Category: Сочинения по литературе

В образе Тараса Бульбы – главного героя одноименной повести Н. В. Гоголя – воплощены все лучшие качества, присущие героической личности эпохи борьбы украинского народа за освобождение от гнета поляков.

Вся жизнь Тараса была неразрывно связана с Сечью. Суровый и непреклонный, он “отличался грубой прямотой своего нрава” и вел жизнь, полную невзгод и опасностей. Тарас был создан не для семейного очага, а для “бранной тревоги”. Его “нежба” – чистое поле да добрый конь. Служению “товариществу”, отчизне он отдавал всего себя и в людях ценил прежде всего мужество и преданность идеалам Сечи.

Это был один из числа коренных, старых полковников – мудрый и опытный предводитель казацкого войска. “Все давало ему перевес перед другими, – пишет Гоголь, – и преклонные лета, и

опытность, и уменье двигать своим войском, и сильнейшая ненависть к врагам…” Бывалые казаки, признавая за ним первенство, выбрали Тараса Бульбу наказным атаманом, потому что не было из них никого “равного ему в доблести”.

Многие перенимали в то время польские обычаи, заводили роскошь, прислугу, обеды, дворы. Тарасу все это было не по сердцу. Он любил простую жизнь казаков и “перессорился с теми из своих товарищей, которые были наклонны к варшавской стороне, называя их холопьями польских панов”.

Ярко раскрывается характер Тараса Бульбы в трагическом конфликте с его младшим сыном Андрием. Он считал, что “нет лучшей науки для молодого человека, как Запорожская Сечь”, и мечтал о том дне, когда явится со своими сыновьями на Сечь и скажет: “Вот посмотрите, каких я молодцов привел вам!”, как представит их своим старым, закаленным в битвах товарищам, как поглядит на их подвиги в ратном деле. Младший сын не оправдал надежд отца. Любовь к полячке отгородила Андрия от боевого товарищества, от отца, от отчизны. Он предал, совершил самый тяжкий грех и достоин был теперь только позорной смерти. Человек суровой и вместе с тем нежной души, Тарас не чувствует жалости к сыну-предателю. Без колебаний, с сознанием великой правды того дела, которому служит, он совершает свой приговор: “Я тебя породил, я тебя и убью!”

А сколько отваги в поведении Тараса, пробирающегося на территорию врага в надежде повидать Остапа! Затерявшись в толпе чужих людей, “еретиков”, он смотрит, как выводят на лобное место его старшего сына. “Что почувствовал старый Тарас, когда увидел своего Остапа? Что было тогда в его сердце?” – восклицает Гоголь. Но ничем не выдал своего страшного душевного напряжения Тарас. Глядя на сына, мужественно переносящего нечеловеческие страдания, он тихо приговаривал: “Добре, сынку, добре!” И только один раз не выдержало сердце бывалого казака. Когда сына “подвели к последним смертным мукам”, и Остап, напрягши все свои силы, воскликнул: “Батько! Где ты? Слышишь ли ты?” – среди тишины раздался голос Тараса: “Слышу!” И этот голос заставил вздрогнуть “весь миллион народа”.

Страшной местью отомстил Тарас за смерть любимого сына. “Даже самим казакам казалась чрезмерною его беспощадная свирепость и жестокость. Только огонь да виселицу определяла седая голова его, и совет его в войсковом совете дышал только одним истреблением”. Он один не согласился на мир с поляками, “гулял по всей Польше со своим полком…”. Но польское правительство самому Потоцкому поручило поймать Тараса и предать лютой смерти. Шесть дней уходили казаки проселочными дорогами от преследования, четыре дня бились и боролись они. “Мало не тридцать человек” навалилось на Тараса, и в конце концов “сила одолела силу”. “Притянули его железными цепями к древесному стволу, гвоздем прибили ему руки и, приподняв повыше, чтобы отовсюду был виден козак”, принялись ляхи раскладывать костер. Но не об огне, которым собирались жечь его, думал Тарас в последние минуты, не о муках, которые ждут его; смотрел он в ту сторону, где отстреливались казаки, преследуемые погоней, и переживал за их судьбу.

Образ Тараса воплощает в себе удаль и размах народной жизни. В нем не было ничего эгоистического, мелкого, корыстного. Его душа была проникнута лишь одним стремлением – к свободе и независимости.

“Это был один из тех характеров, которые могли возникнуть только в тяжелый XV век на полукочующем углу Европы, – говорит автор, – …когда бранным пламенем объялся древле-мирный славянский дух и завелось козачество – широкая, разгульная замашка русской природы…” Это был сильный, героический характер, прославленный ратными подвигами. Некоторые исследователи считали, что в Тарасе Бульбе Гоголь запечатлел какой-то конкретный исторический образ и что сюжет повести воспроизводит определенный исторический эпизод. Но это были неверные предположения. В одних случаях действие повести отнесено к XV веку, в других – к XVI веку. В действительности писатель хотел нарисовать такую картину, в которой отразились бы наиболее типические, коренные черты всего украинского народа. Тарас Бульба воплощает в себе всю народную Украину. Именно в этом состояло величайшее художественно-обобщающее значение созданного Гоголем образа.

Наша-то коляда Ни мала, ни велика; Она в двери не лезет И в окно нам шлет: Не ломай, не гибай – Весь пирог подавай. Великорусская частушка Знакомство с устным народным творчеством начинается [обычно с календарно-обрядовой лирики, с тех поэтических форм, [которые были связаны с древнейшей земледельческой деятельностью человека. Древний земледелец считал, что его существование полностью зависит от таинственных и могущественных сил, доброе расположение которых или враждебность могут обеспечить человека благополучием или погубить его вовсе. Значит, следовало эти силы задобрить, заручиться их приятным расположением. Достигнуть этого можно было, по убеждению древних, магическими заклинаниями. Так возникли зимние колядки и подблюдные песни. Колядовали обычно в сочельник, в канун нового года. Многолюдные ватаги ходили по деревне и пели под окнами: Пришла коляда Накануне Рождества. Дайте коровку, Масляну головку! Если хозяин был щедр, колядующие славили его, желая богатства и благополучия. А дай Бог тому, Кто в этом дому. Ему рожь густа. Рожь ужиниста… Если же угощение оказывалось. скудным, песня высмеивала прижимистого хозяина, сулила ему всякие беды. Не дадите пирожка – Мы коровку из рожка, Не дадите вы кишочки – Мы свининку за височки, Не дадите вы блинка – Мы хозяину пинка. А бывало и пострашнее: На новый год Осиновый гроб, Кол да могилу, Ободрану кобылу. Общий тон колядок был комедийно-балагурный, “карнавальный”. Эта поэзия праздничной улицы с ее необычной подвижностью, богатой импровизацией, бьющей через край стихией веселого и дерзкого народного юмора. Исполнялись колядки обычно хором, но, бывало, и в одиночку. Другим видом песен были подблюдные, они сопровождали святочные гадания: молодежь собиралась в какой-нибудь избе на посиделки, девушки снимали с себя украшения – кольца, серьги или брошь – и складывали в блюдо, все это закрывалось платком. Одна из девушек вынимала поочередно лежащие предметы; остальные пели песни, содержание которых обозначило судьбу той, чье украшение вынималось. Диапазон предсказаний был достаточно широк, в них выражались идеалы, отношение к жизни данной группы людей. Идет смерть по улице, Несет блин на блюдце. Кому кольцо вынется – Тому сбудется, Скоро сбудется – Не минуется. В подобные пророчества верили, поэтому общий тон подблюдных песен величавый, нет ни тени шутки и смеха. После зимних календарно-обрядовых песен шла очередь ве-сенне-летних. Песни эти сопровождали масленичные, семицкий и купальские обряды. Масленица – это остаток древней земледельческой религии умирающего и воскресающего божества. Масленица выступала в песнях то как обобщенный символ, выражающий размах народного веселья: Масленица годовая, Она гостика дорогая, Она пешею к нам не ходит, Все на комонях разъезжает. Чтобы, коники были вороные, Чтобы слуги были молодые… то как писаная красавица, идеал девичьей красоты: Дорогая наша гостья Масленица, Авдотья Изотъевна, Дуня белая, Дуня румяная. Коса длинная, триаршинная, Лента алая, двуполтинная. Масленичные песнопения тоже были импровизированными. Вначале они выражали призыв весны, позже стали показывать человеческое восприятие весны. Веселитеся, подружки, К нам весна скоро придет. Весна придет, солнце взойдет, Сгонит снежки, С гор белый мороз. Позже из обрядовой поэзии развился богатейший фольклор, в котором воспевались трудовые процессы, высмеивались людские пороки – так возникла частушка. Обрядовая поэзия служит неисчерпаемым кладезем народного юмора, поэтического восприятия мира. К нему обращались А. Пушкин, М. Лермонтов, В. Жуковский, Н. Некрасов… Новый интерес к фольклору возник в наши дни, когда стали образовываться многочисленные ансамбли народной песни, повысился интерес к истокам поэтического творчества народа, его богатейшему прошлому.

Ни тоски, ни любви, ни печали, ни тревоги,

ни боли в груди, будто целая жизнь

за плечами и всего полчаса впереди.

И. Бродский

Вот уже более десяти лет мы свободно читаем стихотворения Иосифа Бродского. Беспрепятственно. Четверть века назад он был выслан из Ленинграда. Через восемь лет, спасаясь от преследований, был вынужден эмигрировать. С тех пор его стихи бродили из дома в дом нелегально, при обысках их изымали как крамолу.

А в 1988 году Шведская королевская академия присудила Бродскому Нобелевскую премию. И журналы наперебой стали печатать его стихи и поэмы, воспоминания. Началось издание его книг на Родине. Его творчество в течение четверти века пользуется широкой известностью. Он являлся не только признанным лидером русскоязычных поэтов, но и одной из самых значительные фигур в современной мировой поэзии, его произведения переводятся на все основные языки мира.

Жизнь Бродского богата драматическими событиями, неожиданными поворотами, мучительными поисками своего места. Поэт родился и вырос в Ленинграде. С городом на Неве связаны первые шаги в поэзии. В начале шестидесятых годов Анна Ахматова называла Бродского своим литературным преемником. И в дальнейшем именно с ним связывала надежды на новый расцвет русской поэзии, сравнивая его по масштабу дарования с Мандельштамом. Тема Ленинграда занимает значительное место в раннем творчестве поэта: “Стансы”, “Стансы городу”, “Остановка в пустыне”. Характерно начало “Стансов”:

Ни страны, ни погоста

не хочу выбирать.

На Васильевский остров

я приду умирать.

Однако и в зрелом творчестве поэта, в произведениях, написанных в эмиграции, время от времени возникает ленинградская тема:

Я родился и вырос в балтийских болотах,

подле серых цинковых волн,

всегда набегавших по две.

и отсюда – все рифмы,

отсюда тот блеклый голос,

вьющийся между ними,

как мокрый волос…

Нередко ленинградская тема передается поэтом косвенными путями. Такая важная для зрелого Бродского имперская тема в своих истоках связана с жизнью в бывшей столице Российской империи. Подчеркнутый аполитизм поэзии Бродского резко диссонировал с принципами официозной литературы; поэта обвиняют в тунеядстве и осуждают на пять лет ссылки, хотя к этому времени (1964 год) перу Иосифа Александровича принадлежало около ста стихотворений. Через полтора года он вернулся в Ленинград, много работал, занимался переводами. Это оттачивало его поэтическую лексику. Но официально он не признан, стихи его не печатаются, статьи о нем самые неопределенные. В 1972 году Бродский вынужден был уехать в США, где являлся почетным профессором ряда университетов. В США один за другим выходят его поэтические сборники: “Стихи и поэмы”, “Остановка в пустыне”, “В Англии”, “Конец прекрасной эпохи”… В последние годы жизни Иосиф Бродский все чаще выступал как англоязычный автор.

Для раннего поэта характерна динамика: движение, дорога, борьба. Она оказывала очищающее воздействие на читателей. Произведения этого периода сравнительно просты по форме. Граница между ранним и зрелым Бродским приходится на 1965-1968 годы. Поэтический мир его как бы застывает, начинают преобладать темы конца, тупика, темноты и одиночества, бессмысленности всякой деятельности:

Шей бездну мук,

старайся, перебарщивай в усердьи!

Но даже мысль о – как его! –

бессмертьи – есть мысль об одиночестве, мой друг.

В этот период темой творчества поэта становятся любовь и смерть. Однако любовной лирики в традиционном смысле у Бродского нет. Любовь оказывается чем-то хрупким, эфемерным, почти нереальным:

В какую-нибудь будущую ночь ты вновь придешь усталая,

худая, и я увижу сына или дочь,

еще никак не названных – тогда я не дернусь

к выключателю и прочь руки не протяну уже, не вправе

оставить вас в том царствии теней, безмолвных,

перед изгородью дней, впадающих в зависимость от яви,

с моей недосягаемостью в пей.

Любовь часто видится как бы через призму смерти, сама же смерть оказывается весьма конкретной, материальной, близкой:

Это абсурд, вранье: череп, скелет, коса.

“Смерть придет, у нее будут твои глаза”.

В поэзии Бродского возрождаются философские традиции. Оригинальность его философской лирики проявляется не в рассмотрении той или иной проблемы, не в высказывании той или иной мысли, а в разработке особого стиля, основанного на парадоксальном сочетании крайней рассудочности, на стремлении к чуть ли не математической точности выражения с максимально напряженной образностью.

Свою деятельность поэт сравнивает со строительством Вавилонской башни – башни слов, которая никогда не будет достроена. В творчестве Бродского мы находим парадоксальное соединение экспериментаторства и традиционности. Этот путь, как показала практика, не ведет к тупику, а находит своих новых приверженцев.

Ранняя смерть поэта прервала его жизненный путь, а не путь его поэзии к сердцам все новых и новых поклонников.

Денис Иванович Фонвизин – один из наиболее выдающихся деятелей литературы XVIII века. Его любовь к театру зародилась в юности, и талант будущего драматурга заметили еще его гимназические учителя. С течением времени углублялись просветительские взгляды Фонвизина, крепло его стремление вмешиваться своими произведениями в самую гущу событий русской общественной жизни. Фонвизин по праву считается создателем русской общественно-политической комедии. Его знаменитая пьеса “Недоросль” превратила усадьбу Простаковых в средоточие пороков, “злонравия достойных плодов”, которые драматург обличает со свойственными ему злословием, сарказмом, иронией.

“Недоросль” – произведение многотомное. Здесь поднимаются вопросы о неуклонном исполнении “должности” каждым гражданином, о характере семейных отношений в современной автору России, о системе воспитания и образования. Но главными, несомненно, становятся проблемы крепостного права и государственной власти.

В первом же действии мы попадаем в атмосферу помещичьего произвола. Тришка сшил кафтан Митрофану “изряднехонько”, но это не спасает его от брани и порки. Старая нянька Митрофана Еремеевна безмерно предана своим господам, но получает от них “по пяти рублей на год да по пяти пощечин на день”. Простакову возмущает то, что крепостная девка Палашка, заболев, лежит, “как будто благородная”. Произвол помещиков привел к полному обнищанию крестьян. “С тех пор как все, что у крестьян ни было, мы отобрали, ничего уже содрать не можем. Такая беда!” – жалуется Простакова. Но помещики твердо знают, что они защищены всей системой государственной власти. Именно общественное устройство России позволило Простаковым и Скотининым по-своему распоряжаться в своих имениях.

На протяжении всей комедии Фонвизин подчеркивает “скотскую” сущность Простаковой и ее брата. Даже Вральману кажется, что, живя с господами Простаковыми, он “фее с лошадками”. Ничуть не лучше будет и Митрофан. Автор не просто выставляет на посмешище его “познания” в науках, нежелание учиться. Фонвизин видит, что в нем живет все тот же жестокий крепостник.

Огромное влияние на формирование людей, подобных Митрофану, оказывает, по мнению автора, не только общая обстановка в дворянских усадьбах, но и принятая система образования и воспитания. Воспитанием молодых дворян занимались невежественные иностранцы. Чему мог выучиться Митрофан у кучера Вральмана? Могли ли такие дворяне стать опорой государства?

Группа положительных героев в пьесе представлена образами Правдина, Стародума, Милона и Софьи. Для писателя эпохи классицизма было чрезвычайно важно не только показать общественные пороки, но и обозначить тот идеал, к которому надо стремиться. С одной стороны, Фонвизин обличает государственные порядки, с другой – автор дает своего рода наставления, каким должен быть – правитель и общество. Стародум излагает патриотические взгляды лучшей части дворянства, высказывает злободневные политические мысли. Введя в пьесу сцену лишения Простаковой господских прав, Фонвизин подсказывает зрителям и правительству один из возможных путей пресечения произвола помещиков. Отметим, что этот шаг писателя был неодобрительно встречен Екатериной II, которая прямо дала писателю это почувствовать. Императрица не могла не увидеть в комедии “Недоросль” острую сатиру на самые страшные пороки империи.

Сарказм Фонвизина нашел свое отражение и в произведении, озаглавленном “Всеобщая придворная грамматика”, составленном в форме учебника. Писатель дает меткие характеристики придворных нравов, вскрывает пороки представителей высшего сословия. Назвав свою грамматику “всеобщей”, Фонвизин подчеркнул, что эти черты свойственны монархическому правлению вообще. Придворных он называет льстецами, подхалимами, подлецами. Людей, живущих при дворе, сатирик подразделяет на “гласных”, “безгласных” и “полугласных”, а самым употребительным считает глагол “быть должным”, хотя долгов при дворе не платят.

Екатерина так и не увидела от Фонвизина покорности, а потому вскоре его произведения перестали появляться в печати. Но Россия знала их, так как они ходили в списках. И в сознание своего поколения сатирик вошел как смелый обличитель пороков общества. Недаром “другом свободы” назвал его Пушкин, а Герцен поставил комедию “Недоросль” в один ряд с “Мертвыми душами” Гоголя.

Работорговля – одно из самых больших несчастий и бед, которые принесла цивилизация человечеству, а точнее – тем народам и племенам, которые еще не знали огнестрельного оружия, не умели строить большие быстроходные корабли, не знали, что человека можно использовать, как вещь. Против бесчеловечной торговли людьми направлена новелла П. Мериме “Таманго”.

Таманго – это африканский воин, узнавший власть денег и быстро привыкший к “благам” цивилизации – спиртному, оружию, предательству. Таманго такой же чернокожий, как и те, кого он продает белым. Но воин верит, что репутация хорошего поставщика “черного дерева” сможет защитить его от любой беды. Мы знаем, что он ошибался: репутация мало помогла Таманго. А вот знания, уверенность в себе, умение руководить спасли ему жизнь.

С ужасными вещами сталкиваемся мы, читая новеллу П. Мериме. Работорговля, запрещенная властями, приносила хитрым судовладельцам огромные деньги, поэтому они шли на все, чтобы обмануть французских таможенников и английские крейсеры. На корабле капитана Леду было шесть больших железных ящиков, наполненных металлическими ошейниками, цепями и кандалами – для будущих рабов. Купленные негры, попав на корабль, даже не имели возможности встать, так мало было расстояние между палубами. Не шевелясь, они сидели впритык друг к другу. В узком проходе тоже лежали чернокожие. “Гуманный” капитан считал, что на каждого негра вполне достаточно будет места, равного пяти фунтам в длину и двум фунтам в ширину. Это было пространство, необходимое драгоценному товару для выживания в течение шестинедельного плаванья.

Однако капитан был не только гуманным, но и умным человеком. Используя принцип “сжимаемости” человеческих тел, он купил на несколько десятков рабов больше, чем планировал, потому что Таманго потребовал за них совсем уж смешную цену – бутылку или даже стакан водки.

Трагедия, случившаяся в море, кажется мне справедливым возмездием за жестокость, безнравственность и бездуховность белых. Негры погибли, потому что были обречены с самого начала. А капитан и его команда получили по заслугам, встретив смерть от руки обиженных и униженных, насильно вывезенных с родины людей.

АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ БЛОК (1880-1921)

Отец будущего поэта, Александр Львович Блок, молодой ученый – юрист, профессор Варшавского университета, с блестящими, по свидетельству современников, способностями, имел неуравновешенный и неуживчивый характер. К тому же был затворником, кабинетным человеком.

Жена смогла прожить с ним всего два года, которые вспоминались потом, как тяжкий сон. Осенью 1880 года она возвратилась в Петербург, в родительский дом. Здесь и появился на свет ее сын Александр.

Детство и отрочество Александра Блока прошли в доме семьи Бекетовых и были овеяны духом матери. Мать всегда была рядом с сыном – не физически, так мысленно.

Дед поэта – известный профессор ботаники, ректор Петербургского университета. Бабушка – неутомимая переводчица, “список трудов ее” громаден. Детство мальчика было уютно и безоблачно. Ранней весной Бекетовы выезжали в свое подмосковное имение Шахматово, приобретенное ими по совету друга семьи Д. И. Менделеева. Эта “благоуханная глушь” была в детстве и ранней юности будущего поэта окном в родные края.

В 1889 году Александра Андреевна второй раз вышла замуж. Ее мужем стал поручик гренадерского полка Франц Феликсович Кублицкий – Пиоттух. Мать Блока надеялась, что сын обретет отца. Надежда исчезла при первых же встречах отчима с пасынком. Франц Феликсович отнесся к мальчику вежливо-равнодушно.

После замужества Александра Андреевна покинула бекетовскую квартиру и поселилась на казенной квартире мужа. Через два года Саша пошел во Введенскую гимназию, где обучение велось по классической программе, учили, как вспоминал Блок, “почти исключительно грамматикам”, и учили “свирепо”. Любимым занятием мальчика было составление домашних журналов – семейное развлечение в интеллигентных слоях русского общества.

Мать поддержала творчество сына. Подобно всем детским произведениям, стихи и рассказы Саши Блока жизнерадостны и непосредственны. Подростком будущий поэт стал выпускать семейный журнал “Вестник”. Это уже было серьезное предприятие. Игра в журнал, длившаяся три года, была своеобразной литературной школой. Блок легко пишет стихи, подражая Жуковскому, Пушкину, Лермонтову, язык его богат, он прекрасно чувствует литературные стили. В январе 1897 года другое увлечение потребовало полной отдачи молодых сил. Это увлечение – театр.

Окончив гимназию весной 1898 года, Блок подал документы в Петербургский университет на юридический факультет и был принят. В силу своего характера Александр не принимал участия в студенческом революционном движении, поэтому скоро почувствовал себя изолированным: ни с левыми, ни с правыми. Это было невесело и неприятно, но менять такое положение поэт не хотел. В начале 1901 года сердцем поэта завладела любовь к Любе Менделеевой, дочери известного химика. “Стихи о Прекрасной Даме”, создававшиеся в течение трех лет (1901- 1903), передают бесчисленные изгибы глубокой и страстной любви. Летним утром 1903 года невеста и жених переступают порог церкви, расположенной между Шахматовой и Бобловом, в которой их обвенчали.

Годы учения Блока пришлись на самый бурный период в истории Петербургского университета. Поэт не принимал деятельного участия в политической борьбе студентов, но был ее свидетелем и испытывал, конечно, ее воздействие. Отчасти под влиянием университетских событий мировоззрение поэта становится более демократичным. Университет, как поэт сам признавался, дал ему “некоторую умственную дисциплину и известные навыки”.

В 1904 году выходят два цикла его стихотворений – “Стихи о Прекрасной Даме” и “Распутья”, в 1905-1907-м – “Сытые”, цикл стихов “Нечаянная радость”, “Снежная маска”. В эти годы Блок пишет: “Все живем за китайскими стенами, полупрезирая друг друга, а единственный общий враг наш – российская государственность… кабаки, казна и чиновники”. В сознании поэта две России. Одна – далекая, другая – близкая. Та – народная, эта – казенная. О той мечтаешь, эту клянешь.

В мае 1909 года Блок с женой уезжают в Италию. Но уже в июне возвращаются. “Единственное место, где я могу жить, – писал поэт матери, – все-таки Россия, но ужаснее того, что в ней (по газетам и воспоминаниям), кажется, нет нигде”. Россия не отпускала. Оставалось следовать долгу художника – быть свидетелем на этих несчастных просторах, мечтая о “лирической величине”, ненавидя настоящее, думая о будущем.

В ноябре 1910 года московское издательство предложило Блоку издать сборник стихотворений. “Стихи о Прекрасной Даме”, “Нечаянная радость”, “Земля в снегу”, “Ночные часы” легли в основу удивительной лирической трилогии о жизни современника. В этом же году он начинает поэму “Возмездие”, в 1914-м – “Соловьиный сад”.

В 1917 году поэт пишет: “Произошло то, чего никто оценить не может, ибо таких масштабов история еще не знала. Не произойти не могло, случиться могло только в России”. В 1918 году Блок выступает со статьей “Интеллигенция и революция”. В это же время из-под пера поэта выходят еще две поэмы: “Двенадцать” и “Скифы”. 21 апреля 1921 года в Большом драматическом театре состоялся авторский вечер Блока, зал был переполнен. В конце весны Александр Александрович заболел, врачи установили несколько болезней: нервы и сердце.

Александр Блок умер 7 августа 1921 года в Петрограде.

Поэма “Возмездие”, по замыслу поэта, должна была охватить всю ширь его размышлений о жизни, о судьбах родины как единственной всеобщности, способной поглотить индивидуалистическую отчужденность личности. И тогда символика ястреба, хищно парящего над лугом, начинает казаться поэту ограниченной судьбой демонических отщепенцев. Ястребу демонических сил истории нужно противопоставить нечто незыблемое, неоспоримое в своей изначальности. Этим синтезирующим началом всех начал, при всех оговорках и сомнениях, для поэта была родина как совокупность народного существования, народного бессмертия.

Так возникает самостоятельное стихотворение “Коршун”, призванное завершить цикл “Родина” – важнейшую тематическую группу лирики третьего тома.

Стихотворение как будто сохранило все элементы аналогичного отрывка поэмы, хотя стало почти вдвое короче. На первый взгляд, и концовки тождественно скорбные. В поэме – категоричность утверждения: судьба детей России – “чтоб их терзали ястреба”. В стихотворении концовка приобретает вопросительную интонацию: доколе?

Вместе с материнской грудью младенец впитывает в себя рабьи призывы к терпению и покорству. Но мятеж, полыхание деревень возникают над унылой покорностью. По сравнению с отрывком поэмы сдвинулась сама социальная география стихотворения. В поэме коршун символизировал демоническую силу индивидуалистической отчужденности, вторгшейся в полупатриархальную среду дворянского рода, не чуждого просвещению, – либерального прекраснодушия. Ведь в предисловии к поэме А. Блок утверждал, что развитие рода достигалось и ценою утраты высоких свойств.

В стихотворении иное обобщение, перед нами не судьба крестьянского рода, а доля деревенская, тут крестьянская мать причитает над младенцем о крестной доле его. В двенадцати строках стихотворения предстала судьба народная, над которой нависло хищное раскрылие коршуна.

Однако в обоих вариантах коршун вырастает в собирательный образ зла. Однако зла преодолимого, – вопросительная интонация “Доколе?” уже указывает, что срок настанет, не вечным же быть хищному парению.

В одном из самых проникновенных стихотворений А. Блока – “Русь”, с его зачином “Ты и во сне необычайна”, глубоко личной интонацией звучит строфа:

И сам не понял, не измерил,

Кому я песню посвятил,

В какого бога страстно верил,

Какую девушку любил.

Поэт действительно не всегда знал, какому богу верит, но вне страстной веры и не представлял себе искусства.

Поэма Блока была посвящена возмездию истории, поэт предавал казни социальную среду, близкую ему по крови, по строю переживаний. Он и себя возводил на плаху, но и тут загадывал:

Какие ж сны тебе, Россия,

Какие бури суждены?..

Отбрасывая иллюзии, тут же и признавал:

Но в эти времена глухие

Не всем, конечно, снились сны…

Путей в сферу социально прекрасного Блок не знал. Поэтому лишь в лирических снах способен он был прорваться в манящую невесомость будущего, – субъективно поэт не мог не верить в это будущее.

Так возникает и стихотворение “Новая Америка”, отнесенное поэтом к циклу “Родина”, столь необычайное для А. Блока. В поэме “прекрасные черты” никак не прорезывались, а вне вещих снов поэзия Блока не могла развиваться. В промышленном развитии сонной, нищей страны поэту мнится такой разлив бытия, что даже и эстетически он радостно приемлет внешнюю непривлекательность фабричного будущего:

А уж там, за рекой полноводной,

Где пригнулись к земле ковыли,

Тянет гарью горючей, свободной,

Слышны гуды в далекой дали…

В самом противопоставлении “пригнувшимся” к земле ковылям, пахнущим пустынной отрешенностью, “свободной” гари, рвущихся из далекой дали гудов – заложен огромный смысл. В наследие от русского искусства А. Блок принял святое преклонение перед неяркой красотой родного края. Он приумножил эту национальную традицию, ведь и ему так много раскрыла русская природа, ее “шелесты в овсе”.

А в стихотворении “Новая Америка” поэт утверждает:

На пустынном просторе, на диком

Ты все та, что была, и не та,

Новым ты обернулась мне ликом,

И другая волнует мечта…

Черный уголь – подземный мессия,

Черный уголь – здесь царь и жених.

Но не страшен, невеста, Россия,

Голос каменных песен твоих!

В этом ощущении России “невестой” все то же лирическое, интимное отношение к родине.

Если покорно следовать архитектонике трех томов лирики, легко впасть в искушение спрямить путь поэта, приписать ему жесткую определенность мотивов, а при желании – и неоправданно героизировать его биографию, подвести его к поэме “Двенадцать” прямиком, строевым шагом.

В действительности все было весьма запутанно. В мучительных, а часто и болезненных метаниях поэта противоречия эпохи сказывались и осложнялись его субъективной смятенностью, максимализмом его требований, его стремлением соизмерять хмурую логичность действительности с лиризмом его поэтических представлений. Интеллигент и гуманист, А. Блок страдал от реального противоречия между ростом буржуазной цивилизации и нравственной угнетенностью личности. Это было страданием реальным, коренившимся в объективных условиях действительности. На разных этапах поэтического развития Блока это понятие “лирической величины” изменялось. В стихах “На поле Куликовом” в гениальном озарении предстало единство субъективной воли и долга народного подвижничества.

Начиная свой творческий путь, молодой Блок, остро ощущая свою субъективность, порывался к несомненностям, пусть и мистически понятым. В стихах “На поле Куликовом” субъективность становится моментом народной всеобщности. На ранних стадиях своего творческого самосознания Блока больше беспокоила проблема самоопределения. В стихах “На поле Куликовом” личный момент сохранился, и он придал всеобщности искания неотразимую силу лирического волнения.

Замечательно само начало первого стихотворения:

Река раскинулась. Течет, грустит лениво

И моет берега.

Над скудной глиной желтого обрыва

В степи грустят стога.

Неторопливость стиха, повторное упоминание грусти, стремление вдруг окинуть Русь взглядом, привычным к ее неяркой красоте, стремительно прерывается запальчивостью строф, звучащих призывом и клятвой:

О, Русь моя! Жена моя! До боли

Нам ясен долгий путь!

Наш путь – стрелой татарской древней воли

Пронзил нам грудь.

Наш путь – степной, наш путь – в тоске безбрежной,

В твоей тоске, о, Русь!

И даже мглы – ночной и зарубежной –

Я не боюсь.

Бросается в глаза, это неоднократно отмечалось в литературе о Блоке, что в стихах “На поле Куликовом” поэт обращается к родине с личной интонацией. “О, Русь моя! Жена моя!” Так мог сказать только Блок, для которого и в “Стихах о Прекрасной Даме” интимное чувство сливалось с космосом. И тут Русь – “лирическая величина”, немыслимая вне индивидуального существования поэта. Понятия “родины” и “жены” – слились.

Пусть ночь. Домчимся.

Озарим кострами

Степную даль.

В степном дыму блеснет святое знамя

И ханской сабли сталь…

Используя реальный эпизод исторической хроники, поэт придал ему обобщенный смысл. Мятежность, неуспокоенность, вера в святость протеста зазвучали современной болью, злободневным отсутствием общественного долга художника: судьба народная стала выражением и личной доли поэта:

И вечный бой! Покой нам только снится

Сквозь кровь и пыль…

Летит, летит степная кобылица

И мнет ковыль…

И нет конца! Мелькают версты, кручи…

Останови!

Идут, идут испуганные тучи,

Закат в крови!

Экспрессивная живопись призвана тут создать обобщенный образ народной судьбы. Опять появляется излюбленный Блоком поэтический образ мчащегося коня. Бег степной кобылицы, мчащейся над ковыльными степями, под алеющим кровью закатом, – вечен, ибо вечен бранный путь народа, и только в сновидениях, сквозь кровь и пыль, маячит недостижимый покой.

И стихотворение заканчивается скорбной строфой:

Закат в крови! Из сердца кровь струится!

Плачь, сердце, плачь…

Покоя нет! Степная кобылица

Несется вскачь!

Но это эпическая скорбь, полная преклонения перед величием происходящей драмы. Все стихотворение становится введением к эпосу народной борьбы за правое дело. “Из сердца кровь струится!”, ибо правое народное дело стало и личным подвигом поэта.

Нужно учитывать, что 1908 год был годом мрачнейших переживаний поэта – личных и общественных. Поэтому и исторический “оптимизм” стихов “На поле Куликовом” двойствен, прямолинейному толкованию он не поддается. Лирический герой стихотворения восклицает: “И вечный бой!”, но это возглас не только воина ХIV века, но и его дальнего потомка, рафинированного человека XX века, продолжающего ощущать себя перед враждебным станом готовым к битве.

Исторический оптимизм поэта складывается в признании непобедимости народного рвения “за святое дело мертвым лечь”. Личное отчаяние, прорывающееся в некоторых стихах А. Блока, да и в его прозаических высказываниях и письмах, в цикле “На поле Куликовом” поглотилось величавостью народного дерзания. Мертвенность покоя, покорности оказалась мнимой, ибо извечный бой завещан нам историей.

Отсюда во втором стихотворении цикла вещие строки:

За Непрядвой лебеди кричали,

И опять, опять они кричат… –

Символически напоминают, что Куликовская битва продолжается, а все стихотворение заканчивается драматической строфой: “Я – не первый воин, не последний…

История предстала перед взором поэта в неумолимости своего движения сквозь кровь, горе, в героическом подвиге народа. И это ощущение истории как реальности народной жизни и стало формой приобщения поэта ко всеобщему.

В творчестве А. Блока стихи “На поле Куликовом” имели значение огромное. Поэт неоднократно обращался к исторической трагедии разрыва между народом и интеллигенцией. В этой сложной драматической коллизии он не искал однозначных решений. Он наглядно убеждался, что в условиях социальной нищеты происходит разрыв между народом и культурой, что народ – за неграмотностью – не читает выстраданных им книг, а в этом заключена трагедия не только народа, но и самой интеллигенции. Его собственная душевная мука была отражением этой социальной трагедии. В сложной символике цикла стихов, посвященных реальному событию народной истории, лирический герой приобщается к муке и подвигу народа и тем преодолевает свою роковую отчужденность.

Последнее стихотворение цикла “На поле Куликовом” помечено декабрем 1908 года, а несколько раньше, в октябре, Блок создал стихотворение “Россия”* в котором вновь обращается к символической, столь любимой им гоголевской тройке, несущейся по бескрайним просторам России. Но это уже не “птица-тройка”, – Блок увидел стертые шлеи, вязнущие в расхлябанных колеях расписные спицы колес-

Россия, нищая Россия,

Мне избы серые твои,

Твои мне песни ветровые, –

Как слезы первые любви!

Вновь все тот же мотив: “О, Русь моя! Жена моя! До боли.” Причудливо переплетаясь, проходят тоскливая боль о нищете серых изб и преклонение перед женственной тенью:

А ты все та же – лес, да поле,

Да плат узорный до бровей.

И заканчивается стихотворение воспоминанием о мгновенном взоре из-под платка и осторожной тоске ямщика, песней погоняющего свою захудалую, увязающую в родимой хляби тройку. < ..> В стихотворении “На железной дороге” героиня Блока приобрела необычайную рельефную демократичность.

Прекрасная Дама аристократична, она соизмерялась с неоглядностью космоса, Незнакомка прекрасным, но чуждым видением прошла сквозь низменный быт. А девушка на затерянном полустанке – дитя народа, за ее единичной судьбой – множество демократичных судеб.

Девушка “в цветном платке” с затерянного полустанка и ратник ХГѴ века, задумавшийся о судьбе родины на берегу Непрядвы, оказались в общем поэтическом цикле, ибо при всем своем различии выражали демократические устремления поэта. История как проявление роевой жизни народа приобретала в его глазах непоколебимую несомненность. Народен герой Куликовской битвы, он сам говорит о себе: “Я – не первый воин, не последний”, на его плечи пала судьба родины; народен образ блоковской девушки – сестры толстовской Катюши Масловой. На ее плечи также пала железная тоска родины. Оба эти образа воплотили и веру поэта, и его же отчаяние, неприятие им ужаса реального исторического бытия. Историческая ответственность героя совпала с его демократической природой. Это ощущение нового героя и укрепило “могучую тоску” поэта по освежающей грозе, по новой битве у берегов символической Непрядвы, реки национального освобождения.

В неправом мире “не может сердце жить покоем”, но не может оно жить и бороться в одиночку, ибо принадлежит народу, народной рати, только и способной вести битву за родину, за мир – достойный человека.

Центральным образом романтических произведений М. Горького раннего периода является образ героического человека, готового к самоотверженному подвигу во имя блага народа. К этим произведениям относится рассказ “Старуха Изергиль”, которым писатель стремился пробудить в людях действенное отношение к жизни.

Сюжет построен на воспоминаниях старухи Изергиль о своей жизни и рассказанных его легендах о Лар-ре и Данко. В легенде повествуется о смелом и красивом юноше Данко. Он счастлив, что живет среди людей, так как любит их больше себя. Данко мужествен и бесстрашен, его влечет к подвигу благородная цель – быть полезным народу. Когда охваченное страхом, обессиленное странствованиями по непроходимому лесу племя уже хотело идти к врагу и принести ему в дар свою волю, появился Данко. В его глазах светились энергия и живой огонь, народ поверил в него и пошел за ним. Но утомленные трудным путем, люди опять пали духом, перестали верить Данко, и в тот момент, когда озлобленная толпа стала плотнее окружать его, чтобы убить, Данко вырвал сердце из своей груди. “Идем! – крикнул Данко и бросился вперед, высоко держа горящее сердце и освещая им путь людям. Они пошли за ним, очарованные… И Данко вывел их из темного леса на солнечную, свободную землю. Данко проникнут подлинной любовью к людям, готовностью к самопожертвованию. Образ Данко воплощает в себе идеал человека-гуманиста и личность большой духовной красоты.

Положительному образу Данко Горький противопоставляет негативный образ Ларры – образ себялюбца и эгоиста. Он считает себя первым на земле, а на других людей смотрит, как на жалких рабов. На вопрос, почему он убил девушку, Ларра отвечает: “Разве вы пользуетесь только своим? Я вижу, что каждый человек имеет только речь, руки и ноги, а владеет он животными, женщинами, землей и многим еще”. За совершенное им преступление племя осудило Ларру на вечное одиночество. Жизнь вне общества порождает в Ларре чувство невыразимой тоски. “В его глазах, – говорит Изергиль, – было столько тоски, что можно было бы отравить ею всех людей мира”. Ларра был обречен на одиночество и счастьем считал для себя лишь смерть.

Идейный смысл рассказа дополняется образом старухи Изергиль. Ее воспоминания о своем жизненном пути – тоже своеобразная легенда о смелой и гордой женщине. Старуха Изергиль выше всего ценит Свободу. Она с гордостью заявляет, что никогда не была рабой. Изергиль с восхищением говорит о любви к подвигу: “Когда человек любит подвиги, он всегда умеет их сделать и найдет, где это можно”. В рассказе “Старуха Изергиль” Горький рисует исключительные характеры, возвеличивает гордых и сильных духом людей, для которых свобода превыше всего.

Мне дана возможность поразмышлять над одним из произведений современного русского писателя В. Распутина – “Живи и помни “.

Я, как читатель, рад, что мне довелось читать произведения замечательного и талантливого русского прозаика В. Г. Распутина, который создал прекрасные произведения о русских людях, о русской природе, о русской душе. Его повести и рассказы вошли в золотой фонд современной русской литературы.

События, описанные в повести, происходят зимой сорок пятого, в последний военный год, на берегу Ангары в деревне Атамановка. Название, казалось бы, громкое, а в недавнем прошлом еще более устрашающее – Разбойниково. “…Когда-то в старые годы здешние мужички не брезговали одним тихим и прибыльным промыслом: проверяли идущих с Лены золотишников”. Но обитатели деревни давно уже были тихими и безобидными и разбоем не промышляли. На фоне этой девственной и дикой природы происходит основное событие повести – предательство Андрея Гуськова.

В любом художественном произведении заглавие играет очень важную роль для читателя. Название книги “Живи и помни” наталкивает нас, читателей, на более глубокое понятие и осмысление произведения. Эти слова – “Живи и помни” – говорят нам, что все то, что написано на страницах книги, должно стать незыблемым вечным уроком в жизни каждого человека. “Живи и помни” – это измена, низость, человеческое падение, испытание любви этим ударом.

Перед нами главный герой этой книги – Андрей Гуськов, “расторопный и бравый парень, рано женившийся на Настене и проживший с ней до войны нехорошо-неплохо четыре года”. Но вот в мирную жизнь русских людей бесцеремонно вторгается Великая Отечественная война. Вместе со всей мужской частью населения ушел на войну и Андрей. Ничто не предвещало такого странного и непонятного расклада, и вот, как неожиданный удар для Настены, известие о том, что ее муж Андрей Гуськов – предатель. Не каждому человеку дано пережить такое горе и позор. Это происшествие круто переворачивает и меняет жизнь Насти Гуськовой. “…Где ты был, человек, какими игрушками ты играл, когда тебе назначили судьбу? Зачем ты с ней согласился? Зачем, не задумавшись, отсек себе крылья, как раз, когда они больше всего нужны, когда надо не ползком, а летом убегать от беды?” Теперь она находится под властью своих чувств и любви. Затерянная в глубине деревенской жизни, женская драма извлечена и показана Распутиным. Живая картина, которая все чаще встречается на фоне войны. Автор доводит до читателей, что Настена – жертва войны и ее законов. Она не могла действовать по-иному, по универсальному выбранному пути, не подчиняясь своим чувствам и воле судьбы. Настя любит и жалеет Андрея, но, когда стыд за людской суд над собой и над своим будущим ребенком побеждает силу любви к мужу и жизни, она шагнула за борт лодки посреди Ангары, погибнув между двух берегов – берегом мужа и берегом всех русских людей. Распутин дает читателям право судить о поступках Андрея и Настены, подчеркнуть для себя все хорошее и осознать все плохое. Сам же автор – добрый писатель, склонный скорее прощать человека, чем осуждать, тем более осуждать беспощадно. Он старается оставить место своим героям для исправления. Но есть такие явления и события, непереносимые не только для окружающих героев людей, а также и для самого автора, на осмысление которых нет у автора душевных сил, а есть только одно неприятие.

Валентин Распутин с неиссякаемой для русского писателя сердечной чистотой показывает жителя нашей деревни в самых неожиданных ситуациях.

Благородство Настены сопоставляется автором с одичавшим умом Гуськова. На примере того, как Андрей набрасывается на теленка и задирает его, видно, что он потерял человеческий образ, полностью отошел от людей. Настя же пытается образумить и показать ошибку своего мужа, но делает это любя, не настаивает.

Автор вводит в повесть “Живи и помни” много размышлений о жизни. Особенно хорошо мы это видим при встрече Андрея и Насти. Герои томятся своими размышлениями не от тоски или безделья, а желая понять назначение человеческой жизни.

Велики и многогранные образы, описываемые Распутиным. Здесь мы видим типичный для деревенской жизни собирательный образ деда Михеича и жены его, консервативно строгой Семеновны. Солдата Максима Воложина, мужественного и героического, не жалевшего сил, сражавшегося за Отчизну. Многоликий и противоречивый образ истинно русской женщины – Надьки, оставшейся одной с тремя ребятишками. Она-то и подтверждает слова Н. А. Некрасова: “…долюшка русская, долюшка женская”.

Все отразилось и показалось – жизнь во время войны и ее счастливый конец – на жизни деревушки Атамановки. Валентин Распутин всем, что написал, убеждает нас, что в человеке есть свет, и погасить его трудно, какие б ни случались обстоятельства! В героях В. Г. Распутина и в нем самом есть поэтическое чувство жизни, противопоставляемое устоявшемуся восприятию жизни.

Следуйте словам Валентина Григорьевича Распутина – “век живи – век люби”.

Несмотря на то что Л. Н. Толстой в романе “Война и мир” любил “мысль народную”, он достаточно много внимания уделил и “мысли семейной”. Писателя очень волновала эта тема, и у него была своя система взглядов относительно того, какой должна быть идеальная семья. Счастливой семейной жизнью он одарил лишь самых любимых своих героев, проведя их через невероятно тяжелые испытания и заставив “заслужить” семейное счастье.

Какой должна быть семья в понимании Толстого, мы узнаем лишь в самом конце романа. Начинается же роман с описания неудачного брака. Речь идет о князе Болконском и маленькой княгине. Мы встречаем их обоих в салоне Анны Павловны Шерер. На князя Андрея невозможно не обратить внимание – настолько он непохож на остальных: “Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы, но уж надоели ему так, что и смотреть на них, и слушать их ему было очень скучно”. Всем остальным интересно в этой гостиной, потому что здесь, в этих разговорах, сплетнях вся их жизнь. И для жены князя Андрея, прелестной маленькой женщины, здесь – вся жизнь. А для князя Андрея? “Из всех же прискучивших ему лиц лицо его хорошенькой жены, казалось, больше всех ему надоело. С гримасой, портившею его красивое лицо, он отвернулся от нее.” А когда она обратилась к нему кокетливым тоном, он даже “зажмурился и отвернулся”. Когда они вернулись домой, отношения их не стали теплее. Князь Андрей не становится ласковее, но мы уже понимаем, что дело тут не в его скверном характере. Слишком мягок и обаятелен он был в общении с Пьером, которого искренне любил. С женой же он обращается “с холодной учтивостью”. Он советует ей пораньше лечь спать, якобы беспокоясь о ее здоровье, но на самом деле желая лишь одного: чтобы она поскорее ушла и дала ему спокойно поговорить с Пьером. Перед тем как она удалилась, он встал и “учтиво, как у посторонней, поцеловал руку”. Почему же он так холоден со своей женой, ждущей от него ребенка? Он старается быть учтивым, но мы чувствуем, что он груб с ней. Жена говорит ему, что он переменился к ней, значит, раньше он был другим. В гостиной Шерер, когда все любовались “на эту полную здоровья и живости хорошенькую будущую мать, так легко переносившую свое положение”, было трудно понять, что в ней раздражает князя Андрея. Но все становится ясно, когда она дома продолжает разговаривать с мужем “тем же кокетливым тоном, каким она обращалась и к посторонним”. Князю Андрею опостылели этот кокетливый тон, эта легкая болтовня, нежелание задумываться над своими словами. Хочется даже вступиться за княгиню – ведь она не виновата, она всегда была такой, что же он раньше этого не замечал? Нет, отвечает Толстой, виновата. Виновата, потому что не чувствует. Только чуткий и понимающий человек может приблизиться к счастью, потому что счастье – это награда за неустанную работу души. Маленькая княгиня не делает усилий над собой, не заставляет себя понять, почему муж изменился к ней. А ведь все так очевидно. Ей нужно было стать всего лишь повнимательнее – присмотреться, прислушаться и понять: с князем Андреем так себя вести нельзя. Но ее сердце ей ничего не подсказало, и она продолжала страдать от учтивой холодности мужа. Однако Толстой не встает и на сторону Болконского: в отношениях с женой тот выглядит не слишком привлекательно. Толстой не дает однозначного ответа на вопрос, почему так сложилась жизнь молодой семьи Болконских, – оба виноваты, и никто не может ничего изменить. Князь Андрей говорит сестре: “Но если ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…” Можно только догадываться – отчего. Оттого, что разные, оттого, что не поняли: семейное счастье – это труд, постоянный труд двух человек.

Толстой помогает своему герою, освобождая его от этого тягостного брака. Позднее он так же “спасет” Пьера, тоже хлебнувшего невзгод в семейной жизни с Элен. Но ничего в жизни не бывает напрасно. Наверное, Пьеру нужно было получить этот страшный опыт жизни с подлой и развратной женщиной, чтобы испытать полное счастье во втором браке. Никто не знает, была бы счастлива Наташа, выйди она замуж за князя Андрея, или нет. Но Толстой чувствовал – с Пьером ей будет лучше. Спрашивается, почему он не соединил их раньше? Зачем заставил пройти через столько страданий, соблазнов и лишений? Ведь очевидно, что они созданы друг для друга. Однако Толстому было важно проследить формирование их личностей. И Наташа, и Пьер выполнили огромную духовную работу, которая подготовила их к семейному счастью. Пьер пронес любовь к Наташе через долгие годы, и за эти годы в нем накопилось столько духовного богатства, что и любовь его стала еще серьезнее и глубже. Он прошел плен, ужас смерти, страшные лишения, но душа его только окрепла и стала еще богаче. Наташа, пережившая личную трагедию – разрыв с князем Андреем, потом его смерть, а затем смерть своего младшего брата Пети и болезнь матери, – тоже выросла духовно и смогла другими глазами посмотреть на Пьера, оценить его любовь.

Когда читаешь о том, как изменилась Наташа после замужества, сначала становится обидно. “Пополнела и пошире-ла”, радуется детской пеленке “с желтым вместо зеленого пятна”, ревнивая, скупая, пение забросила – да что же это такое? Однако надо разобраться – почему: “Она чувствовала, что те очарования, которые инстинкт ее научал употреблять прежде, теперь только были бы смешны в глазах ее мужа, которому она с первой минуты отдалась вся – то есть всей душой, не оставив ни одного уголка не открытым для него. Она чувствовала, что связь ее с мужем держалась не теми поэтическими чувствами, которые привлекли его к ней, а держалась чем-то другим, неопределенным, но твердым, как связь ее собственной души с ее телом”. Ну как тут не вспомнить бедную маленькую княгиню Болконскую, которой было не дано понять то, что открылось Наташе. Та считала естественным обращаться к мужу кокетливым тоном, как к постороннему, а Наташе казалось глупым “взбивать локоны, надевать роброны и петь романсы, для того чтобы привлечь к себе своего мужа”. Наташе было гораздо важнее чувствовать душу Пьера, понимать, что его волнует, и угадывать его желания. Оставаясь с ним наедине, она разговаривала с ним так, “как только разговаривают жена с мужем, то есть с необыкновенной ясностью и быстротой познавая и сообщая мысли друг друга, путем противным всем правилам логики, без посредства суждений, умозаключений и выводов, а совершенно особенным способом”. Что же это за способ? Если проследить за их разговором, он даже может показаться забавным: иногда их реплики выглядят совершенно бессвязными. Но ведь это – со стороны. А им не нужны длинные, законченные фразы, они и так понимают друг друга, потому что вместо них говорят их души.

Чем отличается семья Марьи и Николая Ростовых от семьи Безуховых? Пожалуй тем, что она основана на постоянной духовной работе одной лишь графини Марьи. Ее “вечное душевное напряжение, имеющее целью только нравственное добро детей”, восхищает и удивляет Николая, но сам он на это не способен. Однако его восхищение и преклонение перед женой тоже делают их семью крепкой. Николай гордится женой, понимает, что она умнее его и значительнее, но не завидует, а радуется, считая жену частью себя самого. Графиня Марья же просто нежно и покорно любит своего мужа: слишком долго она ждала своего счастья и уже не верила, что оно когда-нибудь придет.

Толстой показывает жизнь этих двух семей, и мы вполне можем сделать вывод о том, на чьей стороне его симпатии. Конечно, идеальной в его представлении является семья Наташи и Пьера.

Та семья, где муж и жена – одно целое, где нет места условностям и ненужному жеманству, где сияние глаз и улыбка могут сказать гораздо больше, чем длинные, запутанные фразы. Мы не знаем, как в дальнейшем сложится их жизнь, но мы понимаем: куда бы судьба ни забросила Пьера, Наташа всегда и везде будет следовать за ним, какими бы тяготами и лишениями это ей ни грозило.