Category: Сочинения по литературе

Великий поэт жил и создавал свои произведения в переломный момент для России: в эпоху подготовки и свершения Октябрьской революции. Первые стихи появились в конце девяностых годов XIX в., однако как поэт Блок сложился к 1905 г. Наибольшего подъема его творчество достигло в 1907-1916 гг. Не сразу поэт осознал свое предназначение в этом мире. Окончив гимназию и поступив на юридический факультет Петербургского университета, поэт довольно скоро понял, что ему совершенно не интересна его будущая профессия. Он перешел на славяно-русское отделение историко-филологического факультета. Его духовные интересы с ранней юности несколько отличались от изучаемых предметов. Участвуя в любительских спектаклях, он даже прослыл хорошим декламатором. Однако это увлечение довольно скоро сменилось другим – наступило время литературных интересов.

Блок стал сам пробовать писать стихи. Это была лирика любви и природы. Неясные предчувствия, таинственные намеки и иносказания, а также поистине музыкальная плавность были характерны для его стихов: “Вечно шелест легкий слышно: колос клонит…”; “Мы были вместе, помню я… Ночь волновалась, скрипка пела…”.

Созвучность музыкальным произведениям подтверждается и Блоком. Так, например, в своих творениях поэт часто использует слова “музыка”, “пение”: “О, сколько музыки у Бога, какие звуки на земле!”; “Мы были вместе, помню я… Ночь волновалась, скрипка пела…”; “Робко, темно и глубоко плакали струны мои. Ветер принес издалека звучные песни твои”. Можно предположить, что поэт воспринимает окружающий мир в качестве музыкального произведения, исполняемого огромным оркестром. Причем каждое живое существо на этой земле неминуемо вносит свою ноту в общее звучание. Если какой-либо звук пропадает или появляется, это накладывает отпечаток на всю мелодию, меняет ее темп, тон, характер: “Скрипки стон неутомимый напевает мне: “Живи…”; “Свирель запела на мосту, и яблони в цвету. И ангел поднял в высоту звезду зеленую одну”; “Чтоб молнией живой расколот был мрак, где не видать ни зги! Ты роешься, подземный крот! Я слышу трудный, хриплый голос…”.

Стихи, посвященные реальности, звучат, как торжественная или грозная музыка, несмотря на то, что поэт сочувственно относится к бедственному положению народа: “Он медным голосом зовет согнуть измученные спины внизу собравшийся народ”. Действительность и в этом случае больше воспринимается поэтом вихрем определенных звуков, мелодией, чем реальными фактами: “На лицах – желтые круги, шипят пергаментные речи, с трудом шевелятся мозги”. В данном отрывке акцент делается на словах, в состав которых входят шипящие и свистящие звуки, что при прочтении строчек создает некий угрожающий звуковой фон.

Мелодична любовная лирика Блока. Поэт создает миф о божественной Прекрасной Даме. Здесь заметно влияние на Блока творчества философа Владимира Соловьева с его “Вечной женственностью”. Только Прекрасная Дама, неуловимая и загадочная, способна, по мнению Блока, по праву называться настоящей женщиной: “Ты рванулась движеньем испуганной птицы, ты прошла, словно сон мой, легка… И вздохнули духи, задремали ресницы, зашептались тревожно шелка”. Женщина и есть сама музыка: “Смотрю я – руки вскинула, в широкий пляс пошла, цветами всех осыпала и в песне изошла…”.

Настоящим поэтико-музыкальным произведением можно назвать поэму Блока “Двенадцать”. Это словесная симфония, посвященная бурному времени. Блок не столько видел, сколько слышал революцию, он слышал музыку разрушения, возможно, поэтому главные герои – красногвардейцы, вышедшие на штурм старого мира, скорее напоминают анархическую вольницу, нежели организованных солдат.

Смерть Блока была неожиданной для поклонников его творчества. С момента недомогания, которое внезапно почувствовал поэт, и до его смерти прошло не более трех месяцев, поэтому его скоропостижный уход из этой жизни поразил всех. Поэт прожил короткую и яркую жизнь, оставив воистину бессмертные произведения. И сегодня его поэтический талант находит все новых и новых почитателей.

Большое место в литературе 70-80-х годов XX века занимают произведения о сложных нравственных поисках людей, о проблемах добра и зла, о ценности жизни человека, о столкновении равнодушной безучастности и гуманистической боли. Ясно прослеживается, что возрастание интереса к нравственным проблемам сочетается с усложнением самих нравственных поисков.

В этом плане очень значительно, с моей точки зрения, творчество таких писателей, как В. Быков, В. Распутин, В. Астафьев, Ч. Айтматов, В. Дудинцев, В. Гроссман и др.

В повестях В. Быкова нравственная проблема всегда служит как бы вторым оборотом ключа, открывающим дверь в произведение, которое при первом обороте представляет собой какой-нибудь небольшой военный эпизод. Так построены “Круглян-ский мост”, “Обелиск”, “Сотников”, “Волчья стая”, “Его батальон” и другие повести писателя. Особенно интересуют Быкова такие ситуации, в которых человек, оставшись один, должен руководствоваться не прямым приказом, а единственно лишь своим нравственным компасом.

Учитель Мороз из повести “Обелиск” воспитывал в детях доброе, светлое, честное отношение к жизни. И когда пришла война, его ученики устроили покушение на полицая по прозвищу Каин. Детей арестовали. Немцы пообещали отпустить ребят, если явится укрывшийся у партизан учитель. С точки зрения здравого смысла, являться Морозу в полицию было бесполезно: гитлеровцы все равно не пощадили бы подростков. Но с нравственной точки зрения человек (если он действительно человек!) должен подтвердить своей жизнью то, чему он учил, в чем убежден. Мороз не мог бы жить, не мог бы дальше учить, если бы хоть один человек подумал, что он струсил, оставил детей в роковой момент. Мороз был казнен вместе с ребятами. Поступок Мороза был осужден некоторыми как безрассудное самоубийство, и после войны на обелиске на месте расстрела школьников его фамилии не оказалось. Но именно потому, что проросло в душах то доброе семя, которое он заронил своим подвигом, нашлись те, кто сумел добиться справедливости: имя учителя было дописано на обелиске вместе с именами ребят-героев.

Но и после этого Быков делает читателя свидетелем спора, в котором один из “сегодняшних умников” пренебрежительно говорит, что нет особого подвига за этим Морозом, так как он даже ни одного немца не убил. И в ответ на это один из тех, в ком жива благодарная память, резко говорит: “Он сделал больше, чем если бы убил сто. Он жизнь положил на плаху. Сам. Добровольно. Вы понимаете, какой это аргумент? И в чью пользу…” Этот аргумент как раз и относится к нравственному понятию: доказать всем, что твои убеждения сильнее грозящей смерти. Мороз переступил через естественную жажду выжить, уцелеть. С этого начинается героизм одного человека, столь необходимый для поднятия нравственного духа всего общества.

Другая нравственная проблема – вечная битва добра и зла – исследуется в романе В. Дудинцева “Белые одежды”. Это произведение о трагедии, постигшей советскую генетику, когда преследование ее было возведено в ранг государственной политики. После печально знаменитой сессии ВАСХНИЛ в августе 1948 года началась гражданская казнь генетики как буржуазной лженауки, начались преследования упорствующих и нераскаявшихся ученых-генетиков, репрессии против них, их физическое уничтожение. Эти события на многие годы затормозили развитие отечественной науки. В области генетики, селекции, лечения наследственных болезней, в производстве антибиотиков СССР остался на обочине дороги, по которой умчались вперед те страны, которые и помышлять не смели соревноваться с Россией в генетике, которую возглавлял великий Вавилов.

Роман “Белые одежды” почти с документальной точностью рисует кампанию против ученых-генетиков.

В один из сельскохозяйственных вузов страны, попавший под подозрение, приезжает в конце августа 1948 года по поручению “народного академика” Рядно (его прототип – Т. Д. Лысенко) Ф. И. Дежкин, который должен “разгрести подпольное кубло”, разоблачить вейсманистов-морганистов в институте. Но Дежкин, познакомившись с опытами ученого Стригалева по выращиванию нового сорта картофеля, увидев бескорыстную преданность науке этого человека, который отдает, а не берет, не думая, делает выбор в пользу Стригалева. После ареста и ссылки Стригалева и его учеников Федор Иванович спасает от Рядно наследство ученого – выведенный им сорт картофеля.

В эпоху культа Сталина в стране и культа Лысенко в сельском хозяйстве Дежкин, человек доброй воли, вынужден вести “двойную игру”: притворяясь верным “батьке” Рядно, он идет на подневольное, тягостное, но героическое актерство, спасительное для праведного дела, для истины. Страшно читать (хотя и интересно: похоже на детектив) о том, что Дежкину приходилось жить в мирное время в собственной стране как подпольщику, партизану. Он похож на Штирлица, с той только разницей, что он резидент добра и истинной науки… у себя на Родине!

Дудинцев решает в романе нравственную проблему: добро или правда? Можно разрешить себе врать и притворяться во имя добра? Не безнравственно ли вести двойную жизнь? Нет ли в такой позиции оправдания беспринципности? Можно ли поступиться в какой-то ситуации нравственными принципами, не замарав белых одежд праведника?

Писатель утверждает, что человек добра, который чувствует, что он призван бороться за какую-то высшую истину, должен проститься с сентиментальностью. Он должен выработать тактические принципы борьбы и быть готовым к тяжелым моральным потерям. В беседе с корреспондентом “Советской культуры” Дудинцев, поясняя эту мысль, повторил притчу из романа о добре, которое преследует зло. Добро гонится за злом, а на пути газон. Зло бросается через газон напрямик, а добро со своими высокими нравственными принципами побежит вокруг газона. Зло, конечно, убежит. А если так, то, несомненно, нужны новые методы борьбы. “Вы даете в романе инструментарий добра”,- сказал Дудинцеву один читатель. Да, этот роман – целый арсенал оружия добра. А белые одежды (чистота души и совести) – доспехи в деле правом и боевом.

Очень сложные нравственные проблемы ставит В. Гроссман в романе “Жизнь и судьба”. Он был написан в 1960 году, затем в рукописи арестован, лишь спустя треть века освобожден, реабилитирован и возвращен русской литературе.

“Жизнь и судьба” – роман о свободе. Автор запечатлел в нем усилия человека, направленные на то, чтобы нравственно распрямиться.

Война – главное событие в романе, а Сталинградская битва (подобно Бородинскому сражению в “Войне и мире”) – кризисная точка войны, потому что с нее начался перелом в ходе войны. Сталинград в романе Гроссмана, с одной стороны, является душой освобождения, а с другой – знаком системы Сталина, которая всем своим существом враждебна свободе. В центре этого конфликта в романе – дом “шесть дробь один”, дом Грекова (помните дом Павлова?!), находящийся “на оси немецкого удара”. Этот дом для немцев как кость в горле, так как не дает им продвинуться в глубь города, в глубь России.

В этом доме, как в свободной республике, офицеры и солдаты, старые и молодые, бывшие интеллигенты и рабочие не знают превосходства друг над другом, тут не принимают докладов, не вытягиваются перед командиром по стойке “смирно”. И хотя люди в этом доме, как замечает Гроссман, не просты, но они составляют одну семью. В этом вольном сообществе, беззаветно жертвующем собой, бьются с врагом не на жизнь, а на смерть. Бьются не за тов. Сталина, а чтобы победить и вернуться домой, чтобы отстоять свое право “быть разными, особыми, по-своему, по отдельному чувствовать, думать, жить на свете”. “Свободы хочу, за нее и воюю”,- говорит “управдом” этого дома, капитан Греков, подразумевая при этом не только освобождение от врага, но и освобождение от “всеобщей принудиловки”, которой, по его мнению, была жизнь до войны. Подобные мысли приходят в немецком плену и майору Ершову. Ему ясно, что, “борясь с немцами, он борется за собственную русскую жизнь; победа над Гитлером станет победой и над теми лагерями смерти в Сибири, где погибли его мать, сестры и отец”.

“Сталинградское торжество,- читаем мы в романе,- определило исход войны, но молчаливый спор между победившим народом и победившим государством продолжался. От этого спора зависели судьба человека и его свобода”. Гроссман знал и не обманывался на тот счет, что страшно тяжело будет выстоять жизни против судьбы в виде лагерных вышек, разнообразного безмерного насилия. Но верой в человека и надеждой на него, а не гибельным разочарованием в нем насыщен роман “Жизнь и судьба”. Гроссман приводит читателя к выводу: “человек добровольно не откажется от свободы. В этом свет нашего времени, свет будущего”.

Все писатели через свои произведения пытаются донести до нас, читателей, собственные сокровенные мысли. Настоящий писатель, в силу своего таланта и особенностей внутреннего мира, происходящие вокруг события всегда чувствует острее и переживает глубже, чем обыкновенный человек. Выступая своеобразным эмоциональным “индикатором”, он интуитивно оценивает не только реальность, но и прогнозирует будущее.

Писатель-сатирик же, каковым является Салтыков-Щедрин, – это больше чем просто писатель, ведь умение о серьезных вещах рассуждать в форме незатейливых детских сказок, правда, с оговоркой, что сказки эти предназначены для детей изрядного возраста, – это удивительный и редкий дар. Скрывая боль в сердце, призвав себе на помощь эзопов язык, в своих сказках Салтыков-Щедрин смело обличает пороки современного ему общества.

Сказки Салтыкова-Щедрина – это очень емкие и лаконичные произведения. Каждая сказка – это одновременно и самостоятельная зарисовка из жизни определенного сословия и мазок в общую картину жизни всего общества.

Сказки Салтыкова-Щедрина очень поучительные, из них, при внимательном прочтении, можно получить четкое представление о том, чем жили люди разных сословий в середине XIX в., какие царили нравы в то время. Ведь, несмотря на то, что в сказках Салтыкова-Щедрина основные персонажи – животные, это только маски, под которыми легко распознать людей и даже реальные исторические лица.

Тупые, свирепые, невежественные правители – Медведи Топтыгины из сказки “Медведь на воеводстве”, “гнилой богатырь” из сказки “Богатырь”, орел-меценат из одноименной сказки, а униженный, обездоленный народ угадывается в образах коняги из одноименной сказки, самоотверженного зайца и других героев.

Еще одно свойство щедринских сказок – увлекательность, они читаются на одном дыхании, читатель стремиться угадать, кого подразумевал автор под тем или иным персонажем. В сказках прослеживается любовь и стремление автора ко всему честному и справедливому. Олицетворением истинной чести и справедливости Салтыков-Щедрин считает народ, простого русского мужика.

В сказке “Премудрый пескарь” сатирик задается вопросом: в чем смысл и назначение жизни человека? Сначала перед нами предстает образ пескаря, у которого “ума палата была”, не лишенный житейской мудрости. Но постепенно, прослеживая ход жизни пескаря, автор вызывает в читателе насмешку, ироническое отношение к герою повествования, переходящее затем в чувство брезгливости, а в финале даже сострадания к житейской философии тихого, бессловесного, умеренно аккуратного существа.

Жизненная позиция пескаря – заботиться о себе, о собственной сохранности и благополучии. Но в конце жизни пескарю открывается настоящая истина: “Неправильно полагают те, кои думают, что лишь те пескари могут считаться достойными гражданами, кои, обезумев от страха, сидят в норах и дрожат.

Нет, это не граждане, а, по меньшей мере, бесполезные пескари. Никому от них ни тепло, ни холодно, никому ни чести, ни бесчестия, ни славы, ни бесславия… живут, даром место занимают да корм едят”. Его жизнь даже жизнью назвать нельзя – это просто никчемное, никому не нужное существование.

Но именно эта бессмысленная жизнь труса-пескаря помогает нам понять, что надо жить таким образом, чтобы дарить радость и тепло другим людям, жить для других людей – в этом и заключается истинный смысл жизни настоящего человека.

Произведения М. Е. Салтыкова-Щедрина не потеряли своей актуальности и в наши дни, потому что в них затрагиваются вечные проблемы. Сказки Салтыкова-Щедрина заставляют читателя задуматься над собственной жизненной позицией, оценить свои поступки и, возможно, прийти к выводу, что большинство из нас не так уж сильно отличаются от героев его произведений. Осознав это, человек получает шанс измениться и начать жизнь с чистого листа.

В произведении Джека Лондона “Любовь к жизни” рассказывается история человека, стоявшего на краю смерти, но сумевшего спастись благодаря упорству и мужеству, благодаря любви к жизни.

Человек с тех пор, как появился на нашей планете, воевал с природой. Начиная с первобытных времен он стремился доказать свое превосходство над ней. Об этом и рассказ “Любовь к жизни” – о силе человека и о его превосходстве над природой.

Герой рассказа выдержал страшные мучения на пути к своему спасению. С больной ногой, с трудом передвигаясь, он все же шел к своей цели. Он должен был дойти до тайника с припасами. Сначала, оставшись один, он, конечно, испугался. Ведь, я думаю, что очень страшно остаться одному в бескрайней северной пустыне, да еще не имея еды, с вывихнутой ногой. Мне кажется, что далеко не каждому человеку под силу будет выжить в таких условиях. Можно просто сойти с ума от страха, можно сдаться и покончить жизнь самоубийством. Ведь рассчитывать на то, что тебя спасут, нельзя. Можно полагаться только на свои силы.

И герой рассказа так и поступил. Он преодолел свой страх и пошел, несмотря ни на что,

К своему спасению. Шел он долго, еле передвигаясь. Постепенно все его мысли сосредоточились только на еде. Он уже не думал о том, правильно ли он идет и куда он идет. Для него главным стало просто идти, потому что он знал: остановишься – и умрешь. Каждый новый шаг давался ему с огромным трудом. Он питался кореньями и болотными ягодами. Вокруг него было огромное количество зверей и птиц, которые помогли бы ему спастись от голода, но у него не было патронов.

Все лишнее с себя он снял. У него остались только ружье, нож, котелок, спички. И еще золото в мешочке. То, ради чего он сюда пришел и ради чего готов был терпеть любые муки. Золото весило столько же, сколько и все снаряжение, но бросить его у него не было сил. Вот какую власть над человеком имеет оно: человек готов рисковать даже собственной жизнью.

Однажды ему удалось поймать в луже несколько пескарей. Он так долго голодал, что даже есть сил у него не было. Он просто заставил себя съесть их. Но пескари были величиной с мизинец и не могли утолить голод. Человек совсем ослаб. Наконец, он решил расстаться с половиной своего золота: одну половину спрятал в приметном месте, а другую взял с собой. Оставить все золото у него не хватило духа. В один туманный день он погнался за куропаткой, которой подбил крыло камнем. Погнался и потерял дорогу. Но это было ему уже неважно. Даже оставшееся золото он в конце концов выбросил: у него больше не было сил его нести. “По временам рассудок его мутился, и он продолжал брести дальше бессознательно, как автомат; странные мысли и нелепые представления точили его мозг, как черви. Но он быстро приходил в сознание – муки голода постоянно возвращали его к действительности”.

Человек готов был драться за жизнь со всей окружающей природой и с любым зверем. Столкнувшись лицом к лицу с медведем, он нашел в себе силы встать с ножом в руках ему навстречу. Если бы он побежал, то зверь догнал бы его и загрыз. А так он не стал нападать на существо, которое его не боится. Человек постепенно сам превращался в зверя: когда медведь зарычал на него, он зарычал в ответ. Вокруг него иногда ходили волки. “Но они не подходили близко. Их было не так много; кроме того, они привыкли охотиться за оленями, которые не сопротивлялись им, а это странное животное ходило на двух ногах и, должно быть, царапалось и кусалось”.

Только один волк решился напасть на него. Точнее говоря, даже не напасть. Волк этот был стар и слаб, он умирал от какой-то болезни и не имел сил охотиться вместе со стаей. И вот теперь этот умирающий волк шел за умирающим человеком. Он хотел дождаться, когда тот погибнет, чтобы съесть его. Человек понимал, “каков будет его конец, если он сам не убьет волка. И тогда началась самая жестокая борьба, какая только бывает в жизни: больной человек на четвереньках и больной волк, ковылявший за ним, – оба они, полумертвые, тащились через пустыню, подстерегая друг друга”.

Тогда же человек увидел большую реку, впадающую в море, и стоящий на якоре корабль. Сначала он подумал, что это его больное воображение, но потом убедился, что судно – не мираж. Это придало ему силы. Он едва уже передвигался на четвереньках. Долгие несколько дней он полз к кораблю, а когда до него осталось четыре мили, у него уже не было сил. “И все-таки ему хотелось жить. Было бы глупо умереть после всего, что он перенес… Даже умирая, он не покорялся смерти”. Человек притворился, что умер и когда волк напал на него, он сам схватил его за пасть. Он задушил зверя, навалившись на него своим телом, прокусил зубами его шею и стал пить кровь. Эта “еда” придала ему силы, и человек смог доползти до берега, у которого стоял корабль.

Он смог спастись, несмотря ни на что. Мне кажется, что рассказ Джека Лондона именно об этом – о способности человека преодолеть самые тяжелые испытания ради того, чтобы жить.

“Ой ты, нала батюшка, тихий Дон!” – так в своих песнях обращаются к великой реке донские казаки. Хотя от Днепра и Терека до Яика и Амура раскидало казачество хутора за свою многовековую историю (с 1549 г. упоминаются в летописи “казаки”), для всякого русского человека с судьбой и укладом казаков неразделимо связана именно эта река. Удивительно ли, что, взявшись за роман о донском казачестве, М. Шолохов первоначально дал ему имя “Донщина”, однако с расширением замысла изменил и название своей главной книги:

“Тихий Дон”. На первый взгляд простое, это название вобрало в себя все смысловое богатство грандиозного романа-эпопеи, стало поистине символом судьбы лихих донцев. А так как всякий символ имеет бесконечное число значений, смысл названия этого романа невозможно объяснить в двух-трех словах.

Так уж сложилось исторически, что изначально казаки были только независимыми, свободолюбивыми воинами, которые селились по окраинам русских земель, защищались от набегов кочевников, промышляли набегами на чужие пределы; по сути дела, они на Руси несли пограничную службу. Земли же попадались все богатые, а боевыми трофеями и даже разбоями не всегда разживешься: ненадежное это дело да и опасное. Короче, преодолевая устоявшиеся обычаи и даже запреты, стали казаки в свободное от военных действий время сеять хлеб. Так что у всякого казака было сразу как бы две ипостаси: казак-воин проходил военные сборы, добывал славу в походах; казак-земледелец сеял, пахал, растил детей.

Донское казачество не было в этом исключением. Земля на Дону, особенно нижнем, жирная, богатая; говорят, воткни в нее палку – прорастет. Да и нет в ней особого дефицита: бескрайни донские степи. “Степь-матушка, Дон-батюшка” – так называли их казаки, кормильцем величали тихий Дон. И впрямь: оплодотворят щедрые воды Дона степь, и родит она богатый урожай на радость казакам и в прибыток их хозяйствам. Потому и располагаются казачьи хутора по берегам могучей реки: тут тебе и столь необходимая всякому земледельцу вода, и рыба водится в изобилии, да и водный путь гладок да широк.

На донском берегу расположился и хутор Татарский станицы Вешенской: “Мелеховский двор – на самом краю хутора. Воротца со скотиньего база ведут на север к Дону. Крутой восьмисаженный спуск меж замшелых в прозелени меловых глыб, и вот берег: перламутровая россыпь ракушек, серая изломистая кайма нацелованной волнами гальки и дальше – перекипающее под ветром вороненой рябью стремя Дона” – так начинается роман М. Шолохова. Размеренная жизнь земледельца чем-то напоминает течение реки: течет вода – идет время, немудреные события казачьей жизни сменяют одно другое: пахота, посев, покос, жатва. Но как неизменны речные берега, так неизменна в основе своей и жизнь на лоне природы: за зимой приходит весна, за жатвой – пахота. Природное время циклично, течет по кругу; оно опровергает известный афоризм древнего мудреца: мол, нельзя в одну реку войти дважды. Проходит вода, но сама река пребывает вечно. Где бы ни странствовал донской казак, по возвращении первым его встретит Дон-батюшка, по прежнему полноводный и тихий:

“Бывало, отслужат казаки в Атаманском полку сроки, – снаряжают их к отправке по домам. Грузят сундуки, именье свое, коней. Эшелон идет, и вот под Воронежем, где первый раз приходится переезжать через Дон, машинист, какой ведет поезд, дает тихий ход, – самый что ни на есть тихий… он уже знает, в чем дело. Только что поезд выберется на мост, – батюшки мои!.. что тут начинается! Казаки прямо бесятся: “Дон! Дон наш! Тихий Дон! Отец родимый, кормилец! Ур-р-ра-а-а-а!” – из окны кидают, с моста прямо в воду, через железный переплет, фуражки, шинелях старые, шаровары, наволоки, рубахи, разную мелочь. Дарят Дону, возвертаясь со службы. Бывалоча глянешь, – а по воде голубые атаманские фуражки, как лебедя али цветки, плывут… Издавна такой обычай повелся”. (Кн. II, ч. V, гл. X.)

Циклично природное время; циклична и сама жизнь казака-землепашца, жизнь в целом: вроде бы всего раз рождается, раз умирает человек – да не раз, с рождением ребенка начинается новый круг его существования. Человек смертен лишь сам по себе – в роду, в своих детях он продолжает себя, обретает бессмертие. Поэтому так много места уделяет Шолохов истории казачьих родов: Мелеховых, Коршуновых, Листницких, поэтому так важно для писателя, крепок ли род героя, не лягут ли грехи отцов на плечи детей, как всю жизнь поломало Аксинье двойное преступление, совершенное ее родными. Не зная значения для казака семьи, рода, трудно объяснить слова автора: “Отсюда и повелись в хуторе горбоносые, диковато-красивые казаки Мелеховы, а по-уличному – Турки”. Вроде бы, кроме Пантелея Прокофьевича и Григория, ну может, еще Дуняши, и нет пока “турок” в Татарском, да не ошибка это Шолохова: о том, что вопреки всему не пресекся род Мелеховых, говорит писатель, и последние строки романа разъясняют эту загадочную фразу.

Циклична жизнь казака-землепашца, да не скажешь того про казака-воина. Историческое время вламывается в его хутор, срывает его с родных мест и ведет на войну. Не отсидеться казаку на печи, потому что с малых лет приучен он к седлу и шашке, вспоен рассказами о боевых доблестях донцев, за оскорбление почтет отвод от воинской службы, тем более тогда, когда враг топчет родимую землю. И вот уже мерится жизнь казака не сменой времен года, а учениями да походами, сражениями да подвигами: линейно историческое время, нет в нем повторений, не важно ему, зима ли, весна на дворе. Иным значением теперь наполняется заглавие романа: не река Дон, а земля Донщины, издавна заселенная казаками, имеется в виду, и от веку нет покоя этой земле. “Тихий Дон” тогда – оксюморон, взаимопротиворечивое сочетание слов. О том и старинные казачьи песни сложены, песни, взятые Шолоховым эпиграфом к роману:

Не сохами-то славная землюшка наша распахана… Распахана наша землюшка лошадиными копытами, А засеяна славная землюшка казацкими головами, крашен-то наш тихий Дон молодыми вдовами, Цветет наш батюшка тихий Дон сиротами, Наполнена волна в тихом Дону отцовскими, материнскими слезами. Не тихий буйный Дон в романе Шолохова: идет братоубийственная война, льется кровь, один за другим гибнут казачьи роды. Как и в старинной песне, бьются казаки за родную землю, щедро поливают собственной и чужой кровью, да что на той крови вырастет? Не тем вспахивают казаки степь, не тем ее засевают; страшные урожаи соберут потом матери да вдовы. Не щадит свирепый XX век донских земель: ворвался в каждую станицу, каждый курень, и вот уже, возвращаясь домой, не находят казаки свой дом прежним: семь человек родных недосчитался Григорий к моменту своего последнего возвращения в Татарский, навсегда пресекся род Листницких, дотла сожжены курени и “белого” Коршунова, и “красного” Кошевого. Лишь внешне спокоен “тихий Дон”, никогда не знавший покоя, но в XX век – красный от пролитой крови, соленый от вдовьих и материнских слез:

Речь возговорит славный тихий Дон:

“Уж как то мне все мутну не быть, Распустил я своих ясных соколов, Ясных соколов – донских казаков. Размываются без них мои крутые бережки, Высыпаются без них косы желтым песком”.

Но как ввек не иссякнуть щедрому потоку тихого Дона, так не пресечься и донскому казачеству: многие сложили в бескрайних придонских степях головы, многие покалечены и телесно, и духовно войной, но не убита в казаках воля к жизни. И вот женится, не дождавшись конца войны, Кошевой: хоть и не самый путевый он из казаков, да жена ему досталась отменная, крепкой мелеховской породы. Вот возвращается ранним мартом домой Григорий, возвращается и понимает, что удержало его на этой земле:

“Что ж, вот и сбылось то немногое, о чем бессонными ночами мечтал Григорий. Он стоял у ворот родного дома, держал на руках сына…

Это было все, что осталось у него в жизни, что пока еще роднило его с землей и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром”.

Замкнулся великий круг великого романа, возвратился главный герой туда, откуда начал он свой трагический путь, вернулся ранней весной, когда тает первый лед и природа уже готова вновь расцвести, словно бы в первый раз. Носила Григория история по своим полям, ломала судьба, пытаясь вырвать с корнями из этой земли, навсегда лишить казака родины, да Мелехов не Митька Коршунов: не сломать его, не оборвать ниточек, связывающих его с Доном, с его бескрайними степями. Возвращаются понемногу с войны сыны великой реки, возвращаются, чтобы жить на этой земле. А там, где лед отошел от берега, видно, как тихий Дон катит свои живые воды в вечность свидетелем или участником описываемых событий, входит в образную систему произведения как ее составная часть, выступает как индивидуальный человеческий характер, как мыслящая личность со своими стремлениями, своим отношением к людям, своей особой судьбой (“Колымские рассказы” В. Т. Шаламова). “Образ автора” может быть относительно далеким от “образа рассказчика” (“После бала” Л. В. Толстого) или же “образ рассказчика” может быть тесно связан с “образом автора”, родствен ему (“Матренин двор” А. И. Солженицына, где главная героиня раскрывается не только через восприятие рассказчика-постояльца и не только через личное отношение к ней, но и через участие Матрены в происходящих событиях, в описании которых слышится голос автора).

В работе над типом сочинения-характеристики поступающий должен выделить прежде всего нравственную позицию автора в его оценке героев. Эту свою позицию (приятие или неприятие каких-либо сторон жизни, особенностей человека) писатель защищает, стремясь сделать читателя активным сторонником своих идеалов. Именно авторское присутствие (в любой форме) всегда ощущается вдумчивым читателем, что позволяет ему верно оценить содержание произведения (его тематику, проблематику, главную мысль), действующих лиц.

В жизни… всегда есть

место подвигам.

М. Горький

Алексей Максимович Горький – писатель яркий и талантливый. Не было такого жанра литературы, в котором бы не работал писатель. В молодости Горький отдал дань романтизму, создав ряд интересных и своеобразных произведений: “Макар Чудра”, “Девушка и Смерть”, “Старуха Изергиль” и другие.

Талант Горького-рассказчика поражает свежестью и новизной.

Алексей Максимович использует хорошо известную форму “рассказ в рассказе”, где автор – слушатель, находящий интересных собеседников, простых людей, знающих сказки, легенды, умеющих мудро и просто рассказать о своей интересной и содержательной жизни.

Такова Изергиль. Она рассказывает две необычные легенды-сказки, перемежая их повествованием о своей нелегкой и интересной жизни.

В первой легенде рассказывается о гордом и самолюбивом сыне орла и женщины – Ларре. Осуждается его эгоизм и индивидуализм. “Он презирал людей и думал, что может обойтись без них”. В наказание за жестокость люди обрекли его на одиночество и бессмертие. Это страшное наказание даже для гордеца Ларры, его жизнь вне общества становится бессмысленной. Тысячу лет он мыкается неприкаянной тенью, напоминая людям о ценности человеческого общения, товарищества, дружбы.

Рассказывая о своей жизни, Изергиль с особой теплотой вспоминает о смелых и благородных людях, повстречавшихся ей в жизни. Свободолюбивая и независимая, она жила для себя, наслаждаясь молодостью и красотой. Она любила и была любима, свое сердце она отдавала только благородным и отважным борцам против насилия и рабства. Изергиль никогда не мирилась с людскими недостатками и слабостями. “В жизни, знаешь ли ты, всегда есть место подвигам,- говорит Изергиль.- И те, которые не находят их для себя, те просто лентяи или трусы, или не понимают жизни, потому что, кабы люди понимали жизнь, каждый захотел бы оставить после себя свою тень в ней”.

В служении людям – подлинный смысл человеческого существования; отдать свою жизнь за людей – вот величайшее счастье, доступное человеку. Эту мысль подтверждает легенда о Данко, который пожертвовал своей жизнью, осветив людям дорогу из тьмы своим сердцем. Данко погиб, но он вывел людей к свету, к счастливой жизни. “Он любил людей и думал, что, может быть, без него они погибнут. И вот его сердце вспыхнуло огнем желания спасти их, вывести на легкий путь…”

Данко видит людские пороки и слабости и прощает их людям. Он сильный и самоотверженный герой, способный пожертвовать жизнью, не ожидая никакой ответной благодарности. Это удел сильных и гордых, независимых и отважных – героев.

Рассказ Горького поражает читателей не только необычной тематикой, красивыми легендами, но и прекрасным певучим языком. Автор начинает и заканчивает рассказ описанием прекрасной южной природы. Красивость языка не заслоняет высокую идейность, которую автор старается донести до читателей.

Романтические рассказы Горького зовут к подвигам и великим свершениям, они воспитывают в людях самоотверженность и любовь к окружающим – в этом их главная ценность и неувядаемая свежесть.

Роман А. Н. Толстого для меня, человека, интересующегося историей России, имеет особую ценность. В романе мы находим описание эпохи, описание характеров (как характеров народных, так и характеров аристократов). Прослеживаются также нити, связывающие народ и власть. Из романа Толстого мы получаем полную картину взаимоотношений власти с народом и народа с властью, так волнующую умы многих историков, так важную для меня. Проблема взаимоотношений народа и государства – это, без сомнения, вечная проблема России. Конечно же А. Н. Толстой не мог обойти ее в своем творчестве. Ведь каждый талантливый писатель – всегда часть своего народа, и эта проблема становится для него проблемой личной. Толстому довелось жить и творить в очень непростой и противоречивый период нашей истории, когда, по моему мнению, проблема взаимоотношений народа с властью приобрела небывалую остроту. Поэтому правомерно обращение писателя к истокам, к нашей истории. Ведь и понять и осмыслить прошлое – это значит понять и осмыслить настоящее и будущее (на мой взгляд, это утверждение не требует доказательств). Эпоха петровских реформ, косвенных преобразований жизни России начала XVIII века, как нельзя лучше, на мой взгляд, помогает понять всю сущность этой вечной проблемы в условиях нашей страны.

Тема взаимоотношения народа и государства явственно проступает с первых страниц романа. Царь умер, начинается смутное время. В романе показано волнение народа за свою судьбу и судьбу России. Толстой верно показал, что русский народ не мыслит своей судьбы в отрыве от судьбы Отечества. Правда, по моему убеждению, народ России склонен бояться резких, коренных переустройств как жизни государства, так и переустройств жизни собственной. Возможно поэтому сторонники царевны Софьи, которая хотела безмятежного правления “по-старому”, сумели направить народ против Петра, от которого ждали преобразований. Сцены убийства Матвеева, народных волнений еще раз подчеркивают боязнь народа за свое будущее. Необразованная народная масса не лишена возможности понять необходимость перемен (возможно, этим и вызваны теперешние наши проблемы).

Растет молодой царь, растет и недовольство народа правительством Софьи. Петр начинает обретать поддержку народа. Алексашка Меншиков, выходя из народа, становится его главным помощником. Из крестьянских детей сформированы Преображенский и Семеновский полки, так славно послужившие Отечеству.

Придя к власти, Петр начинает реформы. Начинает он их жестоко. Но Толстой, на мой взгляд, верно оправдывает эту жестокость. “Темный” люд не в силах понять свое благо, этим и вызвано насильственное его вовлечение в перемены.

Петр, насаждая обычаи, чуждые русскому образу жизни, вызывает народное недовольство, вылившееся в стрелецкий бунт. Жестокой расправой с бунтовщиками Толстой показывает нежелание государства понять психологию народа. Это, мне кажется, главная проблема отношений власти и народа в России.

Огромная, на мой взгляд, заслуга А. Н. Толстого состоит в том, что он сумел показать не только противостояние народа и власти, но и единение его с государством. Такой пример – сцены сражений со шведами. В этих сценах великолепно показано единение власти с народом, и прежде всего на примере царя. Петр помогает перетаскивать пушки, находится в самой гуще сражений, ведет разговоры с солдатами. Тут Толстой показал, как исчезает пропасть, разделяющая власть и народ. Народ единый, народ могучий выступает на первый план. Но в то же время у меня вызывает глубокое чувство горечи то обстоятельство, при котором народ и власть объединились. Неужели это возможно лишь перед лицом внешней опасности? Пока я прихожу к выводу, что да.

Задумав строительство Петербурга на отвоеванном устье Невы, Петр снова начинает прокладывать тот ров, ту пропасть, которая стоит перед народом и властью. Город растет “на костях”. Это служит еще одним подтверждением: единство народа и власти в мирное время недостижимо.

Для меня в романе Толстого “Петр I” отношения народа и власти предстали во всем их многообразии и противоречии, Для себя автор решает проблему однозначно: он отрицает насилие государства над народом, чем бы оно ни оправдывалось. Решить для себя этот вопрос должен каждый. Моя точка зрения совпадает с точкой зрения автора. Вряд ли можно оправдать страдания народа благими намерениями.

“Все смешалось в доме Облонских” – так, кажется, начинал Лев Толстой свою бессмертную “Анну Каренину”. А в нашем российском общем доме все смешалось в злополучном ХХ столетии не единожды. О втором смешении, наступившем после революции или, альтернативная точка зрения – после переворота, – о гражданской войне лучше Александра Серафимовича, мне кажется, никто не написал, недаром сам Лев Толстой называл его “настоящим художником”. Итак, как мы представляем себе красных? Сплоченная, дисциплинированная, железная армия – вот стереотип, выработавшийся у нас по многочисленным кино – и литературным произведениям о гражданской войне. А у Серафимовича? “Отовсюду многоголосо несется говор, гул, собачий лай, лошадиное ржанье, бабьи переклики, охриплые забубенные песни под пьяную гармонику”. Кажется невероятным, но автор не погрешил против истины. Они не собирались становиться солдатами, командирами, вчерашние землепашцы и пастухи. Революция поставила их по разные стороны баррикады. А ведь они все были из одной хаты, из одной большой семьи.

Беспощадно точен Серафимович в описании страшного рукопашного боя, в котором схлестнулись вчерашние односельчане. Вот она, гражданская война: “Исступленно зажимали в горячих объятиях – носы раздавливали, и опять без конца били кулаками, куда и как попало. Дикая, остервенелая ненависть не позволяла ничего иметь между собой и врагом, хотелось мять, душить, жать, чувствовать непосредственно под ударом своего кулака хлюпающую кровью морду врага, и все покрывала густая – не продыхнешь – матерная ругань и такой же густой, непереносный водочный дух”. Да, была толпа, голодный зверь, и командиру, Е. И. Ковтюху, а по роману, Кожуху, этой толпой предстояло овладеть методом кнута, диктата, страха.

Мне показался очень интересным образ этого красного командира. Привлекают такие его черты, как храбрость, упорство, настойчивость. Пока в армию не пришли большевики, Кожух висел между небом и землей: погоны отделили его от солдат, а крестьянское происхождение – от офицеров. Но “после докатившихся октябрьских дней с отвращением сорвал и закинул погоны”, а фронтовой опыт и опыт офицера пригодились, когда волею судьбы Кожух стал во главе отступающей Красной армии. Решение у него созрело мгновенно: ” Единственное спасение – перевалить горы и по берегу моря усиленными маршами идтить в обход на соединение с нашими главными силами”.

Кульминация в романе, на мой взгляд, там, где описывается наступление казаков. Казалось, гибель таманцев неизбежна, ведь казаки не знали пощады. Но красных спасли… женщины и дети… И казаки отступили.

Долгие годы критики трактовали этот эпизод как победу революции над контрреволюцией. Но так ли это? Я считаю, что у казаков сработал просто какой-то тормозной центр – одно дело драться с такими же, как они крепкими мужиками, а совершенно другое – рубить безоружных женщин и детей…

Таманцы вышли из окружения. Они станут большевистской гвардией, до сих пор Таманская дивизия – одна из элитных частей, дислоцируется под Москвой и служит для охраны правительственных объектов в кризисные ситуации.

“Железный поток” оборван на полуслове. Цикла “Борьба”, первой частью которого он должен был стать, не получилось. Получилось так случайно или нет – неизвестно. Но борьба не в литературе, а в жизни продолжалась, и таманцы принимали в этой борьбе непосредственное участие… Поистине, “все смешалось в доме Облонских”. Или, как у Марины Цветаевой:

Все рядком лежат –

Не развесть межой.

Поглядеть: солдат.

Где свой, где чужой?

Белый был – красным стал:

Кровь обагрила.

Красным был – белым стал:

Смерть побелила.

Вчитываюсь в строки Серафимовича, Фадеева, Цветаевой и ощущаю горький привкус тех лет.

План

I. Выразительная символика поэмы Блока “Двенадцать”.

II. Образ вьюги, пронизывающий все произведение.

1. Ветер перемен.

2. Образ, несущий угрозу и ощущение нестабильности.

3. Настроение общества и неуправляемая стихия.

4. Контраст ледяного ветра с образом Христа.

III. Враждебная действительность революционных времен.

Одно из самых напряженных и загадочных произведений Блока – поэма “Двенадцать” – имеет выразительную символику. Образ вьюги, ветра “пронизывает” все произведение. Он появляется в первых строках поэмы:

Черный вечер.

Белый снег.

Ветер, ветер!

На ногах не стоит человек.

Ветер, ветер –

На всем божьем свете!

И дальше мы видим тот же образ:

Разыгралась чтой-то вьюга,

Ой, вьюга, ой, вьюга!

Не видать совсем друг друга

За четыре за шага!

И в самом финале в “переулочках глухих” “одна пылит пурга” и “за вьюгой невидим” легко ступает Христос.

Этот символ суровой, холодной, сбивающей с ног, не прекращающейся вьюги – не случаен. Не нужно знать глубинные значения символов и архетипов, чтобы почувствовать: этот образ несет угрозу, создает ощущение нестабильности, страха перед чем-то масштабным и неостановимым, как бунтующая снежная стихия.

Такой нарисовал Александр Блок революцию. Даже не просто какой-нибудь “ветер перемен”, а настоящий буран, злой и колючий, выметает улицы замершего города, по которому шагает патруль. Так чувствовал поэт настроение общества. И с помощью образа вьюги создал мрачную картину революционной России.

Безусловно, ветер – это символ движения, перемен; но в блоковской поэме этот символ возведен в степень вьюги: да, движение – стремительное, но хаотичное; да, перемены – грандиозные, но угрожающие. Образ неуправляемой стихии наталкивает на мысль о поднявшейся силе, могучей, бунтующей, недоброй, о грядущих разрушениях и катастрофах.

Ветер веселый

И зол, и рад.

Крутит подолы.

Прохожих косит…

Этот образ как нельзя более точно дополняют двенадцать апостолов-патрульных, которые сами веселы и злы, “В зубах – цыгарка, примят картуз,//На спину б надо бубновый туз!”, и которые сами не прочь “косить” прохожих – стрелять по любому поводу. Разбойный ветер так похож на настроение Двенадцати:

Запирайте етажи,

Нынче будут грабежи!

Отмыкайте погреба –

Гуляет нынче голытьба!

“Ветер на всем божьем свете” говорит о масштабности социальных потрясений, свидетелем которых стал поэт. Нет ощущения, что эта вьюга скоро утихнет, все образуется. До самых последних строк поэмы она продолжает бушевать. И как контрастирует с этим неспокойным, злым, ледяным ветром образ Христа в финале произведения. “Нежной поступью надвьюжной… В белом венчике из роз” он ступает впереди патрульных, недосягаем для их пуль и для разрушительного ветра, – светлый, нерушимый, вечный, как спасительный маяк, который упорно не желают видеть ослепленные вьюгой революционеры.

Александр Блок блестяще владеет символами, подбирая их так, чтобы смысл произведения воспринимался не столько через слова, сколько подсознательно, на уровне чувств. Поэтому выбранный им сквозной образ вьюги наиболее полно отобразил беспокойную, враждебную действительность революционных времен.

Всеобъемлющая, подавляющая все остальные чувства страсть самоутверждения, стремление любой ценой утвердить себя наравне с эталонами, героями, гениями, доказать свое превосходство, исключительность – вот основной двигатель поступков главного персонажа трагедии “Моцарт и Сальери”. В этом его родство с героями других “Маленьких трагедий”. Подобные Сальери люди наделены индивидуалистическим сознанием, все их поступки направлены на удовлетворение своего честолюбия, утверждение личной независимости, превосходства. Счастье для них – утверждение своих духовных принципов, невзирая на жизненные принципы других людей.

Отсюда и подавление всех естественных человеческих чувств: привязанности, любви, дружбы.

Трагедия начинается с драматического монолога Сальери, подводящего безрадостный итог своей целеустремленной, наполненной жесткими ограничениями жизни. Все говорят: нет правды на земле. Но правды нет – и выше, Горечь и скорбь этого восклицания – прямое продолжение негодующей реплики герцога в трагедии “Скупой рыцарь”:

“Ужасный век, ужасные сердца!”

Однако, познакомившись с Сальери ближе, мы осознаем, что этот человек – не духовный наследник олицетворяющего справедливость герцога, а прямой потомок одержимого эгоистической страстью барона. Что же так глубоко возмутило Сальери? То, чего опасался и барон: разрушение системы ценностей. История его жизни, при существенном различии во времени, социальном положении и интеллектуальном уровне – тот же многотрудный путь к самоутверждению, к созданию своего незыблемого мира.

Сальери с достоинством прожившего осмысленную, целеустремленную жизнь человека говорит:

Отверг я рано праздные забавы;

Науки, чуждые музыки, были

Постылы мне; упрямо и надменно

От них отрекся я и предался

Одной музыке.

Путем самоотверженного труда, полного отрешения от нормальной человеческой жизни он выстрадал тонкое чувство музыки, постижение законов гармонии, признание жрецов искусства:

Усильным, напряженным постоянством

Я наконец в искусстве безграничном

Достигнул степени высокой. Слава

Мне улыбнулась…

Сальери обрел душевный покой, испытал удовлетворение, постепенно познавая тайны музыки. И все это вдруг оказалось растоптанным, разрушенным появлением Моцарта – гениального, одаренного природой музыканта. Вся система духовных ценностей оказалась повергнутой в прах, что привело Сальери в отчаяние, вызвало у него и негодование:

Где же правота, когда священный дар,

Когда бессмертный гений – не в награду

Любви горящей, самоотверженья,

Трудов, усердия, молений послан –

А озаряет голову безумца,

Гуляки праздного?..

Точно так же негодует царствующий в своих подвалах с золотом барон при мысли о том, что результат его самоотверженной жизни достанется “безумцу, расточителю молодому” Альберу, не приложившему ни малейших усилий для достижения этого могущества. Обида Сальери, на мой взгляд, понятна и вызывает сочувствие. Но разве можно подчинить гений сухой логике?

“Поверить алгеброй гармонию” уже созданного произведения, разумеется, можно, и тут безупречный вкус и совершенное знание музыкальной культуры возносят Сальери на вершину избранного им искусства. Однако совершенное владение теорией и техникой музыки еще не гарантия создания гениальных произведений.

Сальери к тому же так и остался ремесленником в творчестве, он не может выйти из-под влияния то Глюка, то Пуччини, то Гайдна. Моцарт и Сальери – две противоположности. Сальери – олицетворение гордого одиночества и презрения, Моцарт – воплощение жизнелюбия, наивной доверчивости, трогательной человечности. Оба они стоят высоко над толпой. Но Моцарт универсален, а Сальери узок, Моцарт вмещает в себя весь мир и щедро делится с ним своими творческими откровениями, Сальери же эта его щедрость возмущает:

Мне не смешно, когда маляр негодный

Мне пачкает Мадонну Рафаэля,

Мне не смешно, когда фигляр презренный

Пародией бесчестит Алигьери…

Сальери восхищается гениальными озарениями Моцарта-музыканта, ему в совершенстве изучившему музыку отчетливо видна гармоническая безупречность звукоряда, выражающего свободный полет мысли “счастливца праздного”.

Какая глубина!

Какая смелость и какая стройность!

Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь;

Я знаю, я.

Несправедливое устройство мира воплотилось для Сальери в Моцарте-человеке. Если бы тот был отрешенным от жизни аскетом, напряженным трудом постигающим тайну музыки, Сальери, мне кажется, по-доброму радовался бы его успехам. Но в Моцарте сосредоточивается враждебное Сальери творческое начало. Незаслуженный дар Моцарта разрушает всю систему ценностей, обессмысливает и разрушает весь жертвенный жизненный путь Сальери. И он всем своим существом протестует против этого. Оправдывая себя, Сальери утверждает, что он “избран, чтоб его остановить – не то мы все погибли. Мы все, жрецы, служители музыки, не я один с моей глухою славой..,” Моцарт должен уйти, чтобы не нарушался устоявшийся миропорядок, чтобы несколько порывов вдохновения гения не обесценили дающееся трудом искусство избранных, потому что, “возмутив бескрылое желанье” в простых людях, он все равно не сможет поднять их на более высокую духовную ступень. Моцарт не учитель, он бог в искусстве, ибо он неповторим, а следовательно – неправильный, бесполезный.

Великодушное признание Моцартом за Сальери принадлежности к высокому, не подвластному разуму, “бесполезному” искусству на фоне рассуждений Сальери выглядит как жестокий приговор:

Нас мало избранных, счастливцев праздных,

Пренебрегающих презренной пользой,

Единого прекрасного жрецов…

А окончательным приговором ему становятся бессмертные слова благородного, чуждого мелочных страстей, светлого Моцарта: “Гений и злодейство – две вещи несовместные”.