Category: Сочинения на свободную тему

Первый поэтический сборник под названием “Камень” Мандельштам выпустил в 1913 году. Впоследствии он переиздавался с изменениями в 1916 и 1923 гг. Ключевая особенность книги – соединение в ней стихотворений, принадлежащих к двум совершенно разным художественным направлениям: символизму и акмеизму. По мнению литературоведа Лилии Гинзбург, в дебютном сборнике Осипа Эмильевича “суровость Тютчева”, проявляющаяся в серьезности тем, сочетается с “ребячеством Верлена”, заключающимся в легкости подачи мыслей.

Открывается книга четверостишием “Звук осторожный и глухой…” . Стихотворение написано семнадцатилетним юношей, и тем удивительней его невероятная философская глубина. В нем молодой поэт обращается к древнему архетипу, касающемуся противопоставления хаоса и космоса. Сорвавшийся с древа плод олицетворяет конец небытия. Кроме того, здесь возникает ряд характерных для лирики Серебряного века тем. Речь идет о мотивах плода, слова как семени, художника как сеятеля. Объединяя в одном стихотворении древний архетип и поэзию, Мандельштам причисляет творчество к вечным бытийным ценностям.

“Звук осторожный и глухой…” – результат увлечения Осипа Эмильевича символизмом. Произведение отличается нарочитой недосказанностью, замедленным ритмом, фрагментарностью (в финале стоит не точка, а многоточие). По этим параметрам стихотворение тесно связано с некоторыми другими, также входящими в сборник “Камень”, – “Как тень внезапных облаков…” (1910), “Нежнее нежного…” (1908), “Невыразимая печаль…” (1909). Раннее творчество Мандельштама отмечено избеганием употребления глаголов. В четверостишии “Звук осторожный и глухой…” нет ни одного. При этом стихотворение не лишено полностью действия. Оно выражается эпитетом-причастием “сорвавшийся”.

Благодаря матери Мандельштам с детства обучался музыке. Это сильно повлияло на его поэтическое творчество, что можно почувствовать и в четверостишии “Звук острожный и глухой…”, отличающемся напевностью. Особенное отношение Мандельштама к музыкальному искусству отмечали многие его современники. По словам Ахматовой, в музыке поэт был как дома. Сам Осип Эмильевич считал, что настоящим стихотворцам и композиторам всегда по пути в творческом самовыражении.

Литературный мир на рубеже 19 и 20 веков претерпевает существенные изменения, появляется множество различных течений и направлений, которые не вписываются в общепринятые каноны. Но даже в этом хаосе и сумбуре, из которого лишь спустя несколько десятилетий предстоит выкристаллизоваться настоящим бриллиантам русской поэзии, фигура Владимира Маяковского изначально играет весьма эпатажную роль. Слог, чувство ритма, построение фраз – эти отличительные особенности позволяют безошибочно узнать произведения поэта в море литературных экспериментов. При этом каждая рифмованная строчка Маяковского несет в себе определенную смысловую нагрузку, которая порой выражается в достаточно грубой и шокирующей форме.

Стихотворение “Нате!” , созданное в 1913 году, относится к раннему периоду творчества поэта, у которого еще только начинает формироваться общественное мировоззрение. Данный этап поэтических экспериментов Маяковского по праву можно назвать бунтарским, так как форма для него имеет второстепенное значение, а вот содержанию автор уделяет особое внимание. Его излюбленный прием – противопоставление, которым поэт владеет мастерски, что позволяет создавать яркие и многогранные литературные образы. “Нате!” – это своеобразный вызов буржуазному обществу, для которого поэзия по-прежнему является аморфным искусством, призванным услаждать слух. Поэтому автор, которому приходится зарабатывать себе на жизнь публичным чтением собственных стихов, весьма возмущен таким потребительским отношением к литературе. Его стихотворение “Нате!” как раз таки и посвящено всем тем, кто видит не суть поэзии, а лишь ее оболочку, пустую обертку, в которую можно вложить любое лакомство, вкуса которого обыватели так и не смогут почувствовать.

Уже с первых строчек своего произведения Владимир Маяковский обращается к толпе, пытаясь ее спровоцировать, задеть побольнее и расшевелить. Его цель проста и ясна – заставить людей, которые причисляют себя к касте истинных ценителей искусства, взглянуть на себя со стороны. В итоге вырисовывается весьма ироничная и карикатурная картина, которая заставляет улыбаться даже тех, кто в образе мужчины, у которого “в усах капуста” или женщины, смотрящей “устрицей из раковины вещей”, узнают самих себя.

Но это – лишь начала фантасмагории и куража, которым решил предаться поэт, бунтуя против окружающей его действительности. Себя он считает транжиром и мотом бесценных слов, подчеркивая тем самым, что в данный момент тратит талант на тех, кто не способен оценить его по достоинству. Для него все почитатели литературы являются толпой, которая напоминает стоглавую вошь и паразитирует на теле и душе истинного поэта. Спрятаться от этой пестрой массы человеку, который вынужден регулярно выступать перед публикой, невозможно. Равно как и отказаться от того, чтобы писать стихи, выплескивая в них все свои чувства. Однако Маяковский не намерен просто так сдаваться, поэтому оставляет за собой право “радостно плюнуть” в лицо многотысячной толпе, выражая ей свое презрение.

Подобная нарочитая грубость является не только стремлением выразить презрение тем, для кого посещение литературных чтений является данью моды. Таким нехитрым способом молодой Маяковский, ко всему прочему, хочет привлечь внимание к своему творчеству, неординарному, лишенному романтики и сентиментальности, но обладающему несомненным шармом и притягательностью. Эпатажные выходки для поэта являются вполне обычным явлением, однако за напускным безразличием, язвительностью и сатирой прячется очень ранимая и чувственная натура, которой не чужды возвышенные порывы и душевные терзания.

“МЕРТВЫЕ ДУШИ” – ПОЭМА О РОССИИ

Один из первых читателей поэмы Н. В. Гоголя “Мертвые души” П. Ф. Заикин так описал свои впечатления после прочтения произведения: “Все, что есть гадкого, гнусного и подлого в России, все здесь обнаружено. Разговор помещиков, помещиц, лакеев, кучеров с лошадьми и жизнь каждого и вообще целой России, т. е. провинциальных жителей, охарактеризованы очень верно: одним словом, когда я прочел поэму, как будто вышел из этого пошлого, безотрадного общества”.

Не можем не согласиться с мнением П. Ф. Заикина: действительно, в поэме отображена вся Россия такой, какая она есть, и, закрыв после прочтения книгу, можно выйти из этого пошлого и безотрадного общества, но каким образом можно закрыть книгу жизни? Каким образом можно убежать от всех этих помещиков и помещиц? Куда можно убежать от чичиковых, Маниловых, ноздревых, собакевичей, коробочек, губернаторов, вице-губернаторов, полицеймейстеров и прочей братии?

Необходимо помнить, что сам Гоголь, нарисовавший столь пеструю картину русского дворянского общества, утверждал, что каждый из его персонажей, за исключением, пожалуй, Плюшкина, реально представляет собой не того, кем хотел бы казаться. Например, характеристика Чичикова: “Нельзя, однако же, сказать, чтобы природа героя нашего была так сурова и черства и чувства его были до того притуплены, чтобы он не знал ни жалости, ни сострадания; он чувствовал и то и другое, он бы даже хотел помочь, но только чтобы не заключалось это в значительной сумме, чтобы не трогать уже тех денег, которых положено было не трогать; словом, отцовское наставление: береги и копи копейку – пошло впрок”. Или же характеристика Манилова: “На взгляд он был человек видный… От него не дождешься никакого живого или хоть даже заносчивого слова, какое можешь услышать почти от всякого, если коснешься задирающего его предмета”. Это люди-марионетки, и управляет ими не высшая справедливая сила, а их собственные низкие и пошлые страстишки. Впрочем, сам Гоголь видит своих героев в несколько ином аспекте. “Мудр тот,- говорит автор, – кто изучает и положительные и отрицательные характеры для того, чтобы избежать собственных ошибок”. Даже в самом великом человеке неожиданно может разрастись огромный страшный червь, “самовластно обративший к себе все жизненные соки”. Этот червь — человеческие страсти и страстишки: “и не раз не только широкая страсть, но ничтожная страстишка к чему-нибудь мелкому разрасталась в рожденном на лучшие подвиги, заставляла его позабывать великие и святые обязанности и в ничтожных побрякушках видеть великое и святое”. Страсть может быть прекраснейшей, и тогда блажен тот, кто ее избрал. Страсть может быть ничтожной и подлой, но даже в этом чувствуется проявление высшей силы. И прекраснейшая страсть, и низкая, ничтожная – “одинаково вызваны они для неведомого человеком блага”. Эти рассуждения помогают нам понять не только противоречивость гоголевских героев, но и русского общества в целом.

Трудно представить, что писатель, ставя перед собой трудную задачу – изобразить всю Русь (“Вся Русь явится в нем”), – пытался заставить читателей возненавидеть атмосферу их общего родного дома. Задача смеха и сатиры иная – высмеять, чтобы посмеяться и вылечиться. Нельзя молчать и умалчивать.

Автор обращается к патриотам, которые считали, что негативные явления общественной жизни должны умалчиваться. В метафоричной форме автор отображает навязываемое ему видение роли литератора, рассказывая притчу о жизни Кифы Мокиевича и его родного сына богатыря Мокия Кифовича. Кифа Мокиевич всю жизнь бился над трудной задачей: почему зверь рождается нагишом, а не вылупливается, как птица, из яйца. В то же время его “шаловливый” сынок-богатырь развертывал свою “плечистую натуру”. Все бежали прочь, едва завидя его, так как “даже собственную кровать в спальне изломал он в куски”. А когда пострадавшие обращались за защитой к отцу обидчика, тот соглашался с “шаловливостью” сынка, однако наказывать его не торопился, объясняя это уже довольно солидным возрастом мальчика. “Уж если он и останется собакой, – говорил Кифа Мокиевич, – так пусть же не от меня об этом узнают, пусть не я выдал его”. Время шло, однако в семействе Кифы Мокиевича ничего не менялось: Мокий Кифович продолжал терроризировать округу, а наш “философ” Пришел к выводу, что если бы слон родился в скорлупе, то это была бы такая толстая скорлупа, что даже пушкой не пробьешь. Значит, необходимо выдумать какое-нибудь новое огнестрельное орудие.

В чем обвиняет автор патриотов? Конечно же, не в том, что они выступают за упрочение авторитета Руси во всем мире, а в том, что они боятся “глубоко устремленного взора” и любят “скользнуть по всему недумающими глазами”.

Возникает еще один вопрос: совместимо ли негативное изображение с надеждой на будущее или нет? Ведь в окончании книги звучит насмешка: Русь, куда несешься ты? Сама не знаешь, не даешь ответа. В этой связи обратим внимание на то, что очень важным элементом развития сюжета в поэме является дорога. Действительно, дорога – важный элемент движения, но не географического (от одного объекта к другому, от одного помещика к другому), а исторического – от неразумной Руси “мертвых душ” к грядущей великой, свободной России. Обыкновенная бричка, в которой ездят господа средней руки – холостяки, претерпевает чудесное превращение, которое отображает внутренний стержень гениальной поэмы: неизбежность грядущей победы истинной, действительной Руси. К ней стремился с первых строк поэмы ее автор и ее лирический герой. Он видел ее, бедную, он слышал ее песню, звуки которой проникали в душу.

Чего же ждала Русь от своего гениального писателя? Он отвечает: “Кто же, как не автор, должен сказать святую правду?” – это правда о мире “мертвых душ”. Можно обратиться к понятию “катарсис”, имеющему отношение к древнегреческой трагедии, введенному Аристотелем. Катарсис – это очищение души путем сострадания и страха. Автор – лирический герой, чья душа пережила страдания, ибо вынуждена была погрузиться в низменную тину мелочей, заглянуть на дно пошлых характеров, очищается от грязи и пошлости видением будущего Руси. Герцен писал в одном из первых дневниковых откликов на поэму, что “там, где взгляд может проникнуть сквозь туман нечистых, навозных испарений, там он видит удалую, полную силы национальность” и что от этого “кровь как-то хорошо обращается у русского в груди”. Однако никакие отрадные перспективы не отменяют существующего, никакой взгляд в будущее “не мешает настоящему отражаться во всей отвратительной действительности”. Итак, поэма “Мертвые души” – это правда о Руси, о ее “отвратительной действительности”, о трагедии ее истории и народа.

Стоял погожий майский денек. Блуждая по небу, я заглянула в зеркало озера и… увидев там свое отражение, испугалась. Какой же я стала безобразной, грозной, серой дождевой тучей! А ведь я была такой милой легкой и воздушной. Немного подумав, решила исправить положение – сбросить лишний вес. Неспешно прогулялась над широкой украинской степью, выбирая место, где бы сбросить балласт. Но местность мне не приглянулась, и пришлось просить озорной весенний ветерок, чтобы он отогнал меня немного восточнее – там я, кажется, видела маленькую деревеньку, где давно не было дождя. Ветер охотно согласился, и вот уже через несколько минут мы на месте назначения. Я уже готовилась излиться дождиком на землю, как вдруг прямо посередине своей огромной серой массы увидела дыру, сквозь которую любопытно проглядывало солнышко, будто ему было интересно, что сейчас произойдет. Не растерявшись, я мгновенно залатала свою рану: поднатужилась, затянула прореху плотным влажным туманом. Одной мне стало скучно, и я решила позвать своих старых надежных приятелей – Молнию и Гром. Они явились без промедления и были готовы к предстоящей работе. Мы немного помедлили, ожидая, пока два сельских мужика, увидевших и услышавших нас, доберутся до укрытия. Мне стало грустно, а из моих глаз посыпались слезинки-дождинки, а затем пустился такой дождище, что с высоты птичьего полета плохо видны были сельские строения. Слышались только шум обрушившегося на землю нетерпеливого дождя и грохот грозного, раскатистого грома – казалось, что небо сейчас рухнет на землю. Потрескавшаяся земля с радостью приняла живительную влагу, приободрились растения, давно не пившие вкусной дождевой воды. По сельским дорогам побежали мутные ручьи – та самая вода, огорчившая меня, обременяя лишним весом. Изрядно пополоскав землю, избавившись от надоевшего избыточного веса и оставив огромные, похожие на маленькие озерца лужи, я со спокойной душой поплыла в сторону реки, которая виднелась на горизонте.

…Я опустила глаза и в голубом зеркале реки увидела себя – по-прежнему легкую и воздушную.

Двадцать первый век – век новых технологий. Совершенствуются наши познания в науках, вместе с этим менталитет общества меняется. Люди становятся более корыстными, моральные ценности для нас уходят на второй план. Как бы сильно мы ни любили деньги, роскошь, красивую жизнь, все что можно купить не сможет сделать нас по-настоящему счастливыми… Выбирая неправильную дорогу человек обрекает себя на одиночество. Вокруг нас всегда только те люди, которых мы сами к себе подпустили.

Возможно ли избежать одиночества? Я думаю, возможно. Человек сам выбирает каким ему быть, и какие ценности будут двигать им на протяжение всей жизни. Я верю в существование закона подобия. Если вы не хотите быть одиноким, то за все настоящее: за любовь, за дружбу надо бороться. Я верю в то, что настоящие люди, способные на высокие чувства, никогда не будут одинокими, напротив вокруг них всегда будут им подобные. Им всегда будет с кем поговорить. Одиночество – расплата, за боль и предательство причиненное другим.

Тема труда имеет огромное значение в жизни А. П. ПлатоновА, ведь сам писатель начал работать с двенадцати лет. Также как и герой его рассказа, Платонов работал в железнодорожных мастерских и помощником машиниста на паровое в годы Гражданской войны. В рассказе есть подзаголовок – “Машинист Мальцев”. Мальцев – главный герой, именно его изображение является центральным в рассказе. “Ему было лет тридцать, но он уже имел квалификацию машиниста первого класса и давно водил скорые поезда”, – рассказывает Костя, помощник Мальцева. Костя очень уважает своего учителя и старшего товарища, характеризует его как необыкновенную личность и замечательного человека. Мальцев любит и хорошо знает свою работу, работа паровоза для него важнее всего остального. Мальцев настолько любил свою работу и был уверен в своих действиях, что не мог даже представить, что кто-то сможет водить паровоз лучше, усерднее и внимательнее него. Действительно, работу Мальцева нельзя было сравнить ни с чьей другой. Его профессиональное зрение, выработанное годами, его уверенность и четкие действия, создавали высокое качество работы. Он стремится работать в одиночку, не доверяет своим помощникам. Его высокомерие и привычка проверять всю работу, проделанную не им самим сыграли с ним злую шутку и навсегда изменили его жизнь. Преданность работе заменила Мальцеву все: друзей, семью, заслонила нормальную жизнь. В рассказе говорится о том, как ослепший Мальцев продолжает вести поезд и чуть не допустил столкновения курьерского поезда с другим составом. Он ослеп до удара молнией, от электрического разряда. Но слепота не останавливала машиниста, его преданность и любовь к работе не могли его оставить так просто. Он продолжал работать вслепую, полагаясь на свой опыт и уверенность и чуть не стал виновником аварии, Костя вовремя остановил его и взял управление составом на себя. После этого рейса зрение вернулось к Мальцеву. Судьба сыграла с ним злую шутку, показав герою, что нельзя настолько отдаваться работе. Ведь человек на то и человек, а не машина, чтобы жить по-человечески, общаясь с людьми, относиться к ним с любовью, вниманием и заботой.

Произведения А. С. ПушкинА, объединенные под условным названием “Южные поэмы”, создавались в период 1820-1824 года. Следует прежде всего перечислить их: это “Кавказский пленник”, “Братья разбойники”, “Бахчисарайский фонтан” и “Цыганы”. В 1820 году Пушкин был сослан на Кавказ, что было связано с его одой “Вольность”. Естественно, что новые впечатления, столь отличные от столичной жизни, картины дикой и по-своему прекрасной южной природы, общение с казаками и горцами – все это дало толчок творческому вдохновению поэту. Одновременно Пушкин увлекся творчеством Байрона, одного из ярчайших представителей романтического направления в литературе. Романтические традиции явственно ощущаются и в “Южных поэмах” ПушкинА. Действие происходит либо на фоне дикого пейзажа, как в “Кавказском пленнике” и “Цыганах”, либо в таинственной тишине восточного гарема, как в “Бахчисарайском фонтане”, либо во мрачном лесу, скрывающем шайку злодеев (“Братья разбойники”). Это один из излюбленных приемов писателей-романтиков – перенесение действия в необычную обстановку, непривычную читателю и потому завораживающую его своим своеобразием. Следующим романтическим элементом, объединяющим эти произведения в один цикл, являются сильные, необузданные страсти героев – под стать диким краям, где разворачиваются события “Южных поэм”. Черкешенка из “Кавказского пленника”, Зарема из “Бахчисарайского фонтана”, Алеко из “Цыган” – все они одержимы неукротимой любовной страстью, толкающей героев на решительные действия (правда, не всегда адекватные). Особняком стоит поэма “Братья разбойники”: ее герой, безжалостным грабитель и убийца, неожиданно обнаруживает глубокую родственную привязанность к своему брату, смерть которого его сильно потрясает. Также объединяет эти все три произведения их трагизм – во всех них без исключения погибает кто-то из главных героев, причем причиной гибели большинства прямым или косвенным образом становится любовь. И еще одна общая черта “Южных поэм” – это стремление героев к свободе, которое ничто не может заглушить. Так, герой “Кавказского пленника” мечтает о родине, несмотря на любовь прекрасной черкешенки; совершают побег братья-разбойники; Алеко избирает участь цыган, надеясь таки образом стать свободным и счастливым; и Мария из “Бахчисарайского фонтана” жаждет освободиться из роскошного плена гарема, пусть даже женой собственной жизни, только бы не стать жалкой рабыней, наложницей безжалостного хана Гирея!… Главное же, что родним “Южные поэмы”, – это бессмертный гений ПушкинА, для которого не существует границ времени, пространства и языка.

Прощальный костер

На каникулах многие ребята едут отдыхать в деревню к бабушкам и дедушкам. Некоторые отдыхают в Турции или в Крыму. А мы этим летом решили отдохнуть “дикарями”.

Мы поехали в Калужскую область. Там в лесном поселке живет папин друг. Он давно звал папу приехать к нему в гости и побродить по глухим лесам, которые еще встречаются в их краях.

Мы бродили несколько дней. Папа с другом охотились на уток, а я хозяйничал около палатки: разводил костер, варил обед, заготавливал дрова на ночь.

Мне не было страшно, потому что папа и дядя Сережа далеко от палатки не уходили. А если им надо было идти подальше, они брали меня с собой.

И вот наступил последний вечер в лесу. Мы разожгли большой костер. Папа и дядя Сережа пели старые военные песни, а я смотрел на огромные, не такие, как в городе, звезды и искал знакомые созвездия.

Этот костер был для меня незабываемым событием прошедшего лета.

НЕПРИЯТИЕ ОБЫДЕННОСТИ И СЕРОСТИ СУЩЕСТВОВАНИЯ В ПОЭЗИИ Н. С. ГУМИЛЕВА

Превращен внезапно в ягуара,

Я сгорал от бешенства желаний,

В сердце – пламя грозного пожара,

В мускулах – безумье содроганий.

Н. С. Гумилев

Давно привычным для слуха стало наименование русской лирики рубежа Х1Х-ХХ веков поэзией Серебряного века. Эпитет “серебряный” подразумевает приглушенность, индивидуальность драгоценности и особенное сияние, одухотворенность творчества целого созвездия неповторимых художников слова этого времени. Настоящей жемчужиной в этой поэтической сокровищнице является творческое наследие “талантливого поэта”, как называл его М. Горький, Н. С. Гумилева. Помимо несомненного таланта, поэт обладал яркой индивидуальностью, страстной душой, постоянно стремящейся к новому, неизвестному и ни на миг не остающейся в бездействии и покое. Недолгая, трагически оборвавшаяся жизнь Николая Гумилева была полна “окрыленными стихами” , увлекательными путешествиями, любовью, войной. Именно благодаря неуемному стремлению вперед, благодаря огню, пылавшему в его сердце, Гумилев сыграл такую яркую и выразительную роль в поэтическом движении своего времени. Читая его стихотворения, каждый из нас и сейчас испытывает живое волнение – то, которое всегда испытывает человек при встрече с незаурядным произведением искусства.

Я вырван был из жизни тесной,

Из жизни скудной и простой, –

Писал поэт. Он был “вырван” из серости и обыденности жизни еще в раннем детстве, когда в родном Кронштадте завороженно следил за уходящими из гавани кораблями, слушал звон судовых склянок. Уже в те дни его манила уходящая вдаль, тонущая в необъятной водной глади линия горизонта, за которой скрыты неведомые страны и миры, полные чудес и приключений. Муза Дальних Странствий будоражила воображение будущего поэта. И эту страсть Н. Гумилев пронес через всю свою жизнь.

Тогда же, в ранние годы, он начал писать свои первые Стихи, в которых уже ощущалось то мужественное, волевое начало, которое станет позже неотъемлемой приметой его лирики.

Поэт, конечно же, любил и отчий дом, и родную землю, но все больше и больше манила и звала его мечта о другой, живой, волнующей жизни, насыщенной битвами, поисками, героическими поступками и подвигами:

Нет дома, подобного этому дому!

В нем книги и ладан, цветы и молитвы!

Но видишь, отец, я томлюсь по иному:

Пусть в мире есть слезы, но в мире есть битвы.

Весь мир для меня открывается внове,

И я буду князем во имя Господне…

О счастье! О пенье бунтующей крови!

Отец, отпусти меня… завтра… сегодня!..

И Гумилев решительно отправляется в этот мир, надев романтическую маску конквистадора – неуязвимого и бесстрашного покорителя далеких пространств. Его не прельщали серые будни повседневной жизни: “Нужно самому творить жизнь, – уверенно заявлял поэт, – и тогда она станет чудесной”.

И он творит свою жизнь, в которой нет покоя и смирения:

Как могли мы прежде жить в покое

И не ждать ни радостей, ни бед,

Не мечтать об огнедарном бое,

О рокочущей трубе побед.

“Но еще не поздно”, – убежден Гумилев. И сам создает свой мир, совершенно отличный от того, в котором люди вынуждены влачить безрадостное существование.

“Его поэзия живет в мире воображаемом и почти призрачном, – писал о Николае Гумилеве поэт Валерий Брюсов. – Он как-то чуждается современности, он сам создает для себя страны и населяет их им самим сотворенными существами… В этих странах – можно сказать, в этих мирах – явления подчиняются не обычным законам природы, но новым, которым повелел существовать поэт”.

Это правда, лирика Гумилева всегда уводит нас в мир экзотических неведомых стран. Но все дело в том, что в своей стране он искал и не находил того, к чему так страстно стремилась его душа. “Избранником свободы”, “мореплавателем и стрелком”, которому “звонко пели воды и завидовали облака”, поэт мог стать только отправившись в бесконечные путешествия по странам и мирам. Только так он мог избавиться от уз обыденности и серости, от скуки и безрадостности привычной для многих жизни.

Любовь к экзотике, к ярким историческим картинам жила в его душе с детства. В своих стихах он часто стремился воссоздать реальность, земной мир с его событиями и явлениями, но каждый раз его постигала неудача – он не мог найти в обыденной действительности той силы чувств, того накала страстей, той степени яркости, которой жаждало его сердце. Его мечта могла существовать только в путешествиях по экзотическим местам Африки и Ближнего Востока. Обычное, каждодневное, бесцветное никогда не привлекало поэта, “жизни мышья беготня” с ее шорохами, пустыми словами, приглушенной речью без малейших эмоций была ему чужда.

Гумилев не оставлял надежды как можно скорее воплотить свою мечту в жизнь. И потому снова и снова устремлял свой взор на морскую гладь.

Боже! Будь я самым сильным князем,

Но живи от моря вдалеке,

Я б, наверно, повалившись наземь,

Грыз ее и бил в глухой тоске!

Герои стихотворений Николая Гумилева привлекали и привлекают восторженные взгляды читателей именно своим неповторимо ярким характером, своей смелостью, мужеством, своей необычной судьбой, так не похожей на однообразные судьбы обычных людей. “Не пылью затерянных хартий – солью моря пропитана грудь” гумилевских капитанов.

На “испытанном луке” его бесстрашных воинов “дрожит тетива” и “все шепчет и шепчет сверкающий меч”. Следом за Синдбадом-мореходом поэт “блуждает по незнакомым водам”, вместе с Ромулом и Ремом возводит в своих мечтах “город, как солнце”. В этом мире, в своей стране “не встретишь ни веселья, ни сокровищ”, – понимает Гумилев, и потому, подобно мальчику, который играет на волшебной скрипке и смеется, чьи “взоры – два луча”, автор готов заглянуть “в глаза чудовищ” и “погибнуть славной смертью”, потому что в странствиях по иным мирам он никогда “не знал ни ужаса, ни злости”, всегда “был дерзок и спокоен”. Ведь только прожив яркую и насыщенную впечатлениями жизнь, человек имеет право сказать, что жил не зря. Николай Степанович Гумилев мог с полным правом сказать так о своей жизни.

Все то, что успел написать этот замечательный поэт, все страны и миры, воспетые им в произведениях, все страсти, эмоции, тревоги и мечты, которыми жили его герои, надолго останутся в памяти многих людей, по-настоящему любящих поэзию.

Как бы ни менялась история, как бы быстро ни летели годы и столетия, стихотворения Гумилева во все времена будут наполнять нашу жизнь смыслом, расцвечивать яркими красками, вдохновлять на поиски и мечты, побуждать к непрерывному движению вперед – за новыми ощущениями,- впечатлениями, новыми эмоциями. Они будут помогать нам жить яркой, полноценной жизнью, в которой нет места серости и обыденности, скуке и застою.

БЕСЕДА ЧИЧИКОВА С МАНИЛОВЫМ (анализ эпизода 2 главы первого тома поэмы Н. В. Гоголя “Мертвые души”)

Итак, одна из первых успешных сделок господина коллежского советника Павла Ивановича Чичикова была заключена им с помещиком Маниловым. Эта первая встреча – весьма приятная, она даже не потребовала от Чичикова проявления его настоящих качеств, и секрет этого успеха, в первую очередь, связан с личностью Манилова.

Автор заранее подготавливает читателя к восприятию образа Манилова. Подъезжая к его деревне, Чичиков интересуется у встречных крестьян, далеко ли деревня Заманиловка, на что один из мужиков, “бывший поумнее и носивший бороду клином”, отвечает вполне разумным вопросом: “Маниловка, может быть, а не Заманиловка?” По замыслу автора первая встреча с местным помещиком должна была стать той легкой наживкой для Чичикова, благодаря которой он уверился в успехе своего предприятия. Манилов, сам того не подозревая, заманил Чичикова своей уступчивостью в сети рокового заблуждения.

Характер Манилова автор раскрывает довольно подробно и полно. “Черты лица его были не лишены приятности, – пишет Гоголь, – но в эту приятность, казалось, чересчур было передано сахару; в приемах и оборотах его было что-то заискивающее расположения и знакомства”, однако во время общения с ним возникало непреодолимое желание отойти в сторону. “Если ж не отойдешь, почувствуешь скуку смертельную. От него не дождешься никакого живого или хоть даже заносчивого слова, какое можешь услышать почти от всякого, если коснешься задирающего его предмета. У всякого есть свой задор… но у Манилова ничего не было”. Словом, был он “ни то ни се; ни в городе Богдан ни в селе Селифан”. Манилов относился к той категории людей, которые внешне себя почти никак не проявляли. Изредка он давал возможность полуразгадать свои поступки, что создавало видимость, иллюзорность его мудрости и богатой внутренней жизни: окружающие полагали, что в его сердце и уме скрывается нечто чудесное.

В “деловом” поведении Манилова раскрылся его характер обитателя мира “деятельности безделья”: “Хозяйством нельзя сказать, чтобы он занимался, он даже никогда не ездил на поля, хозяйство шло как-то само собою”. Если к Манилову приходил приказчик с просьбой что-либо сделать, помещик быстро со всем соглашался. Если приходил мужик с просьбой освободить его от работы, Манилов тут же разрешал, даже не подозревая, что в это время мужик просто пьянствовал.

Манилов жил не реальностью, а своими фантазиями и нереальными “прожектами”, которые ограничивались только словами: провести от дома подземный ход; выстроить через пруд каменный мост, на котором были бы по обеим сторонам лавки, и чтобы в них сидели купцы и продавали разные товары. Фантазируя, Манилов искренне радовался, при этом “глаза его делались чрезвычайно сладкими и лицо принимало самое довольное выражение”. “Увлекался” Манилов и чтением полезных книг, при этом “в его кабинете всегда лежала какая-то книжка, заложенная закладкою на четырнадцатой странице, которую он постоянно читал уже два года”.

Обстановка в маниловском доме напоминала самого хозяина: “в доме его чего-нибудь постоянно недоставало”. Например, в гостиной стояла прекрасная мебель, обтянутая весьма дорогой и красивой тканью. Однако на два кресла ее не хватило, и поэтому кресла стояли в сторонке, обтянутые рогожей.

В другой комнате мебели не было вообще, хотя еще в первые дни после женитьбы было решено обзавестись какой-нибудь мебелью. Жена была под стать Манилову, “впрочем, они были совершенно довольны друг другом”: они были счастливы, награждая друг друга долгими нежными поцелуями и приятными сюрпризами (например, каким-нибудь бисерным чехольчиком для зубочистки). Хозяйка не утруждала себя заботами по дому, и причину этого автор видел в воспитании: хозяйство – предмет низкий, а Манилова была хорошо воспитана.

В подтверждение этого автор говорит, что в пансионе она получила представление о трех главных предметах, составляющих основу человеческих добродетелей: “французский язык, необходимый для счастия семейственной жизни, фортепьяно, для доставления приятных минут супругу, и, наконец, собственно хозяйственная часть: вязание кошельков и других сюрпризов”. Как видим, смех сатирика обрушивается и на систему образования, которая принципиально противоречила здравому смыслу, исправно поставляя обществу “мертвых душ” свежие “мертвые души”.

В общении с Чичиковым Манилов в полной мере проявляет все свои качества. Так, Чичикова он называет “приятным, образованным гостем”, таким образом весьма ему польстив. Впрочем, в глазах Манилова каждый чиновник или помещик имел те или иные достоинства: губернатор – препочтеннейший и прелюбезнейший человек, вице-губернатор – милый человек, полицеймейстер – очень приятный человек, а его жена – прелюбезная женщина.

Город в представлении Манилова был средоточием умнейших и образованнейших людей: “Иногда, впрочем, приезжаем в город для того только, чтобы увидеться с образованными людьми. Одичаешь, знаете, если будешь все время жить взаперти”. Все это еще раз подтверждает поверхностное видение Маниловым окружающих людей и окружающего мира. Казалось бы, мы должны радоваться, что существуют такие люди, живущие своими сладкими фантазиями и заблуждениями, но автор вводит в действие еще нескольких персонажей, которые разрушают иллюзию гармонии и счастья маниловской семьи: восьмилетнего Фемистоклюса и шестилетнего Алкида.

Отец гордится сыновьями, демонстрируя гостю их “большие способности” и “чрезвычайно много остроумия”. Однако за столом дети разрушают картину “превосходного” домашнего воспитания: Фемистоклюс сначала чуть было не испортил суп “препорядочной посторонней каплей” , а затем укусил Алкида за ухо; Алкид готов был расплакаться, “но, почувствовав, что за это легко можно лишиться блюда, привел рот в прежнее положение и начал со слезами грызть баранью кость, от которой у него обе щеки лоснились жиром”. Детям Манилова неведомо притворство и наигранная добропорядочность. Они проявляют свои искренние чувства и эмоции. В детях Манилова, которые являются зеркальным отображением царящего в доме порядка, как и в его поведении, “чего-нибудь вечно недоставало”. Так, они без труда называли главные города Франции и России, но не имели ни малейшего понятия о правилах поведения.

Столь детальное описание традиций воспитания, принятых в семье Манилова, помогает автору дополнить его противоречивый образ новыми красками.