Внимательно были прочитаны Толстым газеты и журналы эпохи Отечественной войны 1812 года. Много дней провел он в рукописном отделении Румянцевского музея и в архиве дворцового ведомства. Здесь писатель познакомился с большим числом неопубликованных документов (приказы и распоряжения, донесения и доклады, масонские рукописи и письма исторических лиц). В частной переписке Лев Николаевич находил драгоценные подробности, рисовавшие быт и характеры людей отошедшей эпохи. Этому же помогали и семейные предания: отец писателя, Николай Ильич, был участником Отечественной войны, и его рассказы явились теми первыми зернами, из которых вырос интерес Толстого к событиям 1812 года.
Перед тем как написать картину Бородинского сражения, писатель выезжал в Бородино и составил план расположения русских и французских войск во время сражения.
Пробыв в Бородине два дня и дважды объехав поле боя, Толстой писал жене: “Я очень доволен, очень, – своей поездкой… Только бы дал бог здоровья и спокойствия, а я напишу такое Бородинское сражение, какого еще не было”.
В суровом и торжественном тоне начинает Толстой повествование о событиях “славной для России эпохи 1812 года”: “Двенадцатого июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие”.
Когда “силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию”, наш народ поднялся на священную, освободительную войну. Толстой показывает в романе, в какой могучий порыв вырос “скрытый патриотизм”, живший в сердце каждого истинно русского человека, любившего свою родину. Как пишет Лев Николаевич, в Отечественной войне 1812 года “цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия”. К осуществлению этой цели были устремлены помысли всех подлинных патриотов – от главнокомандующего Кутузова до рядового солдата и крестьянина-ополченца. К этой же цели стремились Андрей Болконский и Пьер Безухов, Василий Денисов и капитан Тимохин. Ради нее отдает жизнь юный Петя Ростов. Всей душой желают победы над врагом Наташа Ростова и Марья Болконская.
Нет оснований сомневаться в истинности патриотических чувств, владевших и старым князем Болконским, и Николаем Ростовым, в характере которых причудливо соединились положительные и отрицательные черты. В то же время писатель убеждает нас в полном отсутствии патриотизма у таких людей, как князь Василий Кулагин и его дети – Ипполит, Анатоль и Элен. Сколько бы ни бранили Наполеона знатные гости, собравшиеся в салоне Анны Павловны Шерер, мы не найдем у них ни капли истинно патриотического чувства.
Военный губернатор Москвы граф Ф. З. Растопчин успокаивал жителей столицы глупейшими афишками, в которые высмеивались французы и говорилось, что “они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет”. В великосветском салоне Жюли Друбецкой, как и во многих других “обществах” Москвы, было условлено говорить только по-русски, а те, которые по забывчивости говорили по-французски, платили штраф “в пользу комитета пожертвований”. Вот и весь “вклад” в дело защиты родины, вносившийся салонными “патриотами”.
Не в великосветских гостиных, не в дворцовых палатах, не в государевой штаб-квартире, а на полях сражений решался страшный вопрос о жизни и смерти отечества. Судьбу родины взял в свои руки народ, по воле которого, Толстой это подчеркивает, вопреки желанию царя и правящей верхушки, главнокомандующим русскими войсками был назначен Михаил Илларионович Кутузов. Он стал подлинным вождем армии и народа. Толстой показал это уже в картине первой встречи Кутузова с войсками в Царевом Займище, когда он сумел вселить в воинов уверенность, что Россия будет спасена и победа над врагом будет одержана. Кутузов был назначен главнокомандующим 8 августа, а уже 7 сентября он дал Бородинское сражение, приведшее к перелому в ходе войны и предрешившее ее конечный исход.
Толстой не напрасно обещал дать такое описание Бородина, какого еще не было в литературе. И в рассказе о подготовке к сражению русских и французских войск, и в картине самого боя, и, главное, в оценке его итогов и последствий Лев Николаевич решительно разошелся со всеми официальными историками – русскими и иностранными, писавшими о 1812 годе. Все они утверждали, что Наполеон одержал победу над русскими войсками и их полководцем Кутузовым на Бородийском поле. “Официальную версию о “великой победе под Москвой, – пишет академик Е. В. Тарле, – французская историография заимствовала из предназначавшихся для французской публики победоносных реляций императора. Ненавидевшие Кутузова царь и его окружение, со своей стороны, охотно приняли версию о поражении русской армии под Бородином”.
Толстой был возмущен беззастенчивым искажением правды о 1812 годе, с которым он столкнулся в книгах казенных историков. “…Книги, написанные в этом тоне, все истории… я бы жег и казнил авторов”, – с гневом говорит он в одном из ранних вариантов сцен Бородинской битвы.
Для Толстого не было ни малейшего сомнения в том, что на Бородинском поле русская армия одержала величайшую победу над своими противниками, имевшую огромные последствия. “Бородино – лучшая слава русского войска”, – говорит он в последнем томе “Войны и мира”. Он славит Кутузова, первого, кто твердо заявил: “Бородинское сражение есть победа”. В другом месте Толстой говорит, что Бородинская битва – “необыкновенное, не повторявшееся и не имевшее примеров явление”, что оно “есть одно из самых поучительных явлений истории”.
У русских воинов, участвовавших в Бородинском сражении, не возникало вопроса о том, каков будет его исход. Для каждого из них он мог быть только один: победа любой ценой! Каждый понимал, что от этого боя зависит судьба родины.
Настроение русских воинов перед Бородинской битвой выразил Андрей Болконский в беседе со своим другом Пьером Безуховым: “Считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день… От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате”.
И капитан Тимохин подтверждает эту уверенность своего полкового командира. Он говорит: “Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку пить: не такой день, говорят”.
И, как бы подводя итоги своим размышлениям о ходе войны, опираясь на свой боевой опыт, князь Андрей говорит внимательно слушающему его Пьеру: “Сражение выигрывает тот, кто твердо решил его выиграть… что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!”
И русская армия, и армия Наполеона понесли на Бородинском поле страшные потери. Но если Кутузов и его сподвижники были уверены в том, что Бородино – это победа русского оружия, которая коренным образом изменит все дальнейшее течение войны, то Наполеон и его маршалы, хотя и писали в реляциях о победе, испытывали панический страх перед грозным противником и предчувствовали свой близкий крах.
Завершая описание Бородинской битвы, Лев Николаевич сравнивает французское нашествие с разъяренным зверем и говорит, что “оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине раны”, ибо “удар был смертелен”.
Что же, по Толстому, принесло с собой Бородино? “Прямым следствием Бородинского сражения, – говорит писатель, – было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и гибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородином была наложена рука сильнейшего духом противника”. Наполеон и его воины в этом бою утратили “нравственное сознание превосходства”.
Толстой посвятил описанию Бородинской битвы двадцать одну главу третьего тома “Войны и мира”. Повествование о Бородине есть, несомненно, центральная, вершинная часть всего романа-эпопеи. На Бородинском поле – вслед за Кутузовым, Болконским, Тимохиным и другими воинами – Пьер Безухов понял весь смысл и все значение этой войны как священной, освободительной войны, которую русский народ вел за свою землю, за родину.