Сочинение по рассказу А. И. Солженицына “Матренин двор

Россия богата не только безграничными просторами, плодородными землями, фруктовыми садами, но и незаурядными людьми, праведниками, одаренными чистой, божественной энергией. Они смотрят на нас ясными глубокими глазами, будто заглядывают в душу, да так, что ничего от них не скроешь. Праведники жертвуют многими жизненными прелестями ради чистоты души, с радостью помогают окружающим достойно преодолеть все невзгоды, выйти победителем из борьбы с самим собой, духовно очиститься. И что бы о них ни говорили, сколько бы ни удивлялись их неприхотливости, на русской земле всегда найдется место таким людям, ибо они проповедуют правду.

Железная дорога черной змейкой убегает за горизонт, по ней все так же проносятся поезда, где-то быстрее, где-то медленнее. Но “на сто восемьдесят четвертом километре от Москвы по ветке, что идет к Мурому и Казани, еще с добрых полгода после того все поезда замедляли свой ход”. Нет, пути уже давно починили, и, пройдя переезд, поезд опять набирал скорость. Только машинисты знали и помнили, отчего это все. Да Игнатич, повествующий о той горько-нелепой трагедии от первого лица.

“Матренин двор” – это рассказ о беспощадности человеческой судьбы, злого рока, о глупости советских послесталинских порядков, о жизни простых людей, далеких от городской суеты и спешки, – о жизни в социалистическом государстве. Этот рассказ, как замечал сам автор, “полностью автобиографичен и достоверен”, отчество рассказчика – Игнатич – созвучно с отчеством А. Солженицына – Исаевич.

Действие происходит в 1956 году, через три года после смерти тирана. Люди еще не знают, как жить дальше: из “пыльной горячей пустыни” бесчисленных лагерей они попадают “просто в Россию”, чтобы навсегда затеряться где-нибудь в средней полосе – “без жары, с лиственным рокотом леса”. Еще год назад, вернувшись из неволи, человек мог устроиться разве что носилки таскать. Даже электриком на порядочное строительство его бы не взяли. А теперь извольте – можете учительствовать. В отделе кадров, куда следовало обратиться по вопросу трудоустройства, “кадры уже не сидели за черной кожаной дверью, а за остекленной перегородкой, как в аптеке”. Воздух был просто наэлектризован свободой. Подождешь, пока объяснение всем твоим странностям найдут, каждую букву в документах “перещупают” , походят из комнаты в комнату, куда-то позвонят, – и ты трудоустроен.

В тот год быстрых перемен, когда “повелось по две – по три иностранных делегации в неделю принимать”, рассказчик возвращается в новый мир из тех краев, откуда еще недавно живым мало кто мог вернуться. Устроился он учителем в местечке, “где не обидно бы и жить и умереть”, в Высоком Поле. Ночью лишь тихий шелест ветвей по крышам, днем ниоткуда не слышно радио и все в мире молчит. Но человек нуждается каждый день в завтраке и обеде, а хлеба в Высоком Поле не пекли, да и ничем съестным не торговали. Что ж, благородные работники отдела кадров смилостивились над рассказчиком и направили его судьбу в Торфопродукт, куда легко можно было приехать, но уехать – невозможно. В этом поселке смешались две эпохи – “однообразные худо штукатуренные бараки тридцатых годов и, с резьбой по фасаду, с остекленными верандами, домики пятидесятых”. Но жители и тех и других в равной степени вдыхали вонь и копоть из фабричной трубы. Вот куда может завести мечта о тихом уголке России! А ведь там, откуда приехал рассказчик, “дул такой свежий ветер ночами и только звездный свод распахивался над головой”. Но лучше свободно вдыхать фабричные выхлопы, чем наслаждаться красотами природы за колючей проволокой.

На торфяном поселке скитания рассказчика не закончились. Судьбе было угодно, чтобы остановился он в соседней деревушке с ничего не говорящим названием – Тальново, в доме “с четырьмя оконцами вряд на холодную не красную сторону и с украшенным под теремок чердачным окошком”. Избу построили давно и добротно, на большую семью, а жила в ней теперь одинокая женщина лет шестидесяти. Безмолвную, с кругловатым желтым, больным лицом – хозяйку звали Матрена. О ней мы узнаем гораздо больше, чем о рассказчике. Эта женщина с незатейливым, деревенским именем много работала, несмотря на болезнь, работала бесплатно: “не за деньги – за палочки”. Пенсию ей не платили. У Матрены в избе жили колченогая кошка, подобранная из жалости, мыши и тараканы. “Но не потому были мыши в избе, что колченогая кошка с ними не справлялась: она как молния за ними прыгала в угол и выносила в зубах. А недоступны были мыши для кошки из-за того, что кто-то когда-то оклеил Матренину избу зеленоватыми обоями, да не просто в слой, а в пять слоев. Друг с другом обои склеились хорошо, от стены же во многих местах отстали – и получилась как бы внутренняя шкура на избе. Между бревнами избы и обойной шкурой мыши и проделали себе ходы и нагло шуршали, бегая по ним даже и под потолком”. Солженицын описывает деревенский быт с изрядной долей иронии. Желание выполнить работу наверняка, чтобы потом переклеивать не пришлось, оборачивается многочисленными неудобствами для животного (“кошка сердито смотрела вслед шуршанию мышей, а достать не могла”) и людей. Матрена Васильевна избу не жалела – ни для мышей, ни для тараканов, ибо в шуршанье мышей, непрерывном, как далекий шум океана, шорохе тараканов не было ничего злого, не было лжи. Шуршанье было их жизнью.

Матрена отличалась трудолюбием: вставала в четыре-пять утра, “тихо, вежливо, стараясь не шуршать, топила русскую печь, ходила доить козу, по воду ходила и варила в трех чугунках”. Наверное, жребий Матрены был жить в то время, когда люди работали бескорыстно, не думая о пенсии. А деньги и награды получал тот, кто о высоких результатах докладывал. Матрена никому не могла отказать: без нее ни одна пахота огорода не обходилась. Денег она не брала, получала удовольствие, прилив сил от работы. Матренина покорность шла от сердца. Она не прислуживала, но служила окружающим, всегда была готова поделиться последним.

Матрена Васильевна – человек не от мира сего. Ее дети умерли в младенчестве, на войне без вести пропал муж. Ей долго не оформляли за него пенсию. И все же женщина не озлобилась, осталась радушной, открытой и бескорыстно отзывчивой. Матрена напоминает библейскую героиню Марию.

Матрена у Солженицына – – воплощение идеала русской крестьянки. Ее облик подобен иконе, жизнь – житию святой. Ее дом – сквозной символический образ рассказа – как бы ковчег библейского праведника Ноя, в котором он спасается от потопа вместе с семьей и парами всех земных животных – чтобы продолжить род людской.

Матрена – праведница. Но односельчане не ведают о ее утаенной святости, считают женщину просто неумной, хотя именно она хранит высшие черты русской духовности. Подобно Лукерье из рассказа Тургенева “Живые мощи”, Матрена на свою жизнь не жаловалась, Богу не докучала, ведь он и так знает, чего ей надобно.

Житие святой должно завершаться счастливой смертью, соединяющей ее с Богом. Однако смерть героини – горько-нелепая. Брат покойного мужа, алчный старик Фаддей, принуждает Матрену отдать ему ее горницу. Безотказная Матрена остро ощущает вину перед Фаддеем: незадолго до Первой мировой войны она стала его невестой, но, уверенная, что тот погиб на фронте, вышла замуж за Фаддеева брата. Потеря горницы и внезапная пропажа кошки предвещают гибель дома Матрены и ее смерть. Быть может, она и предчувствовала неладное: боялась пожара, боялась молнии, а больше всего почему-то – поезда. Под поезд она и попала… Гибель героини символизирует жестокость и бессмысленность мира, в котором она жила.

Первоначально рассказ назывался “Не стоит село без праведника” – по русской пословице. Праведница-крестьянка жила в окружении недоброжелательных и корыстных колхозников. Их убогая и несчастная судьба мало чем отличалась от существования лагерных узников. Они жили по искони заведенным порядкам. Даже после смерти Матрены, сделавшей для всех так много добра, соседи не особенно переживали, хотя и плакали, в избу шли с детьми, будто на спектакль. “Те, кто считал себя покойнице роднее, начинали плач еще с порога, а достигнув гроба, наклонялись голосить над самым _лицом усопшей”. Плач родственников был “своего рода политикой”: в нем каждый излагал свои собственные мысли и чувства. И все эти причитания сводились к тому, что “в смерти ее мы не виноваты, а насчет избы еще поговорим!” Жаль, что добром, народным или своим, называет язык имущество наше. И его-то терять считается перед людьми постыдно и глупо.

Рассказ “Матренин двор” невозможно читать без слез. Эта грустная история праведницы-крестьянки не художественный вымысел автора. Солженицын доверяет жизни и ее творцу – Богу больше, чем художественному вымыслу. Оттого с таким сопереживанием и гордостью читается рассказ: ведь остались еще на земле русской праведники, без которых не стоит ни село, ни город, ни вся земля наша.