Category: Школьные сочинения

Поэты русского зарубежья оказались в разлуке с родиной по разным причинам. Кого-то выслало советское правительство, кто-то не смог остаться по идейным соображениям, не принимая Советской власти. Но покинутая Россия для них все равно осталась родиной, источником воспоминаний и творческого вдохновения.

Русские писатели-эмигранты ясно понимали: в чуждой национальной среде им не выжить без русского языка, без внутренней связи с русской культурой. Они рассматривали революцию и Гражданскую войну как национальную трагедию, но верили в величие России.

Она не погибнет, – знайте!

Она не погибнет, Россия.

Они всколыхнутся, – верьте!

Поля ее золотые.

Они вспоминают русскую природу, и она, даже самая обычная, кажется им прекрасной. В “толстых чуждых словарях” нет русского выражения бабье лето, а здесь в Париже “русское лето в России, запахи пыльной травы” кажутся чудесными и неповторимыми.

Эх, если б узкоколейка

Шла из Парижа в Елец, –

Восклицает Дон Аминадо. Здесь, в Европе, развита цивилизация, но русские поэты чувствуют, что они здесь чужие.

И. Бунин вспоминает, “как горько было сердцу молодому”, когда он прощался с отцовским домом, уходя в большую жизнь. И тогда впереди была целая жизнь, будущее, и родной дом был готов всегда его принять: “У птицы есть гнездо, у зверя есть нора…” Теперь у немолодого уже человека “горестно и громко” бьется сердце, потому что больше уже нечего ждать, но входит он “крестясь, в чужой, наемный дом с своей уж ветхою котомкой”. Повторяющаяся начальная фраза стихотворения принимает другой оттенок – даже у зверя есть нора, а у птицы – гнездо.

Лишенные родного дома, поэты понимают, что не могут стать России “чужим или врагом”. “Великая утрата – остаться без нее…” – пишет Николай Оцуп. Одиночество заставило поэта почувствовать “всю жизни глубину”. “Мне трудно без России”, – признается автор. Так же ощущает себя и Зинаида Гиппиус:

Если кончена моя Россия – я умираю.

Ностальгическое настроение преобладает в этих стихах, но понятно, что своей любви к Родине эти поэты остались верны и до сих пор продолжают ощущать себя русскими поэтами.

Вечерняя Москва… Прогуливаясь у Патриарших прудов, я замечаю, что и сегодня, как много лет тому назад, “небо над Москвой как бы выцвело, и совершенно отчетливо была видна в высоте полная луна, но еще не золотая, а белая”; оглядываясь вокруг, я вижу суетящихся людей, и оживают строки из романа: “Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах…” Не знаю почему, я жду, что сейчас появится человек в клетчатом пиджаке и заведет со мной разговор, напоминающий тот, который очень удивил Берлиоза и Бездомного – героев романа М. А. Булгакова “Мастер и Маргарита”. Эту книгу я перечитывала несколько раз, и сегодня у меня вновь возникло желание вспомнить ее, поразмышлять над ее героями, их судьбами.

В истории человечества, особенно в переломные моменты, идет, порой невидимая на первый взгляд, ожесточенная борьба между высшим проявлением человеческого духа – честью, долгом, милосердием и трусостью, предательством, низостью.

Трудно человеку обрести в это время истинные нравственные ориентиры. На помощь приходит друг – хорошая, умная книга. В России всегда жила мечта о Великой Книге, которая поможет преобразить мир. На протяжении многих веков русских писателей волновали вечные нравственные проблемы: добро и зло, вера и безверие, жизнь и смерть, любовь и ненависть.

Творчество Булгакова впитало в себя высокие гуманистические традиции русской литературы и явилось глубоким обобщением человеческой мысли и тревожных исканий. “Мастер и Маргарита” – удивительная книга, открытая для всех, кому не безразлична судьба человечества, кто ставит перед собой извечные вопросы: зачем человеку дается жизнь и как он должен распорядиться этим Божьим даром.

В основе романа – евангельская история Иисуса Христа, в которой автора интересует не столько религиозный аспект, сколько нравственный, человеческий. Понтий Пилат – пятый прокуратор Иудеи, в лице которого говорит власть Рима, человек “в белом плаще с кровавым подбоем”. Его жизнь скудна, так как он потерял веру в людей. Прокуратор одинок, ему не с кем поделиться своими переживаниями. Он обречен на бессмертие, это неоспоримо. Имя его останется в веках, тогда как имена его предшественников умерли в человеческой памяти. Но это не то бессмертие, какое Понтий Пилат мог бы пожелать себе, он прославился не подвигами на поле брани, не мудростью политика. Этот грозный властитель ненавидит свое бессмертие и неслыханную славу. Его имя стало проклятием, символом трусости, неразрывно связанным с именем погубленного им человека.

“Трусость, несомненно, один из самых страшных пороков” – это слышал во сне Понтий Пилат слова Иешуа. Ему становится жалко обвиняемого, он старается намекнуть Га-Ноцри, как отвечать на допросах, чтобы спасти свою жизнь. Прокуратор чувствует страшную раздвоенность: то кричит на Иешуа, то, понизив голос, доверительно спрашивает о семье, о Боге, советует помолиться. Понтий Пилат так и не сможет спасти осужденного, потом он будет испытывать страшные муки совести, потому что нарушил нравственный закон, защищая закон гражданский. Трагедия этого человека в том, что он верный служитель власти и не способен изменить ей. Он хочет спасти врача, снявшего у него головную боль, но преступить цепи рабства выше его сил.

“Врач”, “философ”, носитель мирных проповедей, Иешуа верил, что “злых людей нет на свете”, есть несчастливые, что всякая власть является насилием над людьми, то есть миром должны править не зло, а добро, не вера, а истина, не власть, а свобода. И перед лицом мучительной смерти он остался тверд в своей гуманистической проповеди всеобщей доброты и свободомыслия.

И если бы Булгаков только ограничился евангельским сюжетом, то, узнав много нового и поучительного из истории христианства, мы не смогли бы в полной мере уяснить мысль о незыблемости человеческих ценностей. Но роман дает нам, читателям, удивительную возможность связать далекие годы прокуратора Понтия Пилата и вчерашний день, ибо сочетает в себе и библейские главы, и повествование о событиях тридцатых годов, трудном и противоречивом времени нашей страны.

Прошло много лет с того ужасного периода сталинских репрессий, гонений на личность, но со страниц романа Булгакова предстают люди, судьба которых была искалечена тем страшным временем, когда истинному таланту трудно было пробиться, как это произошло с Мастером. Воздух тридцатых годов, атмосфера страха конечно же присутствовала на страницах романа, вызывая удручающее впечатление. Особенно поражает сцена в театре, когда Воланд разбрасывает купюры и “переодевает” собравшихся зрителей. Это уже не люди, а какое-то подобие людей, которые, потеряв человеческое лицо, забыв обо всем на свете, хватают дрожащими руками эти ассигнации.

Остается только сожалеть, что не нашлось иной силы, кроме Воланда и его шайки, которая могла бы противостоять всему тому темному, злому, что было и есть, к сожалению, в этом мире. Впервые встречаясь с Мастером, мы вместе с поэтом Иваном Бездомным отмечаем его беспокойные глаза – свидетельство какой-то тревоги в душе, драмы жизни. Мастер – человек, чувствующий чужую боль, способный творить и мыслить нестандартно, но в соответствия с официальным мнением. Но мир, куда представляет свое детище писатель, служит не истине, а власти. Невозможно забыть, как Мастер – жертва доноса – приходит к окнам подвальчика, где играет патефон. Приходит в пальто с оборванными пуговицами и с нежеланием жить и писать. Мы знаем, что пуговицы срезали при аресте, поэтому легко можем объяснить себе душевное состояние героя.

Булгаков имел слишком много оснований сомневаться в том, что все люди добры, как считал Иешуа. Страшное зло принесли Мастеру Алоизий Могарыч и критик Латунский. И Маргарита оказалась в романе плохой христианкой, так как мстила за зло, правда, по-женски: побила стекла и разгромила квартиру критика. И все же милосердие для Булгакова выше отмщения. Маргарита громит квартиру Латунского, но отвергает предложение Воланда его уничтожить. Фантастический поворот дела позволяет автору развернуть перед нами целую галерею весьма неприглядных персонажей. Сатана Воланд карает за безверие, бездуховность, беспринципность, но в то же время возвращает с помощью своей свиты порядочность, честность и жестоко наказывает зло и неправду.

Да, мир труден и порой жесток. Так же нелегко складывается и жизнь Мастера. Не заслужил он и света, а только покой в мире теней. Он не пошел, подобно Иешуа, на Голгофу за свою истину. Не сумев побороть это многоликое зло в окружающей его жизни, он сжигает свое любимое детище. Но, к счастью, “рукописи не горят”. На земле у Мастера остался ученик, прозревший Иван Понырев, бывший Бездомный; на земле остался роман, которому суждена долгая жизнь. Настоящее искусство бессмертно, всесильно.

А любовь? Разве это не всепоглощающее чувство? Тем, кто разуверился в любви, Булгаков внушает надежду. Маргарита заслужила вечную любовь. Она готова на сделку с Воландом и становится ведьмой ради любви и верности Мастеру. “Я погибаю из-за любви. Ах, право, дьяволу бы я заложила душу, чтобы узнать, жив Мастер или нет”, – говорит Маргарита. Выбор ее пути самостоятелен и осознан.

Почему роман назван “Мастер и Маргарита”? Булгаков считал, что творчество, дело, любовь – основа человеческого бытия. Главные герои произведения являются выразителями этих убеждений автора. Мастер – творец, человек с чистой душой, поклонник красоты, он не мыслит своей жизни без настоящего дела. Любовь преобразила Маргариту, дала ей силу и мужество на совершение подвига самопожертвования. И Булгаков вместе со своими любимыми персонажами утверждает веру среди безверия, дело среди безделия, любовь среди равнодушия.

Если бы сейчас появился этот необычный человек, я бы ему сказала, что, пока у человека есть совесть, душа, способность каяться, милосердие, любовь, желание искать истину, открывать ее и идти за нее на Голгофу, все будет так, как надо, все будет правильно.

А над миром все так же плыла луна, правда, теперь она была “золотая с темным коньком – драконом”. Все так же куда-то спешили люди.

Мысль о самоубийстве может закрасться у каждого человека. И что же это – крик души, проявление слабодушия, мужественный взвешенный шаг или просто поступок назло другим? Мы можем не понимать самоубийц, жалеть их, искать оправдания их поступкам, но не осуждать. Жизнь каждый раз подбрасывает нам разные сюрпризы: сегодня ты успешный и счастливый, а завтра – стоишь над глубокой пропастью, и кажется, возврата уже нет.

Что является самым большим счастьем в жизни, то может стать и самой погибелью для человека. Любовь дает нам и самую бурную радость и горе. Мед и яд смешались в ней. Любовь, дарит нам жизнь, иногда обрекает насмерть. Вспомним: когда муж и брат княгини приказали Желткову уехать прочь, он мгновенно решил и сказал князю: “Я знаю, что не в силах разлюбить ее никогда. Посадите ли вы меня в тюрьму, вышлите ли в другой город, я буду любить ее и давать ей знать об этом. Остается только одно – смерть… я приму ее в любой форме”.

Вся его жизнь – лишь с надеждой увидеть любимую, и как только у него отбирают надежду, все теряет смысл, земля уходит из-под ног, сердце перестает биться. Смерть для Желткова – спасение от жизни, хуже смерти, от страшных мук существования. “Гранатовый браслет” Куприна – гимн чистой, как слеза, сильной, как смерть, любви. Это величественное чувство ворвалось в жизнь простого чиновника, как весенний ветер в открытое окно. Главный герой полюбил раз и навсегда, и на его пути возникло ряд препятствий: не взаимности со стороны княгини Веры, социальное неравенство, а впоследствии и бракосочетание девушки. Любовь была настолько сильной, что парень считал Веру божеством, чем-то сверхъестественным, нетронутым. Это чувство настигло его душу на многие годы. Влюбленный настолько трепетно относился к своей избраннице, что даже не посмел открыться ей, не хотел быть оттолкнут, не хотел навязывать себя.

Трогательность и трепетность Желткова отнюдь не является проявлением слабости, наоборот, подчеркивает силу духа. Такое высокое чувство, которое граничит со святостью, приходит крайне редко. Для парня он стал смыслом, радостью, утешением в жизни. Люди всегда начинают что-то ценить после потери: только после смерти несчастного Вера понимает, что такое страстная любовь обошла ее. Самоубийство парня достойное уважение. Смерть во имя любви – это увековечение любви в другом мире.

А. И. Куприн раз убедил нас в величии и страшной силе любви. Автор так искусно отобразил подвластность человека чувствам, что перелистывая страницы повести, читатель как бы переживает все это наяву. Любовь способна как осчастливить, так и убить, быть долгие годы обманом, как это случилось у Веры, или же вообще пройти мимо. Поэтому только нам выбирать, впускать любовь в свое сердце и как ей распоряжаться.

В начале своего жизненного пути Павлуша Чичиков вместе с полтиной меди получил от отца в “наследство” совет, “умное наставление”: “учись… и не повесничай”, “угождай учителям и начальникам”, “водись с теми, которые побогаче”, “не угощай… никого, а веди себя лучше так, чтобы тебя угощали”, “а больше всего береги и копи копейку: эта вещь надежнее всего на свете… Все сделаешь и все прошибешь на свете копейкой”. Отец ничего не сказал Павлуше про честность, гуманность, милосердие, доброту, чувство чести и собственного достоинства, а мальчик сам не спросил, но понял вскоре, что отцовскому завету не нужны никакие дополнения, которые только мешают в жизни, будоража совесть.

Способностей к наукам у Павлуши не оказалось, но он отличался “прилежанием и опрятностью”. Угождая учителю даже по мелочам, угадывая его желания, Чичиков быстро сделался любимцем, заслужил похвалу и “при выпуске получил полное удостоение во всех науках, аттестат и книгу с золотыми буквами за примерное прилежание и благонадежное поведение”. Учиться и угождать начальникам стало первостепенным делом для Чичикова на пути к главной, самой заветной его цели – накоплению богатства, поэтому он всегда был на хорошем счету у начальства. Ловкость, смекалка, изощренное приспособленчество, умение пользоваться достоинствами и недостатками людей в своих целях, лесть пригодились Чичикову не только в училище, но и когда он служил в казенной палате, на таможне, в звании поверенного. Рано научившись лицемерить, угадывая желания и склонности начальства, герой поэмы легко делал карьеру.

Для того чтобы скопить капитал и вести жизнь “во всех довольствах, со всякими достатками”, Чичиков “не повесничал” даже в ранней молодости: “еще ребенком, он умел уже отказать себе во всем”. Он никогда не был мотом, напротив, зачастую отказывал себе в отдыхе, развлечениях, хорошей еде, маленьких, но приятных радостях – и все для того, чтобы получить повышение по службе, понравиться начальству, которое он сам потом безжалостно обманывал.

Друзей у Чичикова никогда не было, да он в них и не нуждался. Никогда и никого он без корыстной надобности не угощал, а, напротив, старался устроиться так, чтобы “его угощали”. И после окончания училища, исполняя должностные обязанности, Чичиков без зазрения совести брал взятки и подношения.

Совет беречь и копить копейку Чичиков взял за основное правило своей жизни. Даже будучи маленьким мальчиком, он “из данной отцом полтины не издержал ни копейки, напротив, в тот же год уже сделал к ней приращение, показав оборотистость почти необыкновенную”. Не довольствуясь одними лишь безобидными способами накопления денег, Чичиков шел на подлости, мошенничество, совершал недостойные поступки: мог в училище продать ребятам их же угощение, до времени припрятанное; присвоил деньги, отпущенные на постройку казенного дома; работая на таможне, связался с контрабандистами и получил за помощь им большую сумму. Чичиков был уверен в своей правоте: “Кто же зевает на должности? – все приобретают”. И эта неутолимая жажда приобретения вела его по чужим головам, сердцам, душам. Чичиков часто оглядывался назад, на прошлый опыт, но не затем, чтобы посмотреть, не обидел ли он кого, не сделал ли больно, а чтобы удостовериться: он не упустил ничего важного на пути достижения своих корыстных целей.

Лучше всего внутренний мир дельца-приобретателя Чичикова раскрылся во время выполнения плана задуманной им великой аферы: при покупке “мертвых душ”, а после – их продажи как живых. На этом деле Чичиков рассчитывал собрать достаточный капитал, чтобы наконец-то зажить в свое удовольствие. И здесь ему пригодился опыт всей предшествующей жизни и заветы отца. Во всем своем безобразии раскрылись перед нами приспособленчество, хитрость, лицемерие, подхалимаж, подлость главного героя. “Кто же он? стало быть, подлец?” – спрашивает у себя Гоголь и тут же отвечает: “Справедливее всего назвать его: хозяин, приобретатель. Приобретение – вина всего; из-за него произвелись дела, которым свет дает название не очень чистых”.

В образе Чичикова Гоголь изобразил новый тип человека, дельца, предпринимателя, зародившийся в России, когда старинные патриархальные устои начали разрушатся. Этот человек явился предвестником нового класса – буржуазии и новой угрозы для косного самодержавного мира – угрозы бессовестного хищничества, бескомпромиссного и беспринципного приобретательства.

Чичиков задержался в мире, ему комфортно и сегодня, ведь всегда есть люди, которых легко обдурить и облапошить. Надевая различные маски, то улыбаясь, то угрожая, чичиковы добиваются своих целей, и в этом им, безусловно, помогает “умное наставление”, полученное в детстве от отца главного героя поэмы Н. В. Гоголя “Мертвые души”.

Пиши через дефис, если: после собственного имени существительного идет нарицательное приложение: Волга-матушка, Москва-река, Иван-царевич, Вася-шутник, Мария-медсестра, Семен-брат, Юра-москвич; определяемое существительное и приложение – имена нарицательные сливаются по смыслу и в произношении: проказница-мартышка, овощ-гибрид, чайки-рыболовы, девочка-узбечка, волшебница-зима, студент-медик, вдова-повариха; приложение, похожее по смыслу на определение, стоит после определяемого слова: крестьянин-старик (= крестьянин старый), мужчина-красавец (= мужчина красивый). Пиши раздельно, если: нарицательное приложение идет перед именем собственным: художник Левитан, брат Семен, шут-ик Вася, река Москва, москвич Юра; первое существительное является общепринятым обращением: господин судья, гражданка потерпевшая, товарищ Иванов; приложение, похожее по смыслу на определение, стоит перед определяемым словом: старик крестьянин (= старый крестьянин), красавец мужчина (= красивый мужчина); при сочетании родового и видового понятий (названия предметов или существ, сорта растений): рыба акула, цветок ромашка, птица аист, месяц май.

Пиши через дефис устойчивые научные термины: мышь-полевка. Отличай приложения от сложных существительных. Пиши слитно: Киностудия, телеателье. Пиши через дефис: диван-кровать, штаб-квартира, горе-охотник. Несогласованные приложения (названия) пиши в кавычках: в газете “Новости”, для магазина “Продукты”, из сказки “Золушка”.

У истоков “золотого века” русской литературы стоят три крупнейшие фигуры – А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов и Н. В. Гоголь. Каждый из них открывал определенную грань этой литературы. Так, Пушкин осмыслял своеобразие национального русского характера; Лермонтов обнажал внутренние противоречия человеческой души; Гоголь преимущественно исследовал низшие, “приземленные” сферы действительности, или, по его же словам, “дрязги жизни”.

Впрочем, в книгах Гоголя обнаруживается немало точек соприкосновения с творческими установками его великих современников. Подобно своему старшему товарищу Пушкину, он с сочувствием изображал “маленького человека”, страдающего от враждебности окружающего мира, и с откровенным любованием живописал богатые некнижной мудростью народные типы. Вместе с тем, будучи представителем последекабристского поколения, Гоголь испытывал родственные Лермонтову чувства тоски по идеалу и неудовлетворенности современностью. Этими чувствами определялись два направления развития гоголевской прозы.

В русле первого создавались произведения, проникнутые духом романтики ; в русле второго – художественные тексты, обличавшие те изъяны личности и общества, которые делают жизнь негуманной, недостойной человека. Однако неверно было бы думать, будто данные направления существовали независимо друг от друга. Показательным примером их тесного переплетения может служить сборник “Миргород”, под обложкой которого были собраны овеянные романтикой истории из прошлого украинского народа и повести, изображавшие удручающую скуку современной писателю провинциальной жизни. Да и в других гоголевских произведениях мы часто наблюдаем, как жестокая критика общественных нравов соединяется с задушевными романтическими описаниями или невероятными фантастическими происшествиями.

Общей мировоззренческой почвой обоих направлений была твердая вера писателя в духовное возрождение человека. Высмеивая глупые несообразности обыденного существования, настойчиво показывая, по словам Пушкина, “пошлость пошлого человека”, Н. В. Гоголь искренне надеялся подвигнуть читателей к самосовершенствованию, которое бы позволило им избавиться от отравляющего жизнь “бесчеловечья”. Будучи глубоко религиозным человеком, он считал, что такое самосовершенствование должно осуществляться на основе христианской морали. Обратить современников к этой морали, пробудить в обществе потребность в самовоспитании – вот в чем видел свое писательское предназначение Н. В. Гоголь.

Особенно широкими возможностями воздействия на публику, по его мнению, обладала театральная сцена. “Театр ничуть не безделица, – уверял писатель, – и вовсе не пустая вещь, если примешь в соображенье то, что в нем может поместиться вдруг толпа из пяти-шести тысяч человек и что вся эта толпа, ни в чем не сходная между собою, разбитая по единицам, может вдруг потрястись одним потрясеньем, зарыдать одними слезами и засмеяться одним всеобщим смехом. Это такая кафедра, с которой можно много сказать миру добра”.

Интерес к сценическому действу у Гоголя проснулся еще в детские годы. Отчасти – под влиянием знакомства с украинским народным театром, вертепом. Но в первую очередь – благодаря отцу, который сам сочинял комедии на украинском языке, сам ставил их в домашнем театре своего дальнего родственника и влиятельного покровителя Д. П. Трощинского и сам же играл в них главные роли. Будущий писатель унаследовал от отца не только пристрастие к театру, но и способность к сценическому перевоплощению.

Эти склонности сполна проявились в годы обучения в Нежинской гимназии высших наук, где Николай был одним из заправил ученического театра, выступая в качестве автора пьес, режиссера, оформителя декораций и актера. Ему доставались преимущественно комические роли, которые он исполнял так, что публика покатывалась со смеху. Ободренный успехом на гимназической сцене, Гоголь после переезда в Петербург предпринял попытку стать актером. Явившись к директору Императорских театров князю Гагарину, он изъявил желание поступить на сцену и тотчас же был направлен на испытание к авторитетному знатоку актерского искусства, однако, вопреки ожиданиям, с экзаменом не справился. Трудно сказать, что сыграло решающую роль – сильное смущение экзаменуемого или предубежденность экзаменатора, предпочитавшего естественной и простой манере чтения Гоголя старомодную, во многом искусственную декламацию, – но только испытание обернулось для молодого человека полным провалом. Приговор экзаменатора гласил, что у прослушанного им претендента в актеры нет “решительно никаких способностей для театра” и что его можно использовать в спектакле “разве что на выход” . Забавно, что спустя каких-нибудь пять-шесть лет после упомянутого приговора “забракованный” для театра писатель, уже прославивший свое имя книгами “Вечера на хуторе близ Диканьки” и “Миргород”, написал гениальную комедию “Ревизор”, которая произвела настоящий взрыв на русской сцене.

Главная тема этого рассказа-антиутопии – тема бегства от ци­вилизации, самоизоляции от царящего тоталитарного режима, от лжи, жестокости и насилия – трех главных столпов, на которых и держится это государство, в котором живут герои. Что мы узнаем от восемнадцатилетней девушки, главной героини рассказа: “…мо­их бабушку и дедушку… я видала только в глубоком детстве, а дальше все утонуло в скандалах из-за моей мамы и дедовской их квартиры, провались она пропадом, с генеральскими потолками, сортиром и кухней…” Не желая приспосабливаться к царящему режиму, этой ужасной системе, в которой человек неизменно ста­новится жертвой и идейно противопоставляется ей, к системе, где основной конфликт состоит в столкновении интересов человека и цивилизации, конечная цель которой – абсолютная несвобода жи­вущих в ней людей, герои попросту сбегают: “Мои папа с мамой ре­шили быть самыми хитрыми и в начале всех дел удалились со мной и с грузом набранных продуктов в деревню, глухую и забро­шенную, куда-то за речку Мору…” Приехав в это Богом забытое место, они начинают строить новую жизнь, свою собственную мале­нькую цивилизацию, надеясь на то, что здесь-то их никто не потре­вожит и не нарушит с таким трудом достигнутой в это ужасное вре­мя гармонии: “…И отец начал лихорадочные действия, он копал огород, захватив и соседний участок… вскопали огород, посадили картофеля три мешка, вскопали под яблонями, отец сходил и нару­бил в лесу торфа. У нас появилась тачка на двух колесах, вообще отец активно шуровал по соседним заколоченным домам, заготав­ливал что под руку попадется…”

Вообще, если несколько раз внимательно перечитать текст, можно найти множество деталей, практически противоречащих друг другу. Например, в самом начале повествования мы узнаем, что “…во всей деревне было три старухи, Анисья, совсем одичав­шая Марфутка и рыжая Таня, у которой единственной было семей­ство…”. Одинокая Анисья и сумасшедшая Марфутка – вот две ге­роини, для которых нет другой старости, кроме как тихо умереть однажды в своих старых домишках с заткнутыми тряпками окна­ми и гнилой мокрой кучкой картошки на полу. Одиночество, голод и нищета стали для них привычной жизнью, они не хотят, да и не могут исправить подобное положение вещей. Третья же из жен­щин, медсестра Таня, семнадцатилетней девчонкой отправленная на Колыму за украденного из колхоза поросенка, пожалуй, единст­венная героиня рассказа, имеющая мало-мальски приличное хо­зяйство. И тут же мы неожиданным образом узнаем, какова автор­ская позиция по отношению к трем этим женщинам. Оказывается, по ее мнению, “…бабка Анисья была единственный человек в де-

Ревне (Марфутка не в счет, а Таня была не человек, а преступ­ник)”. Возникает вопрос; почему? Эта старуха, по Петрушевской, Настоящий “кладезь народной Мудрости”, Она – то, без чего не мо­жет и не должно развиваться нормальное человеческое общество. И тут же мы видим, как, наряду со старым, умудренным опытом и много повидавшим в жизни человеком, возникает маленькая Лена, дочь повесившейся пастушки Верки. Эта девочка и найденный позднее на крыльце младенец – своеобразные символы будущего, то, ради чего стоит жить. Таким образом, в этом огромном, жесто­ком, ежеминутно давящем на человека мире возникает своеобраз­ный “Ноев ковчег”, маленький островок счастья. Глубоко в лесной чаще, в почти сказочной избушке, живет эта семья, состоящая из таких разных, но объединенных одной общей мыслью людей: жить ради будущего, не желая подчиняться этой системе и принимать на себя ответственность за ее преступления. И что же мы видим в кон­це рассказа: “…отец однажды включил приемник и долго шарил в эфире. Эфир молчал. То ли сели батареи, то ли мы действительно остались одни на свете. У отца блестели глаза: ему опять удалось убежать!”

В случае, если мы не одни, к нам придут. Это ясно всем… Когда мы будем, как Марфутка, нас не тронут.

Но нам до этого еще жить да жить. И потом, мы ведь тоже не дремлем. Мы с отцом осваиваем новое убежище…”

Но “не дремлем” ли? По сути, финал рассказа трагичен: каза­лось бы, все есть: и своеобразный символ будущего в лице Лены и Найдена, и неисчерпаемый кладезь народной мудрости Анисья, и собственное хозяйство, и пища… Пожалуй, именно эти четыре бук­вы и выражают всю суть произведения. Как созвучны эти два сло­ва: “пища”, “насыщаться”… Жизнь ради насыщения, лишь для того, чтобы не умереть от голода, самоизоляция и полное отчужде­ние от мира – это ли не самое страшное. Если каждый превратит жизнь лишь в насыщение, то зачем тогда жить?

Рассказ Л. Петрушевской – это мысли о том, чего не должно быть ни в коем случае, и им может стать будущее, если каждый со­здаст свой собственный мирок и, замкнувшись в нем, словно мол­люск в своей раковине, будет тихо жить там, есть, спать, снова есть… Не страшат ли вас такие перспективы?

Свою рецензию я решила написать на рассказ Василия Макаро­вича Шукшина “Срезал”, написанный в 1970 году.

Я знакома с Шукшиным-актером, я видела много фильмов с его участием. Также Шукшин был мне интересен как режиссер. Мне запомнились такие его известные фильмы, как “Калина красная”, “Печки-лавочки”, “Живет такой парень”. Но Василий Макарович Шукшин был известен не только как актер и режиссер, но и как замечательный писатель. Им были написаны два романа, шесть по­вестей. Прочитав один из его сборников рассказов – “Характеры”, Хотел бы выделить рассказ “Срезал”.

В своем произведении автор поднимает перед читателем тему социальной демагогии. Простой деревенский мужик Глеб Капу­стин, решивший, что он живет хуже других и обделен возможно­стью сделать свою жизнь лучше, мстит за это людям, которые выше его по социальному статусу (полковник, профессор, канди­дат). В действительности эти люди не имеют никакого отношения к его жизни. Отсюда у героя такая зависть и злость. Но дурац­кая месть заключается в том, что он пытается вести дискуссии с кандидатом и прочими по вопросам, в которых сам ничего не по­нимает и – не разбирается. Глеб Капустин всего лишь напичкан сведениями отовсюду: из газет, радио, телевидения, книг, плохих и хороших. Но все это перемешалось, и это он преподносит так, как будто он умный, образованный человек. Это месть ничуть не прикрашенная, а прикрашенная если, то для одурачивания своих товарищей.

Рассказ интересен тем, что в нем Шукшин описал не свойствен­ный для деревни случай. Писатель, уделивший большую роль в своем творчестве деревенской жизни, показал деревенского жителя в необычной роли. Вторжение в деревню в таком неожиданном вы­верте, где уж вовсе не благостность, не патриархальность никакая. Не в каждой деревне найдется такой “умник”.

Автор не пишет ничего о жизненных интересах главного героя, кроме того, что он работает на пилораме. В рассказе это упомянуто между делом, что можно просто эту деталь не принять во внима­ние. Создается впечатление, что вся его жизнь заключается в том, чтобы глупо мстить людям выше его по социальному уровню.

Глеб Капустин не способен прислушаться к голосу другого чело­века, их интонация всегда обличительна. Глеб никак не может по­нять, что для того, чтобы добиться чего-то в жизни, необходимо приложить усилия. Он просто снял с повестки дня вопрос, что для того, чтобы жить хорошо, надо что-то сделать. Он просто игнориру-

Ет это. Никаких тормозов почему-то на этом пути не оказалось. По­старайся, то тогда тоже станешь ученым или еще кем-нибудь, тоже будешь приезжать на такси и выгружать из багажника по пять че­моданов. Но деревенский мужик привык, что к нему обращаются, как к хозяину положения, хозяину страны, труженику. Он при­вык, что за него думают, ему все помогают, принимают важные ре­шения. Противопоставлением этому служит в рассказе семья кан­дидатов Журавлевых, приехавших в отпуск в деревню. Хотя Глеб Капустин полагает, что он превзошел умных и образованных лю­дей, на самом деле они не стремятся и не хотят с ним спорить. Они просто не понимают, что он от них хочет.

Шукшину ярко удалось показать деревенских мужиков, кото­рые восхищаются “умом” Капустина и удивляются тому, как он “срезал” кандидата”.

В одном из своих интервью Василий Макарович Шукшин ска­зал, что из своего сборника “Характеры” он выделяет рассказ “Срезал”. И с ним нельзя не согласиться. “Срезал” стоит особня­ком в этом сборнике, он наиболее примечателен. Наверное, потому, что он не похож на другие рассказы. Рассказ очень своеобразен. Логика главного героя Глеба Капустина подталкивает на размыш­ления. Такие герои, как Глеб Капустин, такие “чудачки” и прида­ют яркость, непохожесть произведениям Василия Макаровича Шукшина. Рассказ “Срезал” написан доступным языком, он поня­тен любому читателю. Этот очень небольшой по объему рассказ произвел на меня неизгладимое впечатление. Тема, идея, пробле­мы, которые подняты в рассказе, не могут оставить равнодушным ни одного читателя.

Там

За горами горя

Солнечный край непочатый.

За голод,

За мора море

Шаг миллионный печатай!

В. Маяковский

В. Маяковский всегда считал, что поэты революции должны писать по-новому, не допуская штампов, повторов, небрежности. Свои произведения поэт “шлифовал” очень тщательно и беспощадно, делая их выразительными, сильными, убедительными. Стихотворение Маяковского “Левый марш” – это своеобразный манифест, монолог поэта “о времени и о себе”.

С помощью различных художественных приемов, маршеобразного ритма, призывных интонаций Маяковский в стихотворении “Левый марш” сумел передать атмосферу митинга той поры. Он говорит о том, что время пустых слов прошло – настало время решительных и активных действий.

Разворачивайтесь в марше! Словесной не место кляузе. Тише, ораторы! Ваше слово, товарищ маузер.

Выбирая слова, которые звучно и убедительно могут прозвучать с трибуны, перед развернутым строем, Маяковский придает этому стихотворению характер повеления, приказа. Однако поэт и сам участвует в этих событиях, что позволяет ему подобрать нужные формулировки, не стать голословным, сохранить доверительный тон. С шуткой поэт подзадоривает матросов не отступать перед врагом, стоять до победного конца за новый мир.

Эй, синеблузые! Рейте! За океаны! Или у броненосцев на рейде ступлены острые кили?! Пусть, оскалясь короной, вздымает британский лев вой. Коммуне не быть покоренной. Левой! Левой! Левой!

Относительная свобода стиха от власти строгого ритма и размеров, принятых в русской стихотворной классике, придают ему характер разговора, способного воодушевить матросов и вселить в них веру в необходимость борьбы: “России не быть под Антантой”. Слово – боевое оружие Маяковского, с помощью которого он разит врагов и поддерживает уверенность в победе в своем народе, стремясь привести его в “солнечный край непочатый” из горя, голода и мора.

По мнению Маяковского, цель поэта не просто донести до читателя свои мысли и переживания, но и взволновать его, затронуть живые струны души – и побудить к немедленному действию.

Крепи у мира на горле пролетариата пальцы! Грудью вперед бравой! Флагами небо оклеивай! Кто там шагает правой? Левой! Левой! Левой!

Поэзия занимает важное место в литературе. Порой просто поражает красота сочетания слов и мелодичность Стихотворных форм. На первый взгляд, кажется, что составление слов имеет хаотичный характер. Для качественного стиха или песни существует вполне реальная формула.

Мелодичность звука зависит более всего от певучести языка. И все же возможно сконструировать рифмованный текст с помощью литературных приемов и Стихотворных схем. Важно правильно донести суть произведения, а не просто красиво и завуалировано показать привлекательность слов. Существуют определенные схемы стихосложения.

Вообще после реформы восемнадцатого столетия была утверждена складно-ударная построение стихов. Такая структура характеризуется чередованием ударных и безударных слогов, образующих так называемые размеры.

Принято выделять пять размеров: две двусложные (ямб и хорей) и три трехсложные (дактиль, амфибрахий, анапест).

Чтобы определить Стихотворный размер, нужно прочитать стихотворение, лучше вслух. Надо правильно расставить ударения. Далее необходимо внимательно нарисовать схему. Для схемы используют специальные символы. Безударный гласный отмечают черточкой (_), а отмечен скобкой или тире без ударения (U). Все символы нужно записать в строки словно стих. Каждый символ один под одним.

Внимательно надо рассмотреть построенную схему. Теперь нужно найти комбинацию символов, которые повторяются. Именно это и есть стопа стиха. Строиться она может с двух складов или трех. Далее при помощи поперечных линий выделяем стопы. Главное правильно определить закономерность.

Для определения необходимо знать название и объяснение каждого размера. Ямб – это когда ударение в слове падает на первый слог, а в Стихотворном размере на второй. Противоположность ямбу представляет собой хорей. В стихотворном размере ударение падает на первый слог, когда ударение слова падает на второй.

Если в слове ударение падает на первый слог тогда, соответственно, в стихотворном размере также. Тогда это непосредственно дактиль. Амфибрахий определяется, когда в слове и Стихотворном размере ударение посередине. Ударение на последний слог слова и в стихотворном размере указывает на анапест. Для качественного определения стихотворного размера надо правильно расставить ударение в словах.

Надо знать поэту правила составления стихов? На эту тему ведется много споров. Надо знать схему строения хотя бы для умелого обхождения этих правил.