Category: Сочинения по литературе

Твой стих, как божий дух, носился над толпой; И, отзыв мыслей благородных, Звучал, как колокол на башне вечевой, Во дни торжеств и бед народных.

М. Ю. Лермонтов

Первая треть XIX века… Прошло время надежд на либеральные преобразования, о которых в начале своего царствования разглагольствовал Александр I. Начались гонения на свободомыслящих людей. И не все выдерживали. Некоторые гнули спины под все ожесточающимся напором реакции, другие, замаливая “грехи молодости”, переходили в лагерь царизма. Лишь неколебимо высилась фигура гиганта – фигура Пушкина. Он был одним из немногих, кто продолжал петь песнь Свободе, Равенству и Братству.

Грянул 1837 год. Часы пробили полночь в русской литературе: рука убийцы остановила “сердце поэта”. “Погиб поэт, невольник чести”, – скажет молодой М. Ю. Лермонтов в стихотворении “Смерть Поэта” и добавит:

Угас, как светоч, дивный гений,

Увял торжественный венок.

Но до этих горьких слов была жизнь Поэта, жизнь, пусть короткая, но яркая, которая оставила нам творения ума и сердца, по силе чувств не знающие равных себе…

Молодой А. С. Пушкин, только что окончивший Царскосельский лицей, оказался перед прозой жизни, столкнулся с несправедливостью крепостнического строя. Россия после славных побед над Наполеоном начинала поддаваться губительному гниению изнутри; не выдерживая испытания временем, рушились вековые устои самодержавия; захватническая внешняя политика царя хоть в какой-то мере должна была затушевать классовые противоречия, отвести взгляд здравомыслящего человека от проблем внутренних, разжечь в каждом чувство национализма… Россия превращалась в “жандарма Европы”, сама задыхаясь под властью тирана.

Увы! Куда ни брошу взор –

Везде бичи, везде железы,

Законов гибельный позор,

Неволи немощные слезы, –

писал поэт в своей оде “Вольность”. Но не только пессимизмом веет от этого произведения поэта. Оно призывает и к борьбе, и призыв этот обращен к угнетенным: “Восстаньте, падшие рабы!” Страшной ненавистью дышат пушкинские строки:

Самовластительный Злодей!

Тебя, твой трон я ненавижу,

Твою погибель, смерть детей

С жестокой радостию вижу.

Стихотворение “К Чаадаеву” – философские раздумья молодого человека, который должен сделать выбор в жизни, выбор, который приходилось делать каждому, избирая дорогу “народного заступника” или дорогу “страстей раба”. Ры – леев, Пестель, Кюхельбекер, Чаадаев, Пушкин выбрали первый путь.

Прошла пора юношества:

Любви, надежды, тихой славы

Недолго нежил нас обман,

Исчезли юные забавы,

Как сон, как утренний туман.

И А. С. Пушкин утверждает и проповедует не уход от борьбы, не пассивную романтику со стонами, вздохами, а битву за светлое будущее Отчизны:

Но в нас горит еще желанье,

Под гнетом власти роковой

Нетерпеливою душой

Отчизны внемлем призывание.

Мы ждем с томленьем упованья

Минуты вольности святой,

Как ждет любовник молодой

Минуты верного свиданья.

“Минута вольности святой” – разве ради этого не стоит жить?! Верой в грядущее счастье народов России пронизаны последние строки этого послания:

Товарищ, верь: взойдет она,

Звезда пленительного счастья.

Россия вспрянет ото сна,

И на обломках самовластья

Напишут наши имена!

Но гимн свободе, прозвучавший здесь, утверждает еще и необходимость посвятить всего себя борьбе, ибо только тогда, когда все люди осознают эту необходимость, сумеют они искоренить “барство дикое”, которое “без чувства, без закона присвоило себе насильственной лозой и труд, и собственность, и время земледельца”:

Пока свободою горим,

Пока сердца для чести живы,

Мой друг, отчизне посвятим

Души прекрасные порывы!

Безрадостная русская действительность обрела достойного противника в лице Пушкина: в стихотворении “Деревня” поэт использует антитезу, с помощью которой он противопоставляет красоту русской природы суровой правде жизни. Этим он добивается такого реального изображения “невежества”, что становится страшно и горько видеть язвы на теле Родины.

Всего две строчки:

Здесь девы юные цветут

Для прихоти бесчувственной злодея, –

говорят нам о поруганной чести народа страны, страны, которую царь называл “самой цивилизованной страной в Европе”.

Злые языки обвиняли поэта в отсутствии патриотизма. Да, действительно, патриотизм поэта – это не восхваление самодержавия и царской семьи, не восхваление внешнеполитической деятельности царизма, не преклонение перед “либерализмом” бюрократического аппарата государства. Он бичует и обличает все это (ода “Вольность”, “Деревня”, “На Аракчеева”). Это патриотизм, который разовьет М. Ю. Лермонтов в своих произведениях: “Прощай, немытая Россия!”, “Родина” и других.

А. С. Пушкин никогда не боялся высказывать такие мысли, от которых у царя и его сановников “ползали мурашки по телу”:

Мы добрых граждан позабавим

И у позорного столпа

Кишкой последнего попа

Последнего царя удавим.

На вопрос Николая I, где был бы поэт 14 декабря 1825 года, если бы находился в Петербурге, Пушкин ответил: “С друзьями”, то есть с декабристами, на Сенатской площади.

Служение Отчизне – этот факел пронес поэт через всю жизнь, эпоху махровой реакции, последовавшей за разгромом восстания 1825 года. Он находит в себе силы, чтобы заявить: “Я гимны прежние пою…” В послании “В Сибирь” поэт пишет о благородном поприще своих товарищей:

Во глубине сибирских руд

Храните гордое терпенье,

Не пропадет ваш скорбный труд

И дум высокое стремленье.

Поэт верит, что одиночество его не вечно, справедливость восторжествует, и он снова увидит своих друзей на свободе:

Оковы тяжкие падут,

Темницы рухнут – и свобода

Вас примет радостно у входа,

И братья меч вам отдадут.

В 1837 году снежный ком, который образовался из заговоров и сплетен светского общества, наконец сорвался с места… И поэт не выдержал, как не выдерживает могучий дуб, корни которого исподтишка подтачивали “крысы”. Поэт погиб, но не смогли забыть его песнь, ибо люди уже “видели его крылья”, ибо исчезают поэты, но остается написанное.

Эта песнь звучала потом все громче и громче, вбирая в себя, как в единую симфонию, музыку М. Ю. Лермонтова и Н. А. Добролюбова, Н. А. Некрасова и Н. Г. Чернышевского, в симфонию свободы всей русской литературы.

Эту песнь слышим сейчас мы, потомки борцов за народное благо, мы, воспитанные поэзией Пушкина, который несет в себе безграничную любовь к Родине, несет в себе силу, делающую нас чище, прекраснее, делающую нас духовно богаче.

Большой интерес читателей к “Малахитовой шкатулке” побудил П. Бажова рассказать о том, как создавались сказы, раскрыть секреты своего творчества. Наполненная поездками, встречами со многими старыми уральскими рабочими жизнь газетчика, конечно, во многом обогатила писателя. Но, по его словам, самыми важными и яркими оказались впечатления детства. “Запас образов и сюжетов уральского рабочего творчества у меня был с детских лет”, – вспоминал П. П. Бажов. Дома он многое услышал, узнал от отца и бабушки. Он любил слушать и других старых бывалых людей, знатоков прошлого.

Хорошими рассказчиками были многие старики, но лучшим из всех, кого довелось узнать Бажову, оказался старый горняк Василий Алексеевич Хмелинин. Он работал сторожем дровяных складов при заводе, и у его сторожки на Думной горе собирались ребятишки послушать интересные истории. В то время Хмелинину уже шел восьмой десяток. Свои рассказы о Гумешковском руднике, его истории, хозяевах, необычных и загадочных случаях с рабочими, о “тайной силе” и девке Азовке, бурой кошке, ящерках и других чудесных помощниках горняков и камнерезов Хмелинин, как и впоследствии Бажов, не считал сказками. Сказы ведь отличаются от сказок тем, что в события, описываемые в них, верили люди особенно близкие своей жизнью, профессией, характером труда к героям этих произведений. В сказах, как и в сказках, есть чудеса, фантастика, но они служат объяснению непонятных явлений природы, свойств полезных ископаемых, способов их добычи. Сказ – устное слово, устная форма речи, перенесенная в книгу.

Вот и в сказах Бажова мы все время ощущаем присутствие и даже как бы видим рассказчика – веселого старичка, дедушку Слышко. Прозвали его так за постоянное обращение к окружающим: “слышь-ко”, то есть: “знаешь ли”, “послушайте-ко”. Особенно заметно обращение деда к слушателям в начале повествования, когда он хочет привлечь внимание к рассказу, и в конце сказа, когда, как и при рассказывании сказок, часто “перекидывается мостик” в современность, слушателям предлагается поразмышлять над услышанным.

Но не только обращение к слушателям характеризует речь дедушки Слышко. Она передает нам его взгляд на мир, оценку людей и событий. Дед Слышко важен не только как рассказчик, передатчик известных ему сказов, но и как личность. Он, старый мастер, многое повидавший и, главное, испытавший на своем веку, является выразителем мнения и отношения народа к окружающему, к народным героям, к народным угнетателям. Первыми он восхищается, вторыми возмущается, язвит и смеется над их глупостью и ничтожеством, клеймит коварство и злобу. Особенно достается от него барам и приказчикам, а одобрение, восхищение рассказчика относится к героям активным, способным постоять за себя и других.

Из всех лиц… ближе всех душе автора, несомненно, княжна Марья Болконская с ее глубокими и лучистыми глазами и такой же душой.

Я. Я. Гусев

Слова, приведенные в эпиграфе, принадлежат биографу Л. Н. Толстого, который, наверное, ближе других был знаком с авторским замыслом. Но и без этого свидетельства читателю “Войны и мира” ясно, что княжна Марья входит в круг самых любимых героев Л. Н. Толстого. Что же делает ее, наряду с “волшебницей” Наташей, близкой великому писателю? Княжна Марья живет напряженным самопожертвованием, которое ею возведено в моральный принцип. Она готова всю себя отдать другим, подавляя личные желания. Для нее “христианская любовь к ближнему, любовь к врагам достойнее, отраднее и лучше, чем те чувства, которые могут внушить прекрасные глаза молодого человека молодой девушке”; она более всего на свете желает “быть беднее самого бедного из нищих”.

О таком смирении, серьезном, от души идущем, Толстой говорит с благоговейным чувством.

Покорность своей судьбе, всем прихотям по-своему любящего ее отца-самодура, религиозность сочетаются в ней с жаждой простого, человеческого счастья. Но ее покорность – результат своеобразно понимаемого чувства долга дочери, не имеющей морального права судить о поступках своего отца. Когда чувство собственного достоинства требует этого, она проявляет необходимую твердость. Таков ее отказ князю Василию выйти замуж за Анатоля. Но с особой силой обнаруживается твердость ее характера, когда оскорблено ее патриотическое чувство, отличающее всех Болконских. Она не только выехала из Богучарова, несмотря на предложение французского покровительства, но запретила допускать к ней свою компаньонку-француженку, когда узнала о ее сношениях с неприятельским командованием. Однако своей личной, даже законной гордостью она может пожертвовать, если это нужно для спасения другого человека. Так, она просит прощения, хотя ни в чем не виновата, у своей компаньонки за себя и крепостного слугу, на которого обрушился гнев ее самодура-отца.

Вместе с тем отношение Толстого к жизненной позиции княжны Марьи в начале романа так же неоднозначно, как к своеволию юной Наташи или “самовозвышению” Андрея и Пьера. Вот что записано в дневнике писателя в пору начала работы над “Войной и миром”: “Так называемое самоотвержение, добродетель есть только удовлетворение одной болезненно развитой склонности. Идеал есть гармония”.

И в романе Толстого эта мысль присутствует: возводя свою жертвенность в принцип, отворачиваясь от “живой жизни”, княжна Марья подавляет в себе нечто неотъемлемо важное. Сурово-аскетические суждения героини внушены ею самой себе – вопреки глубоко затаенной жажде земной любви. Ведь стоило появиться в Лысых Горах Анатолю Курагину, и жертвенность – как моральный принцип княжны – в опасности. А в конце романа графиня Марья страдает от сдержанности Николая Ростова (порожденной понятиями о долге и чести), не намеренного, при его материальной стесненности, просить руки богатой дочери князя Болконского. Княжна Марья сама побуждает Николая отказаться от такого рода жертвенности, противоречащей интересам “живой жизни”. В конечном счете для Толстого 60-х годов (в отличие от позиции положительных героев Достоевского) личное счастье человека не менее законно, чем признаваемое им право на счастье другого.

Смиренное самопожертвование, следовательно, не представляется в “Войне и мире” как высшая жизненная цель. Но этому духовному порыву Толстой отдает бесспорную дань уважения. Именно жертвенная любовь в конечном счете привела княжну Марью к семейному счастью: при встрече с Николаем в Воронеже “в первый раз вся эта чистая духовная, внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу”. В полной мере проявила себя княжна Марья как личность, когда обстоятельства побудили ее, после смерти отца, к житейской самостоятельности, и главное – когда она стала женой и матерью. Счастливая графиня Марья Ростова опоэтизирована больше, чем безропотно покорная дочь Николая Андреевича Болконского княжна Марья. О гармоничности, богатстве внутреннего мира Марьи Ростовой говорят и ее дневники, посвященные детям, и ее облагораживающее влияние на мужа. Ярче всего это находит выражение в портретной характеристике, в постоянно упоминаемых автором “лучистых глазах”, которые в минуты душевного оживления делали прекрасным некрасивое лицо княжны Марьи:

Есть что-то в ней, что красоты прекрасней,

Что говорит не с чувствами – с душой…

(Е. А. Баратынский)

Смирению и самопожертвованию княжны Болконской сопутствуют бескорыстные нравственные чувства и напряженная духовная работа, чем она дорога и близка автору. “Это – именно то строгое, серьезное лицо, которое должно торжественно вынести на себе идею романа из хаоса его подробностей… дать всему смысл и значение” – так писал о роли образа княжны Марьи в романе П. В. Анненков.

Враги! Давно ли друг от друга Их жажда крови отвела. А. С. Пушкин – Лев Николаевич Толстой в романе “Война и мир” последовательно проводит мысль о предначертанности судьбы человека. Его можно назвать фаталистом. Ярко, правдиво и логично это доказано в сцене дуэли Долохова с Пьером. Сугубо штатский человек – Пьер ранил на дуэли Долохова – бретера, повесу, бесстрашного вояку. А ведь Пьер совершенно не мог обращаться с оружием. Перед самой дуэлью секундант Несвицкий объяснил Безухову, “куда следует нажимать”. “При слове три Пьер быстрым шагом пошел вперед… держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо, боясь, как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад… Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро глянул на Долохова и, потянув пальцем, как его учили, выстрелил…” Ответного выстрела не последовало. “…Слышны были торопливые шаги Долохова… Одною рукой он держался за левый бок…” Выстрелив, До лохов промахнулся. Здесь, по мысли Толстого, совершилось высшее правосудие. Долохов, которого Пьер принял в своем доме по-приятельски, помог деньгами в память о старой дружбе, опозорил Безухова, соблазнив его жену. Но Пьер совершенно не готов к роли “судьи” и “палача” одновременно, он раскаивается в происшедшем, благодарит Бога, что не убил Долохова. Гуманизм Пьера обезоруживает, уже перед дуэлью он готов был во всем раскаяться, но не из страха, а потому что уверен в виновности Элен. Он старается оправдать Долохова: “Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте,- думал Пьер.- Даже, наверное, я бы сделал то же самое. К чему же эта дуэль, это убийство?” Ничтожество и низость Элен так очевидны, что Пьеру стыдно за свой поступок, не стоит эта женщина того, чтобы брать грех на душу – убивать за нее человека. Пьеру страшно, что он чуть не загубил собственную душу, как ранее уже – свою жизнь, связав ее с Элен. После дуэли, увозя раненого Долохова домой, Николай Ростов узнал, что “Долохов, этот буян, бретер,- Долохов, жил в Москве со старушкой матерью и горбатой сестрой и был самый нежный сын и брат…”. Здесь доказывается одно из утверждений автора, что не все так очевидно, понятно и однозначно, как кажется на первый взгляд. Жизнь намного сложнее и многообразнее, чем мы о ней думаем, знаем или предполагаем. Великий философ Лев Николаевич Толстой учит быть гуманными, справедливыми, терпимыми к недостаткам и порокам людей, ибо “кто без греха”. Сценой дуэли Долохова с Пьером Безуховым Толстой дает Урок: не нам судить, что справедливо, а что несправедливо, не все очевидное бывает однозначно и легко решаемым.

Одним из самых замечательных и значительных произведений Н. С. Лескова является повесть “Очарованный странник”, в которой автор как истинный художник запечатлел замечательный тип русского мужика в образе главного героя – Ивана Северьяныча Флягина.

Иван Флягин и есть тот самый “очарованный странник”, который, как и некрасовские мужики, путешествует в одиночку по Руси в поисках правды и простого человеческого счастья, которое – в душевном спокойствии. Ему предначертано было стать монахом.

Но другая сила – сила очарования жизни – заставляет его идти дорогами странствий, увлечений, страданий. И хотя герой повести – обычный русский мужик лет пятидесяти, писатель наделяет его облик богатырскими чертами: “Это был человек огромного роста, со смуглым лицом и густыми волнистыми волосами свинцового цвета: так странно отливала проседь”, “он был в полном смысле слова богатырь, и притом типический, простодушный, русский богатырь…”.

Иван Флягин “много повидал на своем веку” и, выдержав все выпавшие на его долю трудности, сумел сохранить душевную доброту, жизнелюбие, любовь к людям, чувство участия и сострадания ко всему народу. Герой Лескова наделен особой интуицией, восприимчивостью и артистизмом. Как и многие другие былинные герои, он постоянно в дороге, постоянно в поисках своей личной судьбы, своей истины. Проходя через огромные реальные пространства и жизненные испытания, он вместе с тем проходит сложный путь духовного возрождения. Начав с неразличения добра и зла (не чувствует вины за гибель монаха; пожалел голубка, но изуродовал кошечку), Флягин идет по пути возвышения духа. Итог этого пути – жизнь за всех: “мне за народ очень помереть хочется”.

Во время скитаний Флягин любуется красотой природы, чувствуя каждое ее изменение – он очарован ею. На пути ему встречаются разные люди, и каждому он старается стать полезным, помочь чем-нибудь. По воле судьбы он сам принимает участие в судьбах других.

Совершив в молодости тяжкий грех, после которого гибнет старый и убогий монах, Флягин отправляется в путь. Поначалу он ворует лошадей для цыган, потом становится нянькой для маленькой девочки, попадает в плен к татарам, а после его возвращают помещику, который велит его высечь.

Иван становится конэсером у князя, очаровывается цыганкой Грушей, влюбленной в князя. Иван вынужден бросить свою любимую в реку по ее собственной просьбе, а потом попадает в солдаты вместо единственного сына двух старичков, становится офицером и георгиевским кавалером, но выходит в отставку и попадает в театр, где великолепно играет разные роли. Однако мирская жизнь начинает тяготить его, и он решает уйти в монастырь. Но и здесь ему нет покоя – “бес и бесенята” одолевают героя днем и ночью.

С каждым разом, с каждой новой жизненной ролью герой становится отзывчивее к чужому горю, его переполняют чувства самопожертвования и вины. Он терзается тяжелыми воспоминаниями, совесть постоянно мучит его душу. Теперь он видит цель собственной жизни в страдании за других, в помощи всем нуждающимся, в чем, по мнению Флягина и самого Лескова, и кроется правда жизни. “Мне за народ очень помереть хочется”, – говорит сам герой. Во время своих странствий он очарован не только просторами родной страны, многообразием ее яркой природы, одновременно он очаровывается мечтой о будущем России и русского народа.

“Очарованность” Ивана Флягина может быть понята по-разному: очарованность непонятными силами, колдовством, влиянием загадочных начал бытия, отправивших героя в путь; завороженность красотой и поэзией мира; артистический склад характера; период сна души. Лесков дает читателю право выбирать. Основные свойства характера героя – чувство собственного достоинства, бесстрашие, абсолютная свобода от страха перед смертью.

Но, все чаще задумываясь над безжалостными и суровыми обстоятельствами человеческой доли, Иван Флягин окончательно разочаровывается в жизни и приходит к выводу, что бедам и несправедливости в судьбе простого русского народа нет конца и края. Пройдя лично через горнила этой жизни, ощутив на себе всю ее тягость, Иван Флягин не теряет стойкости, мужества и веры.

Он уходит в монастырь, чтобы уже в его стенах продолжать сострадать, помогать, творить добро и молиться Господу за весь русский народ о его вечном прощении.

Талант Ивана Алексеевича Бунина, огромный, бесспорный, был оценен современниками по достоинству не сразу, но с годами все более упрочивался, утверждался в сознании читающей публики. Его уподобляли “матовому серебру”, язык именовали “парчовым”, а беспощадный психологический анализ – “ледяной бритвой”. Л. Толстой сказал о его изобразительном мастерстве: “Так написано, что и Тургенев не написал бы, а уж обо мне и говорить нечего”.

Он родился в помещичьей семье, в глубинной России, рос в плодородном орловском и елецком подстепье. Гордость за свою родословную, дворянский быт и культуру, специфический уклад целого социального пласта, безвозвратно смытого временем,- все это повлияло на “жизненный состав” Бунина.

Бедность, стучавшаяся в родительскую усадьбу, заставила будущего писателя, автора “Деревни”, близко познакомиться с радостями и печалями простого народа. Девятнадцати лет он покинул родовое гнездо, по словам матери, “с одним крестом на груди”, переменил множество профессий – корректора, библиотекаря, статистика, владельца книжной лавки…

Главной темой своего творчества Бунин определил изображение “души русского человека”. “Я не стремлюсь описывать деревню в ее пестрой и текущей повседневности. Меня занимает главным образом душа русского человека в глубоком смысле, изображение черт психики славянина”. Бунин в своих произведениях не давал конкретные ответы на извечные для России вопросы: “Кто виноват?” и “Что делать?”, а лишь пытался их найти, обращаясь к русской истории.

Темы “философии истории” и “души русских людей вообще” являются лейтмотивом его “программной” повести “Деревня”. В одном из внутренних диалогов этого произведения Бунин так говорит о русском человеке: “Не хвалитесь… что вы – русские! Дикий мы народ!.. Историю почитаешь – волосы дыбом станут: брат на брата, сват на свата, сын на отца, вероломство да убийство, убийство да вероломство…” Жалея народ вообще, Бунин приходит к неутешительному итогу – в своих бедах виноват сам народ.

Незамысловатую жизнь крестьян Бунин изображает как бы-тийно значимую, таящую загадки национальной истории. В русском крестьянине и русском человеке вообще Бунина восхищали богатство натуры, талант, своеобразный артистизм, наивность, непосредственность и вместе с тем настораживали невежество сознания и стихийность чувств. Писатель с горечью отмечал смешение разнородных начал в народной жизни: недовольство обыденным и смирение с нечеловеческим существованием; мечтательность, желание подвига, высокий порыв и быстрая утомляемость, переменчивость настроения; доброта, долготерпение одних и безмерное своеволие, прихоть, беспощадный деспотизм других. А в результате – непрактичность, бесхозяйственность, крайний максимализм, неумение выбрать дело по силам, отсутствие прочных культурных традиций в быту, семье, хозяйстве.

Герой повести Кузьма Красов, строгий, худой от голода и дум, мучительно размышляет о судьбе великой страны, о ее бесконечных богатствах и нищей убогости: “Чернозем-то какой! Грязь на дорогах – синяя, жирная, зелень деревьев, трав, огородов – темная, густая… Но избы – глиняные, маленькие, с навозными крышами. Возле изб – рассохшиеся водовозки. Вода в них, конечно, с головастиками… Пещерные времена, накажи Бог, пещерные!”

Нет, это не Кузьма Красов, а сам автор выносит на суд читателя противоречивые свои думы о судьбе России, о Руси как о целом. Но за современными Бунину горькими картинами жизни крестьянской России он все время видит ее глубинную, многовековую историю, за темными и искалеченными судьбами – огромные, неразбуженные силы, таящиеся в русском человеке.

Бунину приходилось слышать много упреков со стороны критиков в том, что жизнь деревни видится ему в слишком уж мрач ных тонах, что он не знает и не понимает народ и даже стремится его очернить. Бунина эти упреки раздражали. “В деревне прошла моя жизнь,- парировал он,- следовательно, я имею возможность видеть ее своими глазами на месте, а не из окна экспресса”. Действительно, Бунин знал деревню так, как никто из писателей, что давало ему полное право на собственное суждение о ней.

“Деревня” ознаменовала начало нового плодотворного этапа в творчестве Бунина. В 1910-е годы из-под его пера выходят: повесть “Суходол”, рассказы “Веселый двор”. “Хорошая жизнь”, “Захар Воробьев”, “Худая трава”, “Господин из Сан-Франциско” и “Сны Чанга”. “В эти годы,- вспоминал писатель,- я чувствовал, как с каждым днем все более крепнет моя рука, как горячо и уверенно требуют исхода накопившиеся во мне силы”. Деревенская тема продолжает занимать центральное место в творчестве Бунина и в этот период. Он словно чувствует, что в повести “Деревня” сказал еще далеко не все – внутренний мир крестьянина остался за пределами повести.

“История души” была описана Буниным достаточно ясно в повести “Суходол”. Прообразом Суходола послужила родная писателю Каменка. Бунин очень живо нарисовал характеры жителей Суходола, их мир забот и страстей. “Жизнь семьи, рода, клана глубока, узловата, таинственна, зачастую страшна,- пишет Бунин.- Но темной глубиной своей да вот еще преданиями, прошлым и сильна-то она”.

Уже на первых страницах повести Бунин создает яркий образ Натальи, которая выступает как наиболее трагическое действующее лицо. Чем глубже погружается Бунин в анализ характеров героев повести, тем очевиднее становится их зависимость от условий реальной действительности, тем категоричнее звучит суждение самого писателя об этих условиях. В повести “Суходол” Бунин стремился доказать, что “быт и душа русских дворян те же, что и у мужика: все различие обусловливается лишь материальным превосходством дворянского сословия”.

Бунин с большим сочувствием относился к русскому народу, глубоко верил в его душевное здоровье и могучие нравственные силы, лишь скованные в нем до поры уродливыми формами современной общественной жизни. Не сомневаясь в грядущем возрождении, писатель, однако, придавал несравненно большее значение способности народа переносить жизненные невзгоды, нежели его стремлению активно противостоять им. Таким выступает народ в рассказах “Веселый двор”, “Захар Воробьев”, “Худая трава”, “Сверчок”. Герои этих произведений: кроткая, всепрощающая Анисья, простодушный и добрый богатырь Захар Воробьев, Егор Минаев. Сверчок – являются для Бунина представителями истинной России. Он противопоставляет их миру кулаков и лавочников. На этих людей писатель возлагает надежды на грядущее национальное возрождение. “В отношении людей мужицкого мира в дореволюционных деревенских вещах Бунина все симпатии и неподдельное сочувствие художника на стороне бедных, изнуренных безнадежной нуждой, голодом… унижениями от власть и капитал имущих. В них его особо трогают покорность судьбе, терпение и стоицизм во всех испытаниях голода и холода, нравственная чистота, вера в Бога, простодушные сожаления о прошлом. К людям, так или иначе порывающим с этим исконным крестьянским миром… Бунин беспощаден”,- писал А. Т. Твардовский.

Эта непоколебимая позиция Бунина с еще большей силой сказалась в эпоху великих революционных потрясений, когда народ с оружием в руках поднялся на борьбу. В восставших писатель увидел ту слепую, разрушительную силу, которой сам всегда страшился и которую ненавидел. Он отказался признать народ в этих людях и навсегда порвал с этим народом… Бунин провел в эмиграции тридцать три года, где не переставал заниматься литературной деятельностью, в отличие от многих других эмигрировавших русских писателей. Пережив короткий период творческой растерянности, он нашел в себе силы включиться в работу.

Трагическое сознание того, что он навсегда потерял Россию, не покидало Бунина до последних дней его жизни. Жизнь вне России поневоле поставила перед ним задачу, к выполнению которой он и без того был подготовлен всем своим предшествующим опытом. Оторванность от родины, обладание исключительно старым историческим материалом и старыми о нем представлениями стали причиной того, что произведения этого периода – “Жизнь Арсеньева”, цикл “Темные аллеи” и некоторые другие – тяготеют к “прошлому, отжившему” и его вечным проблемам.

Именно в разлуке с родиной, вдали от нее, у Бунина нашлись самые нежные, самые ласковые слова о ней, которые он раньше, живя в России, стеснялся произнести вслух. Вера в Россию (“Разве можем мы забыть родину? – повторял он.- Она – в душе”), очевидно, и предопределила исключительность судьбы Бунина даже среди богатой талантами русской литературы. Он не только был, но и остается одним из крупнейших русских писателей.

Бунинское слово осталось нетленным. Оно вошло в ту сокровищницу прекрасного и вечного, что именуется искусством и к чему всю жизнь стремился художник.

России суждено пережить муки,

унижения, разделение; но она выйдет

из этих унижений новой и –

по-новому – великой.

А. Блок

Поэма Александра Блока “Двенадцать” была написана в первую зиму после октябрьского переворота. В стране постепенно устанавливается власть большевиков, между представителями различных слоев общества возникают новые, совершенно недопустимые ранее отношения, когда правда оказывается на стороне вчерашних рабочих, ощетинившихся на подлых “буржуев” сотнями штыков и винтовок. Данная поэма очень своеобразна и сложна для восприятия. Автор поэмы – философ-идеалист, считающий жизнь понятием вечности, подобным могучей реке.

Весь текст построен на контрастах:

Черный вечер,

Белый снег,

Ветер, ветер!

или

Эх, ты, горе-горькое,

Сладкое житье,

Рваное пальтишко,

Австрийское ружье!

Реальный мир разделен на две контрастные половины. Конкретным проявлением действительности является “буржуи на перекрестке”, “голодный пес”, публичный дом, офицерский разврат, “разборка” с ударом ножа, убийство офицера, поп и т. д. В то же время “святое” начало революции связано с идеей обновления.

Сюжет поэмы поставлен в параллель библейской легенде: образ Иисуса Христа, двенадцать учеников – двенадцать апостолов. Рождество Христово, учение Христа, первые двенадцать последователей его – апостолов – все это ознаменовало 2000 лет назад начало новой эры. Новая эра, в понимании Блока, – это обновление общественного сознания: вместо языческих верований и жертвоприношений богам утвердилась новая вера, связанная с необходимостью всеобщего равенства. С одной стороны – мир отживший заслуживает уничтожения. Поэт радуется, что на смену этому безобразному миру идет нечто новое, возможно, более совершенное. С другой стороны – это утверждающееся новое в каких-то деталях неразрывно связано с прошлым:

Злоба, грустная злоба

Кипит в груди…

Черная злоба, святая злоба…

Блок написал непривычно сжатую поэму, но по масштабам истинного отображения действительности эта поэма более значима. Она состоит из двенадцати главок, которые отличаются друг от друга и лексикой, и стихотворным размером. Диапазон лексики необычайно широк – от торжественных интонаций:

Революционный держите шаг!

Неугомонный не дремлет враг!

до грубых вульгаризмов:

Гетры серые носила,

Шоколад “Миньон” жрала,

С юнкерьем гулять ходила –

С солдатьем теперь пошла!

Главки разнородны, но в целом эта стилистическая разобщенность призвана дать реальное отображение действительности. В поэме можно найти элементы фольклора, тюремной лирики, частушки, вульгаризмы. Здесь рядом с революционным пафосом свободно “уживается” стихия деклассированных низов, и все проявления жизни взяты в каких-то незначительных деталях, как в настоящей действительности. В этом произведении, как и следовало ожидать, существует основной стержень. В поэме не только идет речь о факте обновления мира, но и передан непосредственно сам процесс обновления. Важное место занимает мысль о том, что свобода есть, но святого начала еще нет:

Свобода, свобода,

Эх, эх, без креста!

В конце поэмы возникает, еще недоступное людям начало духовного обновления. Христос, появляющийся в финале поэмы, взят не как религиозная личность, не как образ евангельской легенды, а как символ начала новой эры. Образ этот возник у автора неожиданно, и “вместо Христа должен быть кто-то другой”. Но именно этот образ понятен всем, именно он символизирует обновление…

Группа из двенадцати человек, ассоциирующихся с апостолами, творит страшные деяния на своем пути: убийство Катьки, грабежи и поножовщина. В этом проявляется их связь со старым миром – миром дикого, необузданного, злого. Блок осркдает нравственное убожество двенадцати браво шагающих молодцов, но именно поэтому он ставит во главе их Иисуса Христа. Некоторые могут решить, что поэт ратовал за религиозность народа, за его веру в бога. На самом деле это не так. Христос в поэме выступает лишь как символ нового, символ духовного обновления нации. Эти двенадцать красногвардейцев еще не видят Христа, для них вообще нет практически ничего святого:

… И идут без имени святого

Все двенадцать – вдаль,

Ко всему готовы,

Ничего не жаль,

Красногвардейцы еще не осознают того обновления, которое они, по мнению поэта, несут народу, но они несомненно несут его. Именно поэтому

Впереди – с кровавым флагом

И за вьюгой невидим,

И от пули невредим,

Нежной поступью надвъюжной,

Снежной россыпью жемчужной,

В белом венчике из роз –

Впереди – Исус Христос.

Небольшая поэма Блока благодаря наличию в ней многозначных, символичных деталей поражает глубиной прозрения. Поэт воспринял революцию не как победу пролетариата, а как духовное, нравственное обновление. И в своей поэме он говорит о существовании у революции врагов, которых она должна уничтожать. Но конкретно обозначить их не удается. В поэме выражена тревога о том, что где-то есть враги, и это ощущается теми, кто утверждает на земле революцию. А раз есть ощущение, то и враг вскоре будет найден.

И “враги” нашлись и внутри страны, и внутри партии большевиков. Они методично уничтожались, начиная с 20-х гг. и кончая 53-м г. Ими стали, в частности, и многие из тех, кого сегодня принято относить к величайшим и талантливейшим представителям искусства и культуры того времени. Блок сам стал жертвой революции, которую принял всем сердцем: большевики не дали ему разрешения на проезд в Финляндию на лечение.

Того обновления, того просветления, которое воспел Александр Блок в своей П9эме, в сущности не произошло. Та революция, о которой написана одна из замечательнейших поэм, не оправдала его ожиданий. Эта революция легла тяжким грузом на русский народ, предопределив развитие истории на много лет вперед.

Он мог стать знаменитым врачом, но не стал. С медициной романа не получилось. Юрист тоже из него не вышел. В раздумье и безденежье он начал писать о том, что замечал или слышал, и помещать в “Листках” и иллюстрированных журнальчиках.

Так стал литератором. А публика, почтенная публика полюбила “Антошу Чехонте” – молодого человека в пенсне, совершенно обыкновенного внешне. За что?

Чехов возвел в ранг искусства изображение обыденной жизни. Все его ранние сочинения – о, мягко говоря, не героических личностях, и что характерно, даже объем рассказов – маленький. Какая противоположность романистам Толстому или Гончарову!

А. Чехов довел обыкновенное повествование об обыкновенном событии до полного совершенства. А далее, как у всякого виртуоза, как у Паганини или Рихтера, у Чехова следует новый взлет – “Степь”, “Три сестры”, “Вишневый сад”, “Дядя Ваня”.

Это усталый полдень жизни. Его рисовал Чехов с горькой усмешкой. Чехов не был бы Чеховым, не был бы великим писателем, не был бы интеллигентным русским человеком, если бы к простодушной и доброй эстетике зрелого периода не примешалось его отношение к жизни, прощающее, с усмешкой, любящее, но с горечью.

Вот лейтмотив и “Дяди Вани”, и “Сестер”, и “Вишневого сада”: “Что же тут уважать? Конечно, все плохо… И всем ужасно скучно”.

Пушкин, Толстой, Достоевский, Гончаров, даже Салтыков-Щедрин – вылеплены природой или Богом крупно и сильно и в творчестве, и в лицах. Чехов сотворен иным способом. Этот тихий изящный человек словно вычерчен тонкой иглой, с чрезвычайным благородством всех линий. В Чехове Россия полюбила себя.

“Все у него вышло как у всех русских, – замечает Василий Розанов по поводу Чехова, – учился одному, а стал делать другое; конечно, не дожил до полных лет. Кто у нас доживает? Гнезда не имел, был странствующий. Ни звука резкого, ни мысли большой…* А вот слушаешь и слушаешь, и забываешь, что дождь идет, что так глупо все, и не то что миришься с глупым, – этого нет, – но в безмерно глупую и дождливую эпоху находишь силы как-нибудь пересуществовать ее, перетащиться по ней”.

В этом состоит истинная мудрость Чехова: в героическую эпоху надо жить героически, а в негероическую эпоху все-таки не разбивать о стену голову. Эту мысль о жизни он внушает нам.

Хочется вспомнить эпизод его взаимоотношений с Максимом Горьким. Написав знаменитую пьесу, Горький со свойственным ему пролетарским простодушием назвал ее “На дне жизни”. Чехову в пьесе понравилось все, кроме заглавия, и он посоветовал Горькому изменить его. Так возник образ-символ, знак, впитавший в себя, словно губка, значительную часть типических черт тогдашней реальности.

В этом весь Чехов, в грустной незавершенности, в том, как он переживает и чувствует, как смотрит и что видит.

Поэма “Двенадцать” была написана А Блоком в январе 1918 года, когда октябрьские события были уже позади, но прошло еще недостаточно времени, чтобы осмыслить их и дать объективную историческую оценку. Революция 1917 года пронеслась, как буря, как ураган, и трудно было однозначно сказать, что хорошего и что плохого она принесла с собой. Именно под таким стихийным впечатлением была написана поэма “Двенадцать”.

Яркие, многозначные образы и символы играют важную роль в поэме А. Блока, их смысловая нагрузка велика; это позволяет более живо представить революционный Петербург, революционную Россию, понять авторское восприятие революции, его мысли и надежды. Одним из главных символов революции в поэме “Двенадцать” является ветер, подобно ему, он сносит все на своем пути.

Ветер, ветер!

На ногах не стоит человек.

Ветер, ветер –

На всем божьем свете!

Завивает ветер

Белый снежок.

Под снежком – ледок.

Скользко, тяжко,

Всякий ходок

Скользит – ах, бедняжка!

В этой части поэмы А. Блок стремился донести до читателя атмосферу времени, когда всякий может “подскользнуться” на “ледке” революции, захваченный врасплох ураганом перемен.

В поэме встречается еще один яркий символ – “мировой пожар”. В статье “Интеллигенция и революция” Блок писал, что революция подобна стихийному явлению, “грозовому вихрю”, “снежному бурану”; для него “размах русской революции, желающей охватить весь мир, таков: она лелеет надежду поднять мировой циклон…”. Эта идея нашла свое отражение в поэме “Двенадцать”, где автор говорит о “мировом пожаре” – символе вселенской революции. И этот “пожар” обещают раздуть двенадцать красноармейцев:

Мы на горе всем буржуям

Мировой пожар раздуем,

Мировой пожар в крови –

Господи, благослови!

Эти двенадцать красноармейцев олицетворяют собой двенадцать апостолов революционной идеи. Им поручено великое дело – защищать революцию, хотя их путь лежит через кровь, насилие, жестокость. С помощью образа двенадцати красноармейцев Блок раскрывает тему пролитой крови, насилия в период великих исторических перемен, тему вседозволенности. “Апостолы революции” оказываются способны убивать, грабить, нарушать Христовы заповеди, но без этого, по мнению автора, невозможно осуществить задачи революции. Блок считал, что путь к гармоничному будущему лежит через хаос, кровь.

В этом смысле образ Петрухи, одного из двенадцати красноармейцев, который из ревности убил Катьку, немаловажен. С одной стороны, А. Блок показывает, что его злодейство быстро забывается и оправдывается еще большим грядущим злодейством. С другой стороны, через образы Петрухи и Катьки Блок хочет передать, что, несмотря на происходящие важные исторические события, любовь, ревность, страсть – вечные чувства, которые руководят поступками человека.

Также немаловажными в поэме “Двенадцать” являются образы старухи, попа, буржуя – они представители старого, отжившего мира. Например, старуха далека от революции, от политических дел, ей непонятен смысл плаката “Вся власть Учредительному собранию!”, она не принимает и большевиков (“Ох, большевики загонят в гроб!”), но старуха верит в Богородицу, “матушку-заступницу”. Для нее важны насущные проблемы, а не революция:

На канате – плакат:

“Вся власть Учредительному Собранию!”

Старушка убивается – плачет,

Никак не поймет, что значит,

На что такой плакат,

Такой огромный лоскут?

Сколько бы вышло портянок для ребят…

Поп и буржуй боятся последствий революции, боятся за свою судьбу, за сбою дальнейшую жизнь:

Ветер хлесткий!

Не отстает и мороз!

И буржуй на перекрестке

В воротник упрятал нос.

А вон и длиннополый –

Сторонкой – за сугроб…

Что нынче невеселый,

Товарищ поп?

Старый, отживший, ненужный мир в поэме представлен также как “безродный”, “холодный” пес, который едва плетется за двенадцатью красноармейцами:

…Скалит зубы.- волк голодный –

Хвост поджал – не отстает –

Пес холодный – пес безродный…

Впереди – Исус Христос.

Образ Христа в поэме олицетворяет веру Блока в преодоление кровавого греха, в исход из кровавого настоящего к гармоничному будущему. Его образ символизирует не только веру автора в святость задач революции, не только оправдание “святой злобы” революционного народа, но и идею принятия Христом очередного греха человека, идею прощения и надежду, что люди придут к Его заветам, к идеалам любви, к вечным ценностям. Иисус идет впереди двенадцати красноармейцев, которые проходят путь от свободы “без креста” к свободе с Христом.

Революционный Петербург, в котором разыгрываются “вселенские стихии”, олицетворяет всю революционную Россию. А. Блок изобразил ее как расколотый надвое мир, как противостояние черного и белого. Символика цвета играет важную роль в поэме “Двенадцать”: с одной стороны, черный ветер, черное небо, черная злоба, черные ремни винтовок, а с другой – белый снег, Христос в белом венчике из роз. Черное, злобное настоящее противопоставлено белому, светлому, гармоничному будущему. Символикой красного цвета выражается мотив кровавого преступления. Красный флаг, с одной стороны, – символ победного конца, с другой стороны – символ кровавого настоящего. Цвета ассоциируются с образом времени: черное прошлое, кровавое настоящее и белое будущее.

Благодаря системе образов и символике в поэме “Двенадцать” Блоку удалось показать, что в кровавом настоящем происходит становление нового человека и переход от хаоса к гармонии. В этом и заключается, по мысли поэта, истинный смысл революции.

Утром 28 июня 1762 г. в России произошел дворцовый переворот. К заговору офицеров-гвардейцев присоединились две молодые женщины: супруга императора и ее подруга княгиня Дашкова. Утром будущая императрица посетила Измайловские казармы, Семеновский полк, а у Казанского собора ее восторженно приветствовали конногвардейцы и мушкетеры Преображенского полка.

– Долой Петра Третьего! – кричали преображенцы. – В датский поход идти не желаем!

Молодая царица крикнула:

– Снимайте мундиры прусские, носите русские!

Преображенцы были в восторге: ведь русские мундиры – это

мундиры, введенные Петром Первым! Послышались голоса:

– Да здравствует матушка государыня!

В тот же день в сенате был составлен манифест и нарекли новую императрицу Екатериной Второй.

В этот день, за которым последовало 34 года правления Екатерины Второй, кричал “ура” и мушкетер Гаврила Романович Державин, затем – офицер, олонецкий и тамбовский губернатор, государственный секретарь и министр юстиции России.

В течение многих лет Державин восхищался императрицей. Она казалась ему, убежденному стороннику просвещенного абсолютизма, образцом ума и обаяния, доброты и справедливости. Он готов был писать о ней, служить ей, защищать ее. Поэтому, когда вспыхнула Крестьянская война под предводительством Пугачева, Державин со свойственной ему пылкостью бросился отстаивать интересы своей государыни. В 1777 г. началась его служба в Сенате, где он продолжал. верой и правдой служить “просвещенной императрице”, в которой видел прогрессивную преобразовательницу России.

Еще будучи мушкетером Преображенского полка, Державин писал стихи, которым он не придавал серьезного значения. Это были то похвальные песенки знакомым девушкам, то бравые куплеты о гвардейских полках. Иногда Державин писал оды, подражая своему поэтическому кумиру – великому Ломоносову. Очень часто упрекал себя поэт-мушкетер за то, что не мог удержаться в рамках “высокого штиля”: “То словечко разговорное выскочит, то солдатское”.

Первые оды Державина, отмеченные зрелостью мастерства, глубиною мысли и чувства, появились в конце семидесятых годов. Одна из них – “Фелица” – написанная в манере простодушной и непринужденной, привлекла внимание друзей поэта. В рукописных списках она стала известна в читающем обществе. Людям неглупым она нравилась, а у придворных ханжей вызывала возмущение.

Название “Фелица” поэт позаимствовал из нравоучительного произведения Екатерины Второй “Сказка о царевиче Хлоре”. Под его пером фантастическая “Царевна киргиз-кайсацкия орды” превратилась в идеал просвещенной правительницы, матери народа, которую он хотел видеть в лице императрицы.

Обсуждалась “Фелица” и в Академии наук.

Помилуйте! Автор берется поучать саму государыню!

Да это просто крамола!

А мне стихи нравятся, – сказала Екатерина Романовна

Дашкова, давняя подруга императрицы, ставшая президентом

Академии.

Женщина образованная и начитанная, она поняла и по достоинству оценила сатирическую направленность оды.

– Нет, вы только послушайте, что он тут пишет! – воскликнула княгиня:

А я, проспавши до полудни,

Курю табак и кофе пью;

Преобращая в праздник будни,

Кружу в химерах мысль мою…

– По-моему, здесь речь идет о светлейшем князе Потемкине.

Да это же его портрет, вылитый!

Потемкина Екатерина Романовна недолюбливала. Однако она оказалась права. Уже в конце жизни в своих “Объяснениях” Державин признавал, что и “лентяй”, и “брюзга” относились к близким царице вельможам.

В 1783 г. ода “Фелица” была напечатана в журнале “Собеседник любителей российского слова”. Ода получила “высочайшее одобрение” и перед Державиным открылась дорога литературной деятельности. Екатерина II заинтересовалась поэтом, который “меня так коротко знал, который умел так приятно описать”.

В изображении Державина царица предстает перед читателем так:

Мурзам твоим не подражая,

Почасту ходишь ты пешком,

И пища самая простая

Бывает за твоим столом;

Не дорожа своим покоем,

Читаешь, пишешь пред налоем…

В этой строфе царица описана как добропорядочный, трудолюбивый человек, отличающийся этим от своих ленивых, беззаботных подданных, часто предающихся чревоугодничеству, наслаждениям.

В конце оды Екатерина уже обладает божественными свойствами:

Тебе единой лишь пристойно,

Царевна! свет из тьмы творить;

Деля Хаос на сферы стройно,

Союзом целость их крепить.

Интересно, что прослужив несколько лет личным секретарем Екатерины, Державин не смог слагать ей новых хвалебных стихов. Однако служил на всех постах честно, ревностно, преданно.