В “театре настроений” Чехов использовал эффект полутонов и намеков, недосказанностей и неясностей, взрывая традиционные формы и разрешая таким образом конфликт, но одновременно оставляя право выбора за нами, “потребителями” драматического искусства, именно благодаря приему аллюзий. И конфликт Чехова носит совершенно иной характер, нежели прежде. Он состоит в объективных противоречиях, вызванных временем, где личная воля бессильна, виноват не кто-то один, а жизнь и события в целом. В чеховском конфликте всегда два действия: одно – явное, другое – скрытое. Таким образом, получается внешнее и внутреннее действия соответственно. Иначе говоря, наблюдается двуплановость сюжета: внутренний и внешний. Вл. И. Немирович-Данченко назвал эту новую особенность чеховской драматургии “вторым планом” или “подводным течением”. Вот, например, пьеса “Вишневый сад”. Основным внешним действием в ней является смена хозяев усадьбы: дворяне и новый слой общества, буржуа, представленный прагматиком Лопахиным. А внутренним действием пьесы, ее “вторым планом”, становится разрушение старых традиций и упадок дворянского сословия. Разрушается уклад усадебной жизни. Но Чехов жил в эти времена, и, по сути, является свидетелем описываемых событий. Неужели его не волновала судьба дворянства, и неужели он не видел, что устаревшие взгляды претерпевают сокрушительную ломку, инициатором которой явилось время? Но однозначность и прямолинейность в трактовке конфликта пьес Чехова не передает и даже не может передать всей глубины замысла. Главное – это социальное столкновение двух систем: старой и новой. Эта бинарность и выражает кризис эпохи. Интрига уступает место жизни и вопросам времени в “Чайке” Чехова. Вопросы и вечные проблемы о месте и роли искусства в человеческой жизни, о значимости человеческих чувств стали для Чехова-драматурга наиглавнейшими. Он убежден, что современным ему писателям не хватает ясности целей, настоящей гражданской, важной для общества идеи. Эта тревога выражена в образах Тригорина и Треплева. Тригорин говорит о фальшивости своих рассказов, хотя ему и удается пейзаж, а Треплев признается, что увлекся штампами и не сумел от них уйти. Пьеса “дядя Ваня” очень близка по духу “Чайке”. Красота вторгается в мещанскую жизнь людей, и это является поводом для горечи о том, что эту жизнь можно так неразумно принести в жертву идолу. Ходячие мнения и признанные авторитеты стали для Войницкого, чья жизнь трагически не удалась, пленом, причем губительным пленом. Он увлекся “ученой магией” Серебрякова, его эффектными фразами и лишь к старости понял, что его идеалом был “мыльный пузырь”. Выходит, что театр Чехова – зеркало той эпохи. И это не подлежит сомнению. А. П. Чехов демонстрирует, насколько велика разница между идеалами его героев и действительность. Чехов разорвал привычные традиции драматургии, ставшими догмами и тем самым раскрыл небывалые творческие горизонты в современной театральной драматургии.