Category: Сочинения по литературе

В образе Ивана Васильевича – героя рассказа “После бала” – Л. Н. Толстой показал нам типичного человека того времени, студента, можно сказать, обывателя, стоящего в стороне от больших дел, живущего скромно и ничем не отличающегося от других внешне. Вместе с тем за этой безликой фигурой стоит нечто большее: через характер Ивана Васильевича Толстой показывает отношение (каким оно “должно быть”) каждого честного и порядочного человека к тому, что творится в стране. Писатель гневно обличает в доступной и изящной форме пороки того времени, когда был написан рассказ, отождествляя их с прошлым.

Иван Васильевич-рассказчик предстает перед нами убеленным сединами многоопытным, прожившим немалую жизнь человеком, можно сказать, учителем молодежи, человеком, имевшим влияние на молодежь и вызывавший у нее уважение. Он принимается рассказывать о “делах давно минувших дней”. Зачем Толстой вводит этот прием? Именно для того, чтобы показать сходство между прошлым и настоящим. Но обратимся к рассказу.

В то время (40-е годы XIX века) Иван Васильевич был студентом в университете, “веселым и бойким малым, да еще и богатым”. Все свое время он отдавал развлечениям да веселым похождениям (а иногда и учебе). Любил он вечера и балы, хорошо танцевал и, по мнению дам, был просто красавец. В общем, он не отличался от других молодых людей своего времени – был такой же легкомысленный и совершенно не думал о нравственных категориях, о государственных делах, о философских истинах. Последнее же время его душу целиком занимала любовь: он был безумно увлечен дочерью полковника Б. Варенькой – писаной красавицей, за которой ухаживали многие кавалеры. Случилось так, что Иван Васильевич был приглашен на бал к одному богатому камергеру, губернскому предводителю дворянства, добродушному старичку. Бал был шикарным: играла хорошая музыка, был накрыт чудный ужин, но главное – среди гостей была Варенька Б., что особенно радовало Ивана Васильевича. Вот начался бал, Иван Васильевич почти все время танцевал с Варенькой. Она улыбалась ему, и он был счастлив своей любовью. Он очень нервничал, когда танцевал не со своей избранницей, и всегда смотрел в ее сторону, будто на свою пару. Иван Васильевич не знал, любит ли Варенька его, но почитал за счастье свое собственное чувство. Этой своей любовью он был полностью упоен, он любил, казалось, весь мир, всех гостей, хозяйку в фероньерке, отца Вареньки, буквально всех. Восторг, радость, любовь и счастье перемешались в его душе, и он находился на верху блаженства. И Варенька была благосклонна, что только увеличивало счастье.

Особенное впечатление произвел на Ивана Васильевича отец Вари – “статный, высокий и свежий старик” с румяным лицом, бакенбардами, подведенными к усам и “зачесанными вперед височками”. Он улыбался, грудь его была украшена орденами, “он был воинский начальник типа старого служаки николаевской выправки”. Когда хозяйка уговорила его пройтись в танце с дочерью, он вспомнил молодость (раньше он неплохо танцевал), и, несмотря на свои года, с достоинством, грациозностью и изяществом исполнял все “па”. Дочь была счастлива, когда им аплодировали: она искренне любила своего отца, и ее любовь передавалась через нее и к Ивану Васильевичу. Особенно умиляли его сапоги полковника Б. – старомодные, с квадратными носами. Поговаривали, что он не заказывал себе новых сапог, чтобы пышнее одевать свою дочь. Ивана Васильевича очень тронула эта забота. Он искренне полюбил отца Вареньки.

И вот окончен бал. Простившись с Варенькой, Иван Васильевич уже под утро отправляется домой. Пытаясь уснуть, он понимает, что ему не до сна: чувство любви к Варе переполнило его. О ней он только и думает, ею только и живет. Иван Васильевич решает отправиться обратно, в дом Б., увидеть ее, может быть, еще раз.

Он вышел из дому. Погода стояла как на масленицу, но несколько мрачная, скучная, сырая. (Здесь Толстой применяет прием нагнетания, подводит читателя к кульминации. Слова “мрачная”, “черная” повторяются несколько раз.)

Подходя к дому Б., на пустыре Иван Васильевич увидел что-то черное, страшное. Играла визгливая ужасная музыка. Иван Васильевич подумал было, что это учения, но, подойдя ближе, понял, в чем дело.

Между двумя рядами солдат в шинелях унтер-офицеры вели привязанного к прикладам татарина-солдата. Его гоняли “сквозь строй” за побег. Удары, беспощадные и сильные, обрушивались на спину его, которая представляла собой какое-то кровавое месиво. Татарин стонал, падал, его подымали, сыпались удары, визжала флейта. А рядом следовала высокая фигура военного, шедшего твердой и уверенной походкой, которая показалась Ивану Васильевичу знакомой. Это был отец Вареньки. Молодой человек стал свидетелем ужасной сцены: за то, что один солдат слабо ударил, полковник стал бить его по лицу.

После всего увиденного Иван Васильевич не пошел к Б. Он крепко задумался: почему полковник, добрый и веселый на балу, так поступил? Может быть, так и нужно? Иван Васильевич так и решил, но внутри его бушевал протест. Несмотря на все оправдания, он не смог больше мечтать о карьере военного {и не стал им впоследствии), даже почему-то охладело его чувство к Вареньке.

Что же кроется за этим?

Внешне согласившись и примирившись с поступками полковника, с порядками того

Времени, Иван Васильевич не мог забыть это и простить. Совесть каждого человека подсказывает ему, как надобно поступать. Так получилось и с Иваном Васильевичем, что отразилось на всей его дальнейшей судьбе.

Основная идея Толстого такова: даже не решаясь восстать открыто, человек восстает внутренне против ужасных порядков, беззаконий и пережитков прошлого, не умерших и в настоящем.

Михаил Юрьевич Лермонтов!

Мне трудно писать, не зная Вас в жизни, опираясь на критику и биографию, написанную – увы! – не Вашей рукой. Ваш жизненный путь был недолог, но ослепителен, как яркий луч солнца на грозовом небе, после которого обязательно будет радуга. Этой радугой является творчество, созданное Вами. Оно настолько прекрасно и подлинно, что по сравнению с ним многие произведения кажутся бессмысленными и неинтересными; оно вдохновляет наши сердца, наполняя их любовью и чистотой разума и души. Вы оставили не много произведений, но все они великолепны и восхитительны. Ваша жизнь была трудна, полна горестей и разочарований, гордого одиночества. Именно в эти моменты и происходило создание лучших произведений, которые впоследствии стали шедеврами русской литературы. Не каждый может найти смысл в прочитанном, но я уверена, что любой человек, познакомившийся с Вашим творчеством, без усилий найдет истину, найдет суть того, на чем построен сюжет и что является самым главным в произведении. На мой взгляд, более значительным из всего написанного Вами является “Герой нашего времени”. Это первый в русской литературе реалистический роман в прозе, показывающий действительную жизнь русского общества, у которого много недостатков и так мало доброго и благородного. Читая этот роман, я забывала обо всем, создавала совершенно новый для себя мир с его жизнью, непохожей на нашу, с героями, странными и таинственными, действия которых не всегда понятны читателю. Это чудесное произведение оставило в моей душе неизгладимый след. Меня никогда так ничто не захватывало, и я никогда с таким интересом не предавалась чтению. “Герой нашего времени” – это самое прекрасное, что я читала когда-либо, книги, которыми я поистине восхищаюсь, немногочисленны, но этот роман занимает первое место среди всех прочитанных мной. Многие критики высказывались о “Герое нашего времени”, а также о других Ваших произведениях, и все они предсказывали историческое бессмертие и славу поэту.

Прошло много времени, но и сегодня мое поколение восхищается Вашими творениями. Многие называют Вас одним из лучших, и это так. Мной написано стихотворение, посвященное Вам:

В девятнадцатом веке однажды

Появился прекрасный поэт,

Но властями он сослан был дважды,

А домой не вернулся уж – нет!

Он погиб на дуэли жестокой

От знакомой, коварной руки,

Что так ранила сердце глубоко

И оставила жизнь позади.

Был он молод и очень талантлив,

И стихи сочинял без труда,

Ну а жизнь оборвалась внезапно,

Унося за собою года.

Не везло ему часто, но все же

Он писал, создавал и творил,

И не чтить нам его ведь негоже,

Он не зря так немного прожил.

В нашей памяти будет он долго,

Не забудут его никогда,

Все, что создал, красиво, как Волга,

Бесконечно, как степь и луга.

Это стихотворение написано от всей души. Наверное, в нем есть недостатки, но я надеюсь: со временем их не будет. Все лучшее, что можно сказать о таком великом и известном человеке, как Вы, конечно же, не написать в одном письме, но я знаю: небольшая часть этого лучшего обязательно здесь есть, Вы удивительный, очень талантливый поэт. Жаль, что Ваша жизнь была так коротка. Сколько же еще чудесных произведений могло б появиться в русском литературе, но этого ведь и боялись! Никто не хотел читать про себя правду, знать действительное положение России. Вы были мужественны, сильны духом и писали о том, что считали нужным. Мы все выражаем Вам огромную благодарность за творчество, которое стоило Вам жизни, за все лучшее, что было создано Вами.

Спасибо…

Борьба общественного и личного была извечным вопросом всей русской литературы XVIII-XIX веков. Поэты-классицисты утверждали приоритет гражданского. Вступая с ними в полемику, Жуковский вносит в поэзию лирическую струю. Его стихи приобретают личностную окраску, как все свойственное романтизму, и делят всю русскую поэзию на интимную, “погруженную” во внутренний мир, и общественную, обращенную к миру внешнему.

Но “жизнь и поэзия – одно” (Жуковский), поэтому, несомненно, темы, вопросы, задачи, которые поднимали поэты обоих направлений (назовем их так), прежде всего волновали их самих. И оценка того или иного чувства или действия всегда была дана глазами самого автора. После Жуковского поэзия становится “самою лучшею биографию” поэтов.

Стихотворения Пушкина “Деревня” и “Вновь я посетил…” разделяют шестнадцать лет. Духовную биографию поэта принято делить на несколько периодов. Конечно, эти стихотворения принадлежат к разным: “Деревня” (1819 год) – петербургский; “Вновь я посетил…” (1835 год) – зрелые годы. Сам Пушкин признается:

…и много

Переменилось в жизни для меня…

Итак, рассмотрим на примере этих стихотворений эволюцию Пушкина-поэта, Пушкина-гражданина и Пушкина-человека.

Интересен жанр стихотворений. В “Деревне” молодой Пушкин экспериментирует, соединяя два жанра (элегию и политическую сатиру), тем самым разделяя все произведение на две части. В первой чувствуется большое влияние традиций пейзажной обрисовки Жуковского: природа гармонична, это единая мировая душа.

Как тихая твоя гармония приятна. (Жуковский)

Приют спокойствия, трудов и вдохновенья. (Пушкин)

Слово “тихий” проходит у Жуковского лейтмотивом через все произведения как покой, тишина души, поэтому и у Пушкина природа – “пустынный уголок” “спокойствия”.

Стихотворение “Вновь я посетил…” по жанру представляет собой элегию. Здесь тоже слышны мотивы Жуковского: мотив дороги (“вновь я посетил”), изгнанничества (“изгнанником провел…”), воспоминаний (“минувшее меня объемлет живо”), утраты (“уже старушки нет”)… “Неведомые воды” Пушкина созвучны с “морем”, символом души, у Жуковского. Причем в обоих стихотворениях Пушкин соединяет себя с природой. Так, променяв “порочный двор” на “мирные дубравы”, лирический герой оказывается не только на лоне природы, но и “погружается” в себя, в свой собственный духовный мир. Может быть, поэтому при описаниях природы слово “я” встречается в “Деревне” четыре раза, а во “Вновь я посетил…” – одиннадцать. “Я – твой! Я – здесь!” – восклицает поэт в “Деревне”; “Я в этих рощах”, – вторит он в другом стихотворении.

Вообще оба стихотворения построены так: сначала описание “уголка” земли (кстати, одного и того же – Михайловского), а затем переход к отвлеченным мыслям. Каков же образ природы в обоих стихотворениях? Несомненно, пейзаж Пушкина психологический, его слова в ассоциативном восприятии есть не что иное, как намек на чувства. Причем лирический герой и природа едины и составляют общий образ единого творения. Так, в стихотворении “Деревня” “тишина полей” знаменует душевное спокойствие, “темный сад” можно воспринимать как символ души…

Но “…десять лет ушло с тех пор”… Поэтому-то в стихотворении “Вновь я посетил…” возникает мотив перемен (“иные берега, иные волны”), причем сам поэт замечает, что переменился и он. И вновь с помощью образов природы и мотива единения человека с ней поднимается тема “неумолимого течения времени”. Кстати, Пушкин затрагивает ее еще в “Деревне”, но не останавливает на ней своего внимания. Причем важно заметить, что во втором стихотворении Пушкин ни разу не употребляет слова “здесь” и “везде”, коих огромное количество можно встретить в “Деревне”. Возможно, что такое отсутствие значимо, ибо знаменует непостоянство сегодняшнего дня.

Итак, какие же происходят перемены?

Здесь вижу двух озер лазурные равнины,

Где парус рыбаря белеет иногда.

(“Деревня”)

Оно синея стелется широко;

Через его неведомые воды

Плывет рыбак и тянет за собой

Убогий невод.

(“Вновь я посетил…”)

Несомненно, первое описание озер более оптимистично как на лексическом (“лазурные”, “белеет”, “парус”), так и на фонетическом (обилие звонких, сонорных согласных и гласного [а], знаменующего необъятность и широту) уровнях; тогда как второе описание имеет более приглушенную окраску звуков (глухие [с], [ш], [ч] – создают впечатление движения волны и шум ветра). В символическом плане возможно, что озера в обоих стихотворениях есть символ самой жизни, мистическая река, через “неведомые воды” которой можно попасть в загробный мир. И если в “Деревне” парус рыбаря (может быть, это и есть перевозчик душ Харон) мелькает изредка, то во “Вновь я посетил…” рыбак тянет свой убогий невод постоянно. Раскрытию этого плана стихотворений помогает звукопись (гласный [у] знаменует тоску и потерю).

Кстати, созвучна с этим пониманием жизни – реки и метафора в стихотворении “Деревня”: “где льется дней моих невидимый поток” (курсив мой. – А. П.).

Интересны и дальнейшие описания:

Мельницы крилатые… (“Деревня”)

Скривилась мельница, насилу крылья

Ворочая при ветре…

(“Вновь я посетил…”)

Во втором описании уже не видно следов “довольства и труда”. Причем в первом стихотворении Пушкин намеренно смягчает дрожащий [р] гласным [и], тогда как во втором – ставит слово “крылья” (с [ы]) последним в строке. Вновь звукопись раскрывает авторское отношение и замысел.

Важно в этом смысле и еще одно сравнение:

Вдали рассыпанные хаты… (“Деревня”)

По берегам отлогим рассеяны деревни…

(“Вновь я посетил…”)

Вроде бы метафора тематически повторяется (“рассыпанные” – “рассеяны”), но сам звуковой состав последней (особенно исчезновение двойного “н”) создает образ “обеднения” и утрат. Интересно, что во втором стихотворении появляется слово “деревни”, тогда как в первом оно ни разу не употребляется.

Итак, все вроде бы прежнее, но все другое… Другое и отношение Пушкина к жизни. Стихотворение “Деревня” входит в вольнолюбивую лирику поэта. Действительно, Пушкин поднимает в нем тему свободы (в первой части: это прежде всего внутренняя свобода, свобода творчества, во второй – свобода общественная, “свобода Родины”). И если в первой части поэт предстает уединенным философом, то во второй он устремлен в будущее.

“Увижу ль я?..” – оптимистически восклицает он.

В стихотворении “Вновь я посетил…” главной темой, как уже было сказано, становится тема неумолимого времени, которое-то и не дает свободы человеку. К этому периоду своей жизни Пушкин уже понимает невозможность абсолютной свободы. Свободна лишь сама жизнь. Может быть, поэтому во втором стихотворении поэт не использует ни одного вопроса, в отличие от “Деревни”, ибо уже знает ответы на них.

Интересно, что в обоих стихотворениях Пушкин использует разностопный пиррихированный ямб (семантика разговорной речи, непредсказуемости жизни и размышлений). Такая ритмическая свобода символизирует как саму тематику произведений, так и свободу природы, души и времени.

Оба стихотворения построены на антитезе. На лексической (“лоно счастья, забвенья” и “ужасная мысль”, “толпа” и “народ”: “прежде” и “незнакомое”, “младое”), фонетической, интонационной (сложный синтаксис второй части “Деревни” и появление восклицаний во второй части “Вновь…”), ассоциативной и смысловой.

Важно заметить, что рифма в стихотворении “Деревня” непостоянна (то кольцевая, то парная, то перекрестная), в основном встречается чередование мужских и женских клаузул – семантика любви и непредсказуемости жизни, – хотя есть и “стыковки” мужских – семантика стремления к свободе. Может быть, поэтому первая и последняя строчки как бы чередуются (мужская-мужская), образуя общую кольцевую композицию. Во “Вновь…” рифмовки как таковой нет и вовсе, как нет и разделения на строфы (только разделение частей), есть лишь укороченные и прерванные строки, тоже символизирующие невозможность ограничения времени. Не соблюдено даже какое-либо определенное чередование клаузул (чаще всего встречается женская-женская). Причем в конец строчки поставлено самое важное слово, следовательно, можно говорить о тематическом чередовании. В “Деревне” рифма в основном точная “уголок” – “поток”), но есть и ассонанс (“угрюмый” – “думы”) и тематическая (“во мне” – “глубине”, “дар” – “жар”)…

Фигура эллипса и инверсия в обоих произведениях создают образ разнообразия жизни. Особенно часто встречается инверсия во “Вновь я посетил…” (“переменился я”, “жил я”, “не слышу я”), которая, чередуясь с обыкновенным порядком слов (“я сиживал”, “я проезжал”), рисует жизнь, “ставящую” человека в самые различные ситуации.

Если просчитать словарь стихотворений, то можно заметить, что чаще всего употребляются эпитеты (“лесистый” холм, “златые” нивы, “убогий” невод, “пустынный” уголок, “влажные” берега, “полосатые” нивы, “угрюмый” сон), затем существительные и, наконец, глаголы. Во второй части “Деревни”, написанной в традициях XVIII века, эпитеты становятся оценочными (“убийственный позор”, “барство дикое”, “бесплодный жар). Да и само звучание стихотворения приобретает более напряженную окраску: “Но мысль ужасная здесь душу омрачает”. Игра звуков ([у], [ы]; [ж] [з’д], [д] [ш]) и корень слова “омрачает” (мрак), возникающий в нашем сознании, создают впечатление действительного “ужаса”.

Если в связи с первой частью “Деревни” мы говорили о влиянии лирики Жуковского, то вторая часть – это безусловно подражание Ломоносову и Державину. Отсюда использование приемов синекдохи (“покорствуя бичам”), гиперболы (гиперболично все описание), прифраза (“тягостный ярем до гроба все влекут”, “прекрасная Заря”), аллегории (“неумолимый владенец”) и олицетворение отвлеченных понятий (“Позор”, “Судьба”, “Закон”, “Рабство”, “Заря”…). Анафера создает решительную интонацию.

И Рабство, падшее по манию царя,

И над отечеством Свободы просвященной…

Вторая же часть “Вновь я посетил…” написана собственно в пушкинских традициях. Интересна созвучность слов в середине каждой строчки (младое – незнакомое; могучий – поздний; старую – главу…), создающая образ гармонии, гармонии лирического героя с самим собой, с прошлым и будущим. Сравним с “Деревней”, где “сердце” и “ум” “не в ладу” у лирического героя (различное восприятие свободы).

Если согласиться, что “существо поэтической техники состоит в периодических возвратах”, то таким повтором в обоих стихотворениях станет мотив перемен. Так, меняется жизнь лирического героя на лоне природы в первой части “Деревни”, жаждет изменений он во второй; стихотворение же “Вновь я посетил…” все настроено на этом мотиве.

Повторяются тематически и многие метафоры (“уголок земли” – “уголок”, “равнины” – “стелется широко”), создавая при этом таинственное мерцание Смысла.

Итак, можно сделать вывод: меняется не только все мировоззрение Пушкина, но на протяжении этих шестнадцати лет оттачивается и мастерство его как поэта и художника…

В XI-XII веках произошел взлет культурного развития Киевской Руси. Культурными центрами были крупные города, многие из которых приобрели значение европейских центров: Новгород, Киев, Галич.

Проведенные археологами раскопки позволяют говорить о высокой культуре горожан, многие из которых были грамотными. Об этом свидетельствуют сохранившиеся долговые расписки, челобитные, распоряжения о хозяйственных делах, извещения о приезде, письма, которые писали на бересте, а также сохранившиеся в разных городах надписи на вещах, стенах церквей. Для обучения грамоте в городах организовывались школы. Первые школы для мальчиков появились еще в X веке, а в XI веке в Киеве была открыта школа для девочек.

Доподлинно известно, что еще до принятия христианства Древняя Русь знала письменность. Первые дошедшие до нас рукописные книги представляют собой настоящие произведения искусства. Книги написаны на очень дорогом материале – пергамене, который изготовляли из бараньей, телячьей или козлиной кожи. Украшали их изумительными по красоте цветными миниатюрами.

Большинство дошедших до нас книг, относящихся к этому периоду времени, религиозного содержания. Так, из 130 сохранившихся книг 80 содержат основы христианского вероучения и морали. Однако в это время существовала и религиозная литература для чтения. Хорошо сохранился сборник рассказов о реально существующих и легендарных животных, деревьях, камнях – “Физиолог”. Этот сборник состоит из нескольких рассказов, в конце каждого помещено небольшое толкование описанного в духе христианства. Так, например, природное свойство дятла долбить деревья соотносилось с дьяволом, который упорно ищет слабые места человека.

К этому же периоду времени относятся такие выдающиеся памятники церковной литературы, как “Слово о законе и благодати” митрополита Илариона, проповеди Кирилла Туровского. Существовали также религиозные книги, которые нетрадиционно истолковывали известные библейские сюжеты. Такие книги назывались апокрифами. Название произошло от греческого слова “потаенный”. Самым популярным был апокриф “Хождение Богородицы по мукам”.

В большом количестве создавались жития святых, которые подробно описывали жизнь, деятельность, подвиги людей, причисленных церковью к лику святых. Сюжет жития мог быть и захватывающим, как, например, “Житие Алексея, человека Божия”.

Известны также литературные памятники Владимиро-Суздальской земли. Среди них “Слово” (“Моление”) Даниила Заточника.

В XI веке появились и первые сочинения исторического (документального) характера. К этому периоду времени относится древнейший, сохранившийся до наших дней, летописный свод – “Повесть временных лет”. Этот документ позволяет нам судить не только о политической ситуации того времени, но и о быте, нравах древних русичей.

В крупных городах велись подробные летописи, в которых фиксировались происходившие события. Летописи содержали копии подлинных документов из княжеского архива, подробные описания сражений, отчеты о дипломатических переговорах. Однако нельзя говорить об объективности этих летописных сводов, так как их составители были прежде всего детьми своего времени, которые пытались оправдать поступки своего князя и очернить его противников.

Выдающийся памятник древнерусской литературы, – “Поучение” Владимира Мономаха. Оно предназначалось детям князя и содержало наставления о том, как должны вести себя молодые князья, дети дружинников. Он предписывал и своим, и чужим не обижать жителей в селениях, всегда помогать просящему, кормить гостей, не проходить мимо человека без приветствия, заботиться о больных и немощных.

И наконец, самый значительный памятник древнерусской литературы – “Слово о полку Игореве”. В основе произведения – предпринятый князем Игорем Святославичем поход против половцев. К сожалению, единственная сохранившаяся рукопись “Слова” сгорела во время пожара в Москве в 1812 году.

“Народная трагедия” Островского “Гроза” относится к драматическому жанру, что определяет всю композицию произведения. Автор затрагивает многие важные аспекты жизни мещанства и купечества конца 50-х годов XIX века и не может не выразить своей позиции, но для драматического жанра средства выражения авторского мнения разнообразны: через ремарки, через определенного героя и через имена, композицию и т. д.

По мере развития русской драматургии изменялась и роль ремарок. У Грибоедова это в основном описание действий, а у Чехова они несут и очень большую смысловую нагрузку. Пьесы Островского предназначались и для чтения, поэтому его ремарки хотя и состоят из довольно коротких вставок, но несут. большой внутренний потенциал. Ремарки в “Грозе” описывают пейзаж, обстановку, героев и их поведение.

Лексика, используемая в комментариях действий, придает им более определенное значение: “Кабанов бросается бежать”, и не “бежит”. Пейзаж описывается подробно только в нескольких случаях: действия I и IV с видом на Волгу и овраг (сцена 2, действие III). В этих сценах Катерина отвергает человеческие законы и обычаи и отдается природным порывам.

Можно дополнить вид на Волгу в “Грозе” (“Общественный сад на высоком берегу Волги; за Волгой сельский вид”) пейзажем из “Бесприданницы”, действие которой тоже происходит “на высоком берегу Волги”: “Вид на Волгу, на большое пространство: леса, села и проч.”. И мы видим, насколько жестокий, замкнутый мир Калинова отличается от внешнего, безудержно-огромного мира, мы понимаем, почему Катерина так мечтает вырваться из города и полететь над Волгой, над лугами (“Вылетела бы в поле и летала с василька на василек по ветру, как бабочка”).

Ощущение иной свободы – раскованности, вседозволенности – вызывает в нас описание оврага ночью (“Овраг, покрытый сверху кустами; наверху забор сада Кабановых и калитка; сверху тропинка”). Этот овраг создает ощущение безвыходности, смягчаемое ночной тьмой.

Отсутствуют ремарки, описывающие дом Кабановых. С одной стороны, это значит, что дом Кабановых такой же, как и многие другие, то есть подчеркивается типичность семьи. Но с другой – можно предположить, что комнаты пусты, а если дом символизирует души своих владельцев, то и души Кабанихи и Тихона пусты.

Лишь в III действии (сцена 1) описывается дом Кабановых: “Улица. Ворота дома Кабановых, перед воротами скамейка”. Но это описание внешнее, без подтекста. В течение пьесы характеры героев не изменяются, а раскрываются, но прямые описания персонажей (как, например, у Гоголя в “Ревизоре”) отсутствуют. Главные герои – Катерина и Кабаниха – раскрываются на протяжении всей пьесы, а у некоторых персонажей характера вообще нет. Это Борис, которого, по мнению Добролюбова, следует отнести, скорее, к обстановке; и Тихон, о котором в списке действующих лиц сказано просто: “ее (Кабанихи) сын”; он действительно предстает перед нами лишь как сын Кабанихи, а не личность.

Ремарки, касающиеся одежды действующих лиц, очень общие: “Все лица, кроме Бориса одеты по-русски” (с помощью этого выделения автор показывает, что сначала Борис отличался от остальных жителей, но Калинов затягивает в себя и не отпускает, и даже одежда не защитила Бориса от всепоглощающей власти города. Только один раз автор конкретно говорит об одежде: “Катерина тихо сходит по тропинке, покрытая большим белым платком, потупив глаза в землю”. Эта ремарка в целом очень значительна и символична. Платок Катерины белый, поэтому хорошо виден даже ночью, то есть, возможно, Катерина надеялась, что кто-нибудь ее заметит и удержит от необдуманного шага, потому что сама она остановиться уж не могла. Здесь есть определенная символика. Катерина спускается вниз, в темный овраг, чтобы совершить страшный грех – изменить мужу. Она как будто спускается в ад, падает с высоты почти ангельского полета. Белый платок может быть птичьими крыльями, которые Катерина сложила в бессилье.

Ремарки в пьесе “Гроза” служат для раскрытия авторской позиции и авторского мнения, для характеристики героев и описания природы и являются одной из незаменимых частей пьесы.

РУССКИЙ СВИФТ. 23 СКАЗКИ

Если читатель всем сердцем любит нашу изящную словесность, то нельзя не рекомендовать его особому вниманию только что вышедшую книжку М. Е. Салтыкова (Щедрина) “23 сказки”.

В “23 сказках” М. Е. Салтыкова мы находим богатые данные для обсуждения всех сторон многообразного литературного таланта нашего сатирика, который здесь является перед нами как замечательный художник-беллетрист, в лучшем смысле этого слова. Он пластично живописует характеры, запечатлевая их в образах, глубоко верных действительности, несмотря на тот широкий полет творческой фантазии, каким пользуется автор, прибегая к избранной им своеобразной манере повествования. Прочтите, например, “Чижиково горе”, где каждая строчка – шедевр, трудно поддающийся пересказу, несмотря на чрезвычайную незамысловатость фабулы, которая вся сводится к тому, что Чижик, выслужив в интендантстве чин майора, пенсию и солидное состояние, женился

На легкомысленной Канарейке, которая его самым бессовестным образом отстранила от супружеских прав и вернулась в мужнино гнездышко уже вконец общипанная и истерзанная прельщавшими ее радостями жизни. На фоне этой самой обыкновенной житейской драмы написана необыкновенно изящная картина нравов, преисполненная живейшего, искрометного юмора. Вот, например, характеристика родителей героини сказки, несчастной Канарейки: “Папаша в Канареечной губернии пять трехлетий предводителем прослужил, четыре наследства спустил, с год тому назад последнее выкупное свидетельство проел, а теперь жил финансовыми операциями и до того изловчился, что от извозчиков через проходные ворота улепетывал…” Что же касается мамаши, то она “смолоду канарейкой была, так и под старость канарейкой осталась”, когда к дочери посватался Чижик, то она ему очень определенно высказала свой взгляд на воспитание и призвание женщины: “Я мою девочку на высшие курсы не посылаю, – сказала она, – по-моему, умела бы девушка по-французски, да с жердочки на жердочку прыгать, да гостей занять – вот и все, что для счастья женщины нужно!” На поверку оказалось, что всем этим мало было обеспечено счастье легкомысленной канарейки, и сказка кончается супружескими восклицаниями: “ах, разбила ты мою жизнь, кукла бесчувственная!” – “ах, заел ты мою молодость, распостылый майор!” Оба они, стремясь сорвать с жизни наибольшую уйму удовольствий, но безусловно чуждые какого бы то ни было высшего смысла человеческих отношений, искалечились в житейской передряге ни на что, и страшно подумать, что в нашем обществе такие типы и такие положения более чем не редкость.

И начала такой жизни неукоснительно сохраняются недреманным оком стражей, представленных беспощадным Щедриным в собачьем образе “Верного Трезора”, который “с утра до вечера так на цепи и скачет, так и заливается!” Это был преумный пес, позволявший хозяйскому кучеру воровать овес, но неистово лаявший на всякого прохожего, и так прошла вся его жизнь в усерднейшем, но бесплоднейшем охранении известного строя, за что его закармливали помоями, вплоть до старости, когда он опаршивел и был утоплен.

Те же начала охраняются и “недреманным оком” (см. сказку того же имени) прокурора, у которого “два ока: одно дреманное, а другое – недреманное”, причем “дреманным оком он ровно ничего не видел, а недреманным видел пустяки”.

Но художественность и живость содержания – лишь одна блестящая сторона таланта Щедрина. Вторым выдающимся его свойством является дивный язык, в гибкие обороты облекающий самые ядовитые и резкие суждения о современности, которые принимают в его авторской речи характер изящных, отчеканенных и легко укладывающихся в памяти речений. Таковы, например, рассуждения “здравомысленного зайца”: “Всякому зверю свое житье предоставлено. Волку – волчье, льву – львиное, зайцу – заячье. Доволен ты или не доволен своим житьем, никто тебя не спрашивает: живи, только и всего… Нашего брата, зайца, все едят – кажется – имели бы мы основание на сие претендовать? Однако, ежели рассудить здраво, то едва ли подобная претензия могла бы назваться правильною. Во-первых, кто ест, тот знает, зачем и почему ест; а во-вторых, если бы и правильно претендовали, от этого нас есть не перестанут. Сверх пропорции все равно не будут есть, а сколько надо – непременно съедят. Статистические таблицы, при министерстве внутренних дел издаваемые…” На этом обыкновенно заяц засыпал, но всякое свое философское размышление заканчивал обращением к этим таблицам. Вышеприведенный монолог здравомысленного зайца может быть признан образцом истинно свифтовского юмора, сила которого заключается не в балаганности насмешки и глумления, а в выдержке серьезного тона, отчего сквозящая в речи нашего сатирика ирония получает резкость. С той же резкостью звучат грустные речи “Либерала”, который сначала стремился к широкому осуществлению своих идеалов, затем стал применять их в жизни “по возможности”, а наконец принял образ действий “применительный к подлости”, в которой он, по его собственному выражению, “свои идеалы по уши завязал”, да и как было быть иначе, когда одновременно с ним “отъявился” генерал Крокодилов, со словами: “господа, мой идеал кутузка! пожалуйте!” – и поверивших первых же и запер в эту самую кутузку.

Кроме содержания и языка, у Салтыкова есть еще одно оружие творчества – аллегория, к которой он прибегает довольно часто, но далеко не всегда удачно. Аллегоризм в поэзии – в большинстве случаев в высшей степени антихудожественное начало, которое душит творчество в путах чрезмерной условности. С другой стороны, цельность эстетического впечатления, производимого сатирами Щедрина, подрывается той массой непонятных для большинства читателей намеков на подробности и мелочи самой жгучей, непосредственно нами переживаемой современности, какими уснащено почти всякое его произведение и которых мы не станем здесь производить по тем самым причинам, какие и Щедрина заставляют говорить в манере иносказания.

Но есть еще элемент в творчестве Щедрина, придающий иным из его произведений силу возвышенного порядка и заключающийся в чисто поэтическом лиризме, в который вылились некоторые из его набросков, блещущих вместе с тем глубоким психическим анализом. В числе таких произведений нельзя не признать сказку “Баран непомнящий”, гае изображены душевные страдания породистого мериноса, которому во сне несколько раз приснился вольный баран, чего было достаточно, чтобы довести несчастного барана до смертного конца. Еще большей экспрессией отличается сказка “Коняга”, где с живостью и эпической силой былины о Микуле Селяниновиче воплощен в конкретный образ настоящий народный труд, около которого похаживают со своими суждениями и славянофилы, и западники, и народники, и мироеды, которым всем вместе сатирик в лицо бросил самый едкий сарказм, представив их речи в обиднейшей пародии и заставив их в конце сказки, заодно с мужи – ком-пахарем, восторженно вопиять на Конягу: “Но, каторжный, но!”, прибавляя при этом: “Упирайся, коняга! Вот у кого учиться надо! вот кому надо подражать!”

В заключение не станем здесь говорить о том, что в изданных теперь “23 сказках” с особой ясностью и определенностью выразилось миросозерцание автора и его взгляды на вопросы общественной жизни, но, рассматривая издание “Сказки” с той точки зрения, мы становимся лицом к лицу перед слишком серьезной задачей, для разрешения которой необходим пересмотр всей литературной деятельности Щедрина. Время для такой работы приспело, чувствуется особая потребность разобраться в идеях и идеалах одного из немногих ныне действующих сильнейших и оригинальнейших умов нашего времени, но на этот раз мы отступаем перед этой задачей, удовлетворяясь только постановкой вопроса, которым не мы, так кто другой займется с охотой, благо теперь в моде подведение всякого рода итогов.

Я хочу написать о двух женщинах, которые сыграли огромную роль в жизни одного человека. Этот человек – Илья Ильич Обломов, главный герой романа И. А. Гончарова и один из моих любимых литературных персонажей. Обе эти женщины, совершенно не похожие между собой, любили Илью Ильича Обломова, и каждая из них по-своему повлияла на его жизнь.

Ольга Ильинская – девушка умная, гордая, самолюбивая. У нее страстная и деятельная натура. Она пыталась пробудить Обломова к жизни, к полезной деятельности, много сделала для спасения его от лени и апатии. Вот как Гончаров пишет об Ольге: “Внести в сонную жизнь Обломова присутствие молодой, симпатичной, умной и отчасти насмешливой женщины – это все равно, что внести в мрачную комнату лампу, от которой по всем темным углам разольется розовый свет, несколько градусов тепла, и комната повеселеет”.

Ольга встречается с Обломовым в возрасте двадцати лет. Жизнь ее содержательна и полна. Она любит музыку, прекрасно поет. Она хочет все знать, все понимать. У Ольги очень обширный круг интересов. Она читает книги, газеты, следит за литературными новинками.

С первых дней знакомства с Обломовым Ольга активно вторгается в его жизнь. Сначала ее просто увлекла идея спасения Обломова, но, спасая, она полюбила его. Для Ольги любовь, жизнь и чувство долга неразделимы. Она уверена, что своей любовью возвратит Илью Ильича к жизни и этим осчастливит его. Добролюбов сказал об Ольге Ильинской, что в ней есть “изумительная гармония своего сердца и воли”.

В борьбе за Обломова проявились ее естественность, правдивость в словах и поступках, отсутствие кокетства и умение любить. Ольга умеет жертвовать собой, в поступках ориентируется не на законы этикета, а на свой внутренний голос – голос совести и любви. Обломов, полюбив Ольгу, под ее влиянием просто преобразился. Он начал рано вставать, тщательно одеваться: “Халата не видать на нем”. Вместе с Ольгой он посещает театры, музеи, даже взбирается вслед за ней на холм. Эта дружба, которая позднее переросла в любовь, повлияла не только на Обломова. Она также ускорила духовный рост самой Ольги. Вот что сказал об этом Д. И. Писарев: “Ольга растет вместе со своим чувством; каждая сцена, происходящая между нею и любимым ею человеком, прибавляет новую черту к ее характеру, с каждою сценою грациозный образ девушки делается знакомее читателю, обрисовывается ярче и сильнее выступает из общего фона картины”.

Обломов был потрясен чудесным пением Ольги. В нем проснулась его природная духовность, о существовании которой он уже и сам забыл. Это и стало началом большого чувства: “Нет, я чувствую… не музыку… а… любовь!” Но если Обломов хочет, чтобы любовь не нарушала мирного течения его жизни, покоя, к которому он привык, то Ольга ждет от любви совсем иного…

Ольга потребовала от Обломова деятельности и целеустремленности. Она искала приложения своим силам и, встретив Обломова, загорелась мечтой воскресить его, пробудить к жизни. Но это оказалось непосильной задачей даже для нее.

Другой любящей женщиной в жизни Ильи Ильича Обломова стала вдова мелкого чиновника Агафья Матвеевна Пшеницына. Агафья Матвеевна – идеальная хозяйка. Она ни минуты не сидит без дела. Все у нее спорится, в доме чистота и порядок. Духовных запросов у Агафьи Матвеевны нет никаких. Когда Обломов спросил ее: “А читаете что-нибудь?”, она в ответ только “тупо посмотрела на него”.

Чем же привлекла к себе Обломова эта простая, малокультурная женщина? Я думаю, тем, что она оказалась очень близка к обломовскому укладу жизни. Ее домик на тихой улице Выборгской стороны пришелся по душе Илье Ильичу. Хозяйка этого домика обеспечила Обломову все необходимые условия – тишину, покой, вкусную еду. Агафья Матвеевна избавила Обломова от объяснений в любви и выяснений отношений, которыми была наполнена его жизнь в период общения с Ольгой. Пшеницына стала для него внимательной, заботливой нянькой. Дни текли размеренно и тихо. Обломов был спокоен и счастлив. Агафья Матвеевна бескорыстно и самоотверженно любила Обломова. Однако своей любовью и заботой она вновь заглушила проснувшиеся было в нем чел9веческие чувства. Таким образом, она завершила процесс духовной гибели Обломова, начавшийся еще в Обломовке.

Удивительно, что Обломова любили две женщины, совершенно разные по интеллекту, образованию и общественному положению. Однако Ольга стремилась спасти Обломова, а Агафья Матвеевна своей любовью погубила его. Кто же из них был нужнее и ближе Обломову? Гончаров оставляет этот вопрос открытым.

Взбурься, баллад поэтовых тина.

Пойте теперь

о новом – пойте – Демоне…

В. Маяковский

Первое знакомство с творчеством Владимира Маяковского всегда проходит бурно, с возникновением множества вопросов, с каким-то негодованием далее. Почему? Трудно найти ответ на этот вопрос.

Страдающим и одиноким пришел в русскую поэзию Владимир Маяковский. Активная позиция борца, занятая поэтом, вступает в непримиримое противоречие с отчуждением человеческой личности в условиях общества. Свободный, раскованный человек выступает в поэзии Маяковского как высшее мерило прекрасного на земле.

Поэма “Облако в штанах” является ярким примером выражения родства лирического героя с массами:

Жилы и мускулы – мотив верней

Нам ли вымаливать милостей

времени!

Мы –

каждый –

держим в своей пятерне

миров приводные ремни!

Поэт большого общественного, социального темперамента, Маяковский обладал чрезвычайно развитым чувством личной ответственности за все, что происходит в “буре-мире”. Здесь пролегал внутренний нерв его творчества, отсюда берут свое начало и сами эти необычные масштабы, пропорции (“Я и Наполеон”, “Маяковский векам”), постоянная тревога за судьбы людей, готовность быть их глашатаем. В стихотворении “Весенний вопрос” Маяковский признался:

Я, например,

считаюсь хорошим поэтом.

Ну, скажем,

могу доказать:

“самогон – большое зло”.

А что про это?

Чем про это?

Ну нет совершенно никаких слов.

Читая первые страницы “Про это”, нельзя не почувствовать особой авторской запальчивости. Маяковский явно спорит – о чем и с кем? Содержание поэмы не оставляет сомнения, что борьба с “кучерявыми лириками” по-прежнему оставалась актуальной. Без приверженности к “злобе дня” нельзя представить себе Маяковского. Он обладал как бы двойным зрением и, постоянно взмывая ввысь, толкуя о судьбах всего человечества, свободно беседуя “через хребты веков” с далекими потомками, не упускал из поля своего наблюдения текущей повседневности. В поэме “Облако в штанах” Маяковский успешно реализовал сформулированную в одной из своих статей мысль: можно не писать о войне, но надо писать войною. Его сила как поэта в том, что он сумел выделить в жизни ростки нового и утверждающегося, взглянул на сегодняшний день из “третьей действительности” .

С появлением Маяковского в поэзии, действительно, “случилось что-то огромное”. Не просто пришел еще один одаренный поэт – явился художник большой исторической миссии, особого “переломного” значения. В нем все поражало: “язык улицы”, стремительный поток метафор, дерзкая широта замыслов, необычно активная роль личного начала.

Чем же определяется глубина и цельность поэзии Маяковского, что дарует ей долговечность? Я думаю, что этим она обязана прежде всего высоте и значительности тех идеалов, которые поэт отстаивал на протяжении всей жизни. Любовь и ненависть, лирика и сатира в его творчестве порождены одним и тем же чувством – верой в то, что будущее человечества прекрасно, и страстным стремлением приблизить его. Маяковский никогда не отделял себя от народа, строящего новое общество. Шагнув через “лирические томики”, он обращался к миллионам читателей. Как живой с живыми говорит он сегодня с “товарищами потомками” во всем мире. В поэзии XX столетия нет другого поэта, который бы вызвал на себя такие потоки хвалы и брани. Брань сопутствовала ему на всем, почти двадцатилетнем, творческом пути, но уже при жизни молодое поколение увидело в Маяковском своего трубача и запевалу. Таким он остался на всю жизнь. Он входит в нашу жизнь быстро возгорающимся, неудержимым в страсти, деликатным, предупредительным, трогательным и нежным в заботе о других.

Грядущие люди!

Кто вы? Вот – я,

весь

боль и ушиб.

Вам завещаю я сад фруктовый.

моей великой души! –

обращается к нам молодой Владимир Маяковский. Чтобы понять жизнь и личность поэта, прислушаемся к его слову.

Пьеса “Вишневый сад” – шаг в развитии Чехова-драматурга и писателя. Написана она в 1903 году. Это время вошло в историю как предреволюционное. В этот период многие прогрессивные писатели пытались осмыслить существующее состояние страны, найти выход из многочисленных противоречий, охвативших Россию начала XX столетия. По-своему пытался решить злободневные проблемы и Антон Павлович Чехов. Его “Вишневый сад” стал своеобразным итогом длительных творческих исканий писателя.

В пьесе Чехов воссоздал жизнь России во всей сложности ее исторического развития, показав в ней повседневную жизнь прошлого и будущего поколений, задумывающихся над извечным вопросом: в чем смысл жизни человека на земле? “Вишневый сад” называют поэмой о прошлом, настоящем и будущем России.

Прошлое представляют старые хозяева вишневого сада – Раневская, Гаев, живут они прошлым и в прошлом. При первом же знакомстве с Раневской мы видим барыню, умиленную видом детской комнаты. Она кажется простой, обаятельной, внешне доброй. Но доброта ее, оказывается, чисто внешняя: Раневская раздает милостыни, в то время как домашние слуги голодают; устраивает ненужный бал, когда нечем заплатить долги. В пятьдесят лет и Раневская и Гаев остаются большими детьми, причем испорченными барством. Дожив до седин, они совершенно ничему не научились, кроме как произносить напыщенные речи, повелевать, проматывать состояние, нажитое чужим трудом. Бывшие владельцы вишневого сада живут в долг. Когда-то дворяне жили доходами с вишневого сада, крепостные развозили вишню по городам на телегах. Вишневый сад – один из атрибутов дворянской жизни. Он дорог его владельцам как воспоминание о детстве, молодости, благополучии. Герои плачут о потере сада, но именно они и загубили его, отдав под топор. Они не принимают нового общественного уклада – буржуазного и не дают согласия Лопахину сдать сад под дачные участки. Сами не действуют и ему не дают. Основной конфликт пьесы – борьба за вишневый сад – разрешается не в их пользу.

Новым хозяином сада, хозяином имения, созданного руками его предков, становится Ермолай Лопахин. Сад весьма своеобразно дорог Лопухину как свидетельство его жизненных успехов, великолепное место для вложения капитала и энергии предпринимателя. По определению Трофимова, Лопахин – это “хищный зверь, который съедает все, что попадается ему на пути”. Он необходим “для обмена веществ”, для выполнения короткой исторической роли – посильно помочь разрушению того, что уже отжило. Но Лопахин – не творец на земле, а потребитель: ради наживы он вырубает вишневый сад, а значит, разрушает красоту.

Прогресс, который не украшает землю, неполноценен, потому что главная задача – украшать землю трудом, превращать ее в цветущий сад. Временны буржуазные дельцы типа Лопахина, господство их преходяще. Вот почему Лопахину в пьесе противопоставляется новая общественная сила. Ему на смену приходят новые люди – Петя Трофимов и Аня Раневская. В них воплощается будущее.

Трофимов у Чехова – воплощение устремленности в будущее. Он просветитель, ратующий за освобождение людей от спячки, Петя с негодованием говорит о безделье, о том, что дворяне живут за чужой счет, буржуа – “хищные звери”, “нужные лишь для обмена веществ”, интеллигенты ничего не делают; рабочие живут скверно, хотя и трудятся.

Трофимов – не революционер, не борец, не деятель. Он реформист, который видит переустройство жизни только в распространении просвещения, в сочувственном отношении интеллигенции к народу. По мнению Чехова, полезная общественная роль Пети Трофимова заключается в том, чтобы будить молодые силы, которые будут искать пути борьбы.

Именно беседы с Трофимовым помогают Ане Раневской понять несуразность жизни, в которой она живет. Девушка прощается с вишневым садом, который символизирует в пьесе старую жизнь, прощается, чтобы начать жизнь новую, трудовую. Она уверовала в то, что прошлому пришел конец, хотя вишневый сад дорог ей, как один из чудесных уголков России. Аня и Петя прощаются с прошлым и вступают в новую жизнь: “Здравствуй, новая жизнь!”

Устами молодого поколения Чехов звал к труду и переустройству жизни на новых, справедливых, демократических началах. Именно они, новые люди, превратят Россию в прекрасный вишневый сад и будут в первых рядах человечества, идущего “к высшей правде”, “к высшему счастью, какое только возможно на земле!”

В моей душе лежит сокровище, И ключ поручен только мне!

А. А. Блок

Стихотворение “Незнакомка” явилось важным этапом в формирующейся системе образов Блока-символиста. До этого звучали в его поэзии полунамеки и неясные фантастические тени. В этом же стихотворении поэтом создан образ его идеала, сквозь который проглядывают конкретные черты прекрасной незнакомки. Это стихотворение как бы соткано из противоречий, противопоставлений. Композиция произведения построена на антитезе. Эстетствующий поэт почти с отвращением описывает обстановку, на фоне которой позже появится его героиня. По вечерам над ресторанами Горячий воздух дик и глух, И правит окриками пьяными Весенний и тлетворный дух. И каждый вечер, за шлагбаумами, Заламывая котелки, Среди канав гуляют с дамами Испытанные остряки. Поэт как бы нагнетает неприятное впечатление от окружающей пошлой и приземленной обстановки. Он готовит “площадку”, на которой появится его героиня, ярким контрастом с окружающими. …Девичий стан, шелками схваченный, В туманном движется окне. И медленно, пройдя меж пьяными, Всегда без спутников, одна. Дыша духами и туманами, Она садится у окна. И веют древними поверьями Ее упругие шелка, И шляпа с траурными перьями, И в кольцах узкая рука. Поэт не просто любуется дамой, он восхищен ее нарядом, “синими бездонными очами”. Возвышенная лексика подчеркивает благоговение автора перед героиней. Он лишь издали с восторгом наблюдает за ней, не решаясь приблизиться, нарушить ее покой и одиночество. А затем звучит восторженная ода собственной фантазии, родившей этот возвышенный неземной образ, способный поднять поэта над действительностью, увести его в волшебный мир иллюзий, мистики и ворожбы. Блок горд, что ему открылся этот мир, скрытый от глаз обывателя. Глухие тайны, мне поручены, Мне чье-то солнце вручено, И все души моей излучины Пронзило терпкое вино. В моей душе лежит сокровище, И ключ поручен только мне! Стихотворение “Незнакомка” явилось своеобразной визитной карточкой Блока-символиста и времени, которое мы называем – “серебряным веком”. Автор сумел емко и образно открыть читателю мир своей души, показать сокровища, таящиеся в его фантазии, поэтическом мире поэта-лирика.