Category: Сочинения по литературе

Я считаю, что роль Пушкина в романе “Евгений Онегин” ничуть не меньше, чем роль сюжета. Уже в посвящении к роману Пушкин пишет, что его произведение это не только “собранье пестрых глав”, но и собранье пестрых душевных состояний самого поэта. И становится ясно, что Пушкин собирается уделить себе не меньше внимания, чем другим героям. Пушкин является особым героем, значение которого трудно переоценить. Как и все действующие лица, Пушкин изменяется на протяжении всего романа. “Евгений Онегин” пи-сался Пушкиным очень долго, и от первой до последней главы поэт меняется. В первой главе Пушкин молод душой, он восхищается балами, весельем, танцами. Но, как бы отдавая дань романтизму, он играет роль молодого человека, разочаровавшегося в жизни, и пишет: “Увы, на разные забавы я много жизни погубил”. Мне кажется, что на самом деле Пушкин так не думает, ведь он пишет: “Люблю я бешеную младость”. Во второй главе Пушкин жалеет, что пишет свой роман в стихах, ведь он мог бы просто пересказать “преданья русского семейства”. Я думаю, что это ирония, Пушкин шутит, но не надо забывать, что в каждой шутке есть доля правды. Дальше от главы к главе поэт устает, вплоть до того, что говорит в пятой главе: “Лета к суровой прозе клонят, лета шальную рифму гонят, и я со вздохом признаюсь, за ней ленивей волочусь”. В этой же главе поэт как бы расстается с молодостью. От первой до последней главы Пушкин физически стареет, у него изменяется представление о жизни: он уже на так легкомыслен. Поэтому трудно дописывать роман, у него даже есть такие строки: “Вперед, вперед, моя история”, – он как бы из последних сил доканчивает роман, как будто бежит на финишной прямой.

Роман наполнен лирическими отступлениями, занимающими достаточно большой объем в произведении. В них Пушкин охватывает широкий круг проблем: от житейских до философских. Поэт пытается говорить о смерти, порой даже кажется, что он говорит об этом под впечатлением державинских стихов. Но даже говоря о вещах столь серьезных, поэт все переводит в легкую иронию.

Пушкин много говорит о Москве, он любит ее: “Москва! Как много в этом звуке для сердца русского слилось”. Пушкин много говорит о любви, рассказывает, как вести себя с женщинами: “Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей”. В пятой главе романа Пушкин пишет, что в произведении много отступлений, и это ему мешает описывать то, что он считает нужным (“и эту пятую тетрадь от отступлений очищать”). Лирические отступления показывают проблемы, волновавшие поэта. От первой главы к последней тематика отступлений становится все серьезнее. От балов и веселий до вопросов смысла жизни. Это тоже доказывает приход человеческой зрелости поэта.

Пушкин детально описывает своих героев, представляя их как хорошо знакомых ему людей. Онегин – давний друг Пушкина. Поэт описывает детство Онегина как человек, все про него знающий. Читатель верит, что Пушкин сравнивает себя с Онегиным: Онегин любит “бордо”, поэт тоже, но возраст не позволяет ему наслаждаться им. Пушкин иронизирует по этому поводу: как бы, мол, читатель не спутал его с Онегиным.

Ленский – это объект пушкинских шуток. Поэт постоянно иронизирует и издевается над его “всегда восторженной речью”. Есть момент, где Пушкин пишет, что будто бы завидует возможности Ленского читать свои стихи Ольге, в то же время он пишет, что читает свои стихи только няне. Это чистейшей воды ирония, еще одна издевка над поэтическим талантом Ленского, ведь Пушкин прекрасно знает себе цену.

Единственный герой, над которым не иронизирует Пушкин, – это Татьяна. “Ты в руки модного тирана уж отдала свою судьбу”. Для Пушкина свято то, что связано с Татьяной. “Его я свято берегу”, – говорит он о ее письме. Каждому герою Пушкин отдает какие-то свои качества, а качества Татьяны – это лучшее, чем обладал Пушкин.

Роман читается в форме диалога. Потому что Пушкин-рассказчик наполнил свое произведение обращениями типа “мой читатель”, “мой друг”. Я бы смог поверить в то, что историю с Онегиным Пушкин придумал для того, чтобы рассказать о себе.

В конце первой главы Пушкин иронизирует: уж не о нем ли самом в действительности этот роман:

Чтобы насмешливый читатель… Сличая здесь мои черты, Не повторял потом безбожно, Что намарал я свой портрет…

Однако, несмотря на эту иронию, сам Пушкин, его образ, его мысли, его мировоззрение так точно присутствуют на страницах “Евгения Онегина”, что, по-моему, смело можно утверждать: действительным главным героем этого романа является именно Пушкин.

Роман Ч. Айтматова “Плаха” основан на идее противоречивости человеческой природы. С одной стороны – человек подчиняет себе и использует природу, потребляя ее через плоды своей деятельности, а с другой стороны – разрушает своими преобразованиями. Таким образом, мир природы превращается в мир человеческий. Между ними должны быть установлены отношения родства, гармонии, но на самом деле – все наоборот. Об этом и говорит Чингиз Айтматов. Дисгармония приводит к трагедии, приводит род человеческий на плаху!

Роман построен сложно. В нем переплетаются две сюжетные основные линии – жизнь волчьего семейства, и судьба Авдия Каллистратова.

Главный герой романа – Авдий Каллистратов, бывший семинарист, выезжает по заданию молодой редакции в Моюнкумскую саванну за материалом про анашистов, собирающих коноплю. Им движет не только задание газеты, а и мысль спасти павших и снова сделать из них людей. Его духовности и идеи утверждения добра только добром противостоит “идея” Гришана, вожака анашистов, убежденного в том, что и он помогает людям на их дороге к счастью. “Я – говорит он Авдию, – помогаю людям почувствовать счастье, познать Бога в кайфе. Я даю им то, что вы не можете дать им ни своими проповедями, ни молитвами… У меня к Богу есть свой путь, я вхожу к нему иначе, с черного хода. Не так твой Бог разборчив и недоступен, как тебе мнится…”. Гришан не может понять того, что не в кайфе человек получает наслаждение, теряя контроль над собой и настоящую свободу.

Как видим, противостояние героев перерастает во взаимную непринимаемость понятий добра и зла, счастья и свободы человека. При этом выражается мысль о том, что какой-либо дурман – наркотический, религиозный – зло. Однако выход из этого зла каждый видит по-своему, и каждый идет на свою плаху: компания Гришана – на лаву подсудимых, а Авдий – не переубедив никого, побитый, летит, выкинутый ими на ходу с поезда, под укос.

Наивный Авдий воспринимает мир только через “свет добра” и, сам того не замечая, иногда становится орудием в руках зла. Не поняв навязанной ему роли, начинает бороться с этим злом и снова идет на плаху. Так случайно он становится участником “моюнкумской войны” – варварского уничтожения животных во имя выполнения плана мясозаготовки. С огромной силой Ч. Айтматов изображает апокалиптическую картину побоища. “Врезаясь машинами в гущу загнанных, уже бессильных сайгаков, стрелки валили животных направо и налево, еще больше нагнетая панику. Страх достиг таких апокалиптических размеров, что волчице Акбаре, которая от выстрелов, казалось, что весь мир оглох и онемел, что всюду царит хаос и само солнце, которое беззвучно пылает над головой, так же гонят с ними в этой облаве”

Мимолетный участник этого побоища Авдий не может победить реальное зло, и только дратует пьяных облавщиков. И снова Авдий не снимает креста, который наложил на себя добровольно, и несет его до приготовленной ему Голгофы.

Этот роман как крик, как отчаянный призыв, обращенный к каждому из нас: одуматься, осознать свою ответственность за все, что так – на пределе – обострилось и сгустилось в мире.

Синеглазая волчица пощадила Авдия, а люди – распяли. “Спаси меня, волчица”, – произнес вдруг умирающий Авдий. Услышь меня, прекрасная мать – волчица”, – думает он и перед самой смертью он видит волчицу. “Ты пришла…” – И голова его безвольно упала вниз”.

Произведения Распутина посвящены человеческой доброте, умению сопереживать, благородству и искреннему желанию помочь людям. Валентин Григорьевич Распутин многие годы своей жизни провел в деревне, поэтому он хорошо знает проблемы деревни, характеры деревенских жителей. Героями большинства его произведений являются простые крестьяне. Распутин много писал о детях и для детей. Одной из интереснейших и трогательных его повестей является повесть “Уроки французского”.

Ее действие разворачивается в голодные послевоенные годы. Главный герой, мальчишка, вынужден уехать из дома, чтобы продолжать учебу. Даже если бы он оставался дома, то нищета и голод были бы для него так же тяжелы. Но вдали от родной деревни, от матери, от дома ему тяжелее вдвойне. Мать не может ему помочь, потому что она далеко и не знает о проблемах сына, а сын, ставший рано взрослым, понимает, что матери и так приходится нелегко и не стоит лишний раз тревожить ее. Чтобы выжить, герою повести пришлось самому зарабатывать деньги. Он начинает играть с одноклассниками на деньги. Поначалу удача сопутствует герою. Но проигравшим не нравится, что какой-то деревенский мальчишка играет лучше них. Его начинают обманывать, бьют и, в конце концов, просто выгоняют из игры. “Минут пять я стоял и, всхлипывая, смотрел на полянку, снова началась игра, затем спустился по другой стороне холма к ложбинке, затянутой вокруг черной крапивой, упал на жесткую сухую траву и, не сдерживаясь больше, горько, навзрыд заплакал”. Мальчишке приходится голодать, но тут на помощь ему совершенно неожиданно приходит молодая учительница французского языка.

Наверное, Лидии Михайловне, учительнице французского языка, тоже приходилось нелегко. Она жила совсем одна и тоже была оторвана от родного дома. Она сразу замечает мальчика, сидящего на первой парте и сильно отличающегося от остальных ребят: “Перед ней корчился на парте тощий диковатый мальчишка с разбитым лицом, неопрятный без матери и одинокий…” Молодая учительница очень добра. Это становится ясно при виде того, как искренне она хочет помочь мальчишке. Она начинает приглашать его в гости, чтобы после занятий чем-нибудь угостить. Но мальчик очень горд, поэтому он наотрез отказывается садиться за стол вместе с Лидией Михайловной. Ему мучительно тяжело бывать в ее чистой и уютной квартирке. И уж тем более кажется ему невозможным принять приглашение и поужинать.

Но Лидия Михайловна не оставляет своего намерения помочь мальчику. Сначала она передает ему посылку. Единственная проблема – городская учительница не знает, что в деревне нет ни макарон, ни гематогена.

Мальчик сразу понимает, что посылку отправила не его мама, и он страшно возмущен таким поступком учительницы. Но находчивая и сообразительная Лидия Михайловна находит иной способ помочь мальчишке и начинает играть с ним на деньги. При этом она старается сделать все возможное, чтобы выиграл мальчик. В этом поступке учительницы видна ее удивительная доброта. Лидия Михайловна по-настоящему любит детей, она тонко чувствует чужие беды и искренне сопереживает другим.

Но, к сожалению, такая счастливая пора не продлилась слишком долго. Совершенно случай – но директор школы Василий Андреевич заметил, как учительница играет на деньги вместе со своим учеником. Директор не отличался чуткостью и душевностью.

Поэтому он даже не попытался разобраться, чем вызваны эти несколько странные игры. И молодой учительнице пришлось уехать, но уроки французского надолго запомнились мальчику. Конечно, главным в них была совсем не французская грамматика, а простая человеческая доброта. В данной повести название “уроки французского” можно было бы заменить на “уроки доб роты”. Молодая учительница, как смогла, поддержала мальчишку и одновременно показала ему, насколько добрыми и понимающими могут быть окружающие люди.

Не случайно свою повесть Валентин Григорьевич посвятил учительнице – Анастасии Прокопьевне Копыловой: “Глядя в глаза этой удивительной женщины, не старевшей, доброй и мудрой, не раз вспоминал я и свою учительницу и знал, что детям было хорошо и с той и с другой”.

Русская литература 2-й половины XIX века

Портретные характеристики персонажей в романе Л. Н. Толстого “Война и мир”

Портретные характеристики персонажей в творчестве Толстого играют большую роль. С их помощью писатель и впервые знакомит нас с героем, и помогает нам понять его внутренний мир на протяжении всего повествования. Судя только лишь по портрету, любимые герои Толстого в эпопее “Война и мир” сразу вызывают симпатию. Вспомним, когда мы впервые знакомимся с Наташей Ростовой. Ей тринадцать лет, то есть она в том милом возрасте, когда еще и не девушка, но уже не ребенок. Наташа отличается от других своей подвижностью, она радуется жизни. “Некрасивая, но живая”, – примерно так говорит о ней Толстой. Да и причем тут внешняя красота, если есть богатый внутренний мир? По Толстому, человек с прекрасной душой просто не может не быть красивым. Недаром княжна Марья, другая любимая героиня писателя, тоже не слишком привлекательна внешне. Она очень худа, ее лицо бледно… Но, не правда ли, княжна не кажется нам некрасивой? Ведь самое привлекательное в ней, самое главное в ее портрете – это “лучистые”, добрые глаза Марьи. “Умные”, ясные глаза у старика Болконского, “прямой взгляд” у князя Андрея… Глаза – зеркало души, они не могут лгать. А члены семьи Болконских честны, благородны, очень любят друг друга, хотя и не так часто показывают последнее. Под влиянием любви человек меняется. Вспомним, как преобразилась Марья после встречи с Николаем. И как тут кокетке Бурьен понять, почему так похорошела княжна! Перед смертью преобразилось лицо князя Андрея, оно стало светлее. Князь ощутил безграничную любовь ко всем людям, к Богу. Ему открылись истина, которую он так долго искал, смысл человеческого бытия. В конце романа нашла себя и Наташа. Теперь это уже полная, крупная “самка”, которую ничуть не заботит, как она выглядит. Но это, по Толстому, не деградация женщины, а пик ее эволюции. Наташа посвятила себя детям, мужу, дому. В этом она нашла свое счастье, гармонию. Другая гармоничная личность, описанная Толстым, – это Платон Каратаев. Поэтому и движения его плавны, вовсе не суетливы, он весь “круглый”, по выражению автора. Совсем иначе показаны нелюбимые герои. Это люди, которых мы всегда можем увидеть в светских салонах. К ним относятся Анна Шерер, Элен, князь Василий и даже Вера Ростова. Все они отличаются неестественностью, в их жизни нет духовных ценностей. Их портреты только подчеркивают это. У князя Василия плоское лицо с ничего не выражающими глазами. Красивы, казалось бы, Элен и Вера. “…хороша собой”, – говорит Толстой о Вере. Элен же считается одной из самых обворожительных женщин Петербурга. Ее замечает даже император. И все же, несмотря на внешнюю красоту этих женщин, нам гораздо симпатичнее и “некрасивая” княжна Марья, и Наташа (даже в тот момент, когда она ревет, “распустив” свой большой рот и сделавшись из-за этого абсолютно “дурной”). Почему же? А хотя бы потому, что ни Элен, ни Вера не развиваются, они всегда одинаковые. “В чертах” у Веры “жизни нет”, как мог бы сказать Пушкин, не изменяется ее “холодная” красота. Все так же неизменна и пуста “ослепительная” улыбка Элен… Кроме их “красоты”, у них больше ничего нет. Портреты героев у Толстого помогают нам понять, что, по мнению писателя, хорошо, а что плохо. Сравним образы Наполеона и Кутузова. Первый сразу же внушает неприязнь. Бонапарт показан коротконогим и полноватым человечком с маленькими глазками. Примечательно, что именно таким он был изображен на многих портретах своего века. Но люди, ослепленные его славой и блеском, просто не хотели замечать, каким был их кумир на самом деле. Во всех позах, жестах толстовского Наполеона мы видим наигранность, неестественность. Даже у портрета сына он “делает вид задумчивой нежности”! Наполеон знает, что за ним наблюдают, что каждый его жест – “его история”. Ненатурален Наполеон, неестественна, противна человеческой природе и сама война. Не таков, по Толстому, Кутузов. Это обычный старик, “слуга царю, отец солдатам”, немного обрюзгший, но истинно народный полководец, чувствующий “дух” русской армии и делающий все для победы в “войне народной” за правое дело. Привлекают внимание его чисто “промытые сборки шрама” над потерянным в бою глазом. Этот человек сделает все для победы. В нем нет и тени наполеоновской напыщенности. Герои Толстого описаны в движении. С помощью, казалось бы, незначительных деталей (например, упоминания “лучистых” глаз Марьи) Толстой открывает нам внутренний мир своих героев. Он заставляет сразу же полюбить Наташу, Пьера, почувствовать неприязнь к Элен и ей подобным. В этом выражается мастерство Толстого как писателя.

Недавно в одной из своих речей тов. Ленин заметил: “социализм уже теперь не есть вопрос отдаленного будущего, или какой-нибудь отвлеченной картины, или какой-либо иконы”. В этом – главное нашей эпохи.

Социализм перестал быть идеалом в том смысле, в каком он был раньше, скажем, лет 20-30 тому назад. Он – не призывная звезда, сияющая в далеких и чистых небесах, он стал вопросом тактики, практики и воплощения в непосредственно-данную жизнь. И это заставляет одних радостно и трепетно заглядывать куда-то выше, стараться приподнять следующую завесу и дерзко мечтать о дальнейших завоеваниях, – и великим, неподдельным страхом наполняет других, страхом перед тем социализмом, который уже входит, так сказать, в обиход, ибо исторический приговор приводится уже в исполнение. Роман Замятина интересен именно в этом отношении: он целиком пропитан неподдельным страхом перед социализмом, из идеала остановящимся практической, будничной проблемой. Роман о будущем, фантастический роман. Но это не утопия, это художественный памфлет о настоящем и вместе с тем попытка прогноза в будущее. В этом будущее все проинтегрировано на земле и строится великий интеграл для того, чтобы завоевать всю вселенную и дать ей математически-безошибочное счастье. Нерушимой стеной отделено человеческое культурное общество от остального мира и со времени 200-летней великой войны – а прошло с этих пор 1.000 лет – никто не заглядывает за эту стену и никто не знает, что там. Все остеклянено, все на виду, на учете. Стеклянное небо, стеклянные дома; нету “Я” – есть “Мы”, в один час встают, работают, под команду едят нефтяную пищу, в определенные часы любят по розовым талончикам, и надо всем – единое государство и благодетель человеческого рода, мудро пекущийся о безошибочно-математическом счастьи. Однако не все проинтегрировано: есть у человека мохнатые руки и “душа” и это глупое “хочу по своей воле жить”. Не у всех, но все же такие и не одиночки. И вот возникает мысль: разрушить стену, свергнуть благодетель, уничтожить математику в жизни. Руководит всем этим женщина, героиня за номером. Вместе с ней и с группой других разрушителей один из строителей Интеграла – от его имени ведется повествование (записи), – попадает через подземный ход за стену. Там: “Земля, пьяная, веселая, легкая, плывет” и люди без одежды, покрытые блестящей шерстью, трава, солнце, птицы. Подготовляется восстание, где-то разрушена стена, делается попытка использовать Интеграл при полете для тех, кто за стеной.

Но бюро хранителей раскрывает заговор; производятся аресты, героиня подвергается казни, а у строителя, как и у всех, производят операцию: вырезают фантазию.

Роман производит тяжелое и странное впечатление. Написать художественную пародию и изобразить коммунизм в виде какой-то сверх-казармы под огромным стеклянным колпаком не ново: так издревле упражнялись противники социализма – путь торный и бесславный. А если прибавить сюда рассуждения о носах, – а это тоже – есть, – которые должны быть непременно у всех одинаковыми, то станет ясным характер и направление памфлета.

И все здесь неверно. Коммунизм не стремится покорить общество под нози единого государства, наоборот, он стремится к его уничтожению, к тому, чтобы оно отмерло. Коммунизм не ставит целью поглощение “Я” – “Мы”, он ведет к синтезу личности с общественным коллективом; в его задачу не входит также проинтегрированная, омеханиченная и омашинизированная жизнь в том виде, как это представлено художником – в коммунистическом обществе не будет ни города в его настоящем, ни деревни с ее “идиотизмом” – мыслится соединение города с деревней. Если художник имел в виду наш коммунизм военного времени, то и здесь памфлет бьет мимо цели: практику военного коммунизма можно понять, только приняв во внимание, что нужно было воевать, воевать, воевать с могущественным врагом, что Сов. Россия была осажденной крепостью; об этом в романе – ни слова. Противопоставлять коммунизму травку, своеволие человеческое и людей, обросших волосами, значит – не понимать сути вопроса. Еще Глеб Успенский отметил, что травоядная жизнь имеет один существенный недостаток: от пустого случая зависит. Ворвется в жизнь такой случай, – а он врывается постоянно и непрерывно – и вся удивительная травоядная гармония идет на смарку. Потому-то и отказался человек от этого райского первобытного блаженства и захотел устроить свой рай с машинами, электричеством, аэропланами. Что же касается формулы: по своей глупой воле жить хочу, то ведь это только кажется людям, обросшим волосами, что они живут по своей воле; при социализме эта зависимость человека от стихии и незнание этой зависимости будут заменены знанием и планомерным научным освобождением от нее (прыжок из царства необходимости в царство свободы).

Замятин написал памфлет, относящийся не к коммунизму, а к государственному, бисмарковскому, реакционному, рихтеровскому социализму. Не даром он перелицевал своих “Островитян” и перенес оттуда в роман главнейшие черты Лондона и Джесмонда, и не только это, но и фабулу. Иногда это доходит до мелочей (носы и проч.). И как будто чувствуя, что не все в романе на месте, Замятин вкладывает в уста своей героини N 1, слова, совершенно не ожиданные и не вяжущиеся с общим духом романа. Отвечая строителю, N 1 говорит, что герои двухсотлетней войны (читай – большевики) были правы, так как разрушали старое. Их ошибка в одном: они решили потом, что они последнее число, а такового нет, т.-е. из разрушителей они сделались консерваторами. Если это так, если “герои двухсотлетней войны” были правы в свое время, то спрашивается, переживаем ли мы теперь это время, время разрушения старого мира? Всякий, находясь в здравом уме и твердой памяти, скажет: да, переживаем, – по той простой причине, что старый мир еще не разрушен и стоит пока что довольно крепко. А раз так, то на каком основании художник находит своевременным бороться с “коммунистическим консерватизмом”, оставляя в последнее время в тени другой, старый мир? Или он полагает, что мы уже победили вконец? Мы, конечно, уверены, что победим окончательно и бесповоротно, но считать это совершившимся фактом – легкомысленно. Роман-то, следственно, бьет не туда, куда следует.

В романе протест и восстание свое начало ведут от любви строителя к женщине за номером таким-то. Мотив – замятинский, узко-индивидуальный. Не мудрено, что конец – пессимистический. Единое государство раздавило восставших, а к тому же и героиня в ее отношениях к строителю оказалась сама проинтегрированной: она имела в виду использовать его как нужного и полезного человека. Другого конца и не может быть, когда коммунизму противопоставляется травка, люди без одежд и узко-исключительно личный протест.

Повесть “Дело Артамоновых” – это как бы история жизни трех поколений знакомой М. Горькому купеческой семьи. Ничего не скрывая, с ясностью и глубиной исторического мышления автор рассмотрел Артамоновых как представителей класса, их от ношение к “делу”, опираясь на глубокое понимание сил, управляющих жизнью общества. Горького в сюжете повести интересовали не вопросы человеческой греховности, а безжалостное действие “закона вырождения”, тема распада и деградации буржуазной семьи, не религиозно-моралистическая, а социальная проблематика в процессе развития капиталистического общества. История брожения буржуазной семьи в условиях капиталистического развития стала более понятной, после того как сама “действительность” замкнула круг капиталистического развития. В “Деле Артамоновых”, разумеется, сохраняет всю силу мотив нравственного осуждения зла капитализма, артамоновских “преступлений”. Но решающим оказывается другой приговор – приговор истории. Глубоко разработанная идея закономерности, исторической неизбежности гибели капитализма со всем его опустошающим жизнь хищничеством выдвигается на первый план. Буржуазная тема подается в другом разрезе: бесплодие социальной практики буржуазии, исчерпание ее исторических сил – вот что составляет центральный тезис романа.

Естественно, подобного рода идея не могла раскрыться в сюжете о восстании “блудных детей” класса против своей среды. Она требовала более емкого конфликта. Таким конфликтом явилась борьба между буржуазией и пролетариатом, их состязание на исторической арене. Решение вопроса о том, кто является действительным хозяином жизни, ее подлинным устроителем и организатором, – вот что организует действие романа. В трех поколениях артамоновского рода Горький дал с необычайной выпуклостью художественную историю русской буржуазии, ее запоздалого, но бурного появления, ее недолгого торжества и гибели. Горький сумел с удивительным мастерством связать глубоко индивидуальные портретные характеристики своих героев с чрезвычайно широким социально-политическим обобщением. Автору удалось насытить каждое движение своих героев полнотой исторического смысла.

То понимание истории, которое раскрывается в романе, основывается на признании труда единственным источником ценностей, выработанных человечеством, единственным двигателем истории вперед, решающей силой культурного развития.

Только те общественные силы, которые активно участвуют в творчески созидательной, трудовой деятельности, способны на развитие, действенно жизнеспособны. Проклятие, тяготеющее над Артамоновыми, из поколения в поколение иссушающее их силу, в паразитизме эксплуататоров, в отрешенности собственнических классов от животворящей силы и стихии труда.

Смерть Ильи, зачинателя “дела”, проводит своего рода роковую черту на жизненном пути Артамоновых, за которой начинаются спад и увядание. Пусть его “дело” растет и ширится, но артамоновская колымага покосилась, потеряла колесо: из поколения в поколение оскудевает, вырождается сила рода, характеры утрачивают яркость и цельность, обедняются, обесцвечиваются. Активность преемников Ильи Артамонова направлена на власть, приобретательство, не одухотворена пафосом созидания, поэтому мелкими и ничтожными выглядят все эти претенденты на роль вождей капиталистической эпохи. Горький проводит своих героев через сходные положения. На параллелях и аналогиях с особой убедительностью раскрывается “понижение типа” в процессе развития буржуазного общества. Лишь один Илья-внук в

новых условиях сохранил энергию и силу, прямоту и независимость деда, но, чтобы сохранить эти черты, он уходит из отчего дома, перестает быть Артамоновым, чтобы, в конце концов, вместе с революционным пролетариатом вернуться и уничтожить артамоновское господство.

“Человек – это звучит гордо…”

М. Горький

Эпиграфом к моему сочинению стали слова М. Горького. А сама я, для начала, сказала бы скромнее: “Человек – это часть живой природы”. Конечно, очень особенная часть. Что же делает человека особенным? Мне кажется, бесспорная истина: “Я мыслю, значит, я существую”.

Н. Г. Чернышевский в романе “Что делать?” обращался в первую очередь к разуму своих читателей, несмотря на то что сюжет там построен на чувствах. Интересна судьба этого произведения. С момента выхода в свет одна группа людей несла его как священное знамя, а другая, не менее торжественно, плевала в его сторону. Но и те, и другие, и сам автор присвоили роману статус политического манифеста. Такое уж было время. Россия второй половины девятнадцатого века бурлила от избытка социальных и политических проблем. В поисках их разрешения активно развивалось общественное сознание. Литература, конечно же, не могла оставаться в стороне. Писатели становились публицистами, а революционеры – писателями. Все смешивалось, и в результате мы получили богатое, многогранное и насыщенное идеями литературное наследство. С тех пор прошло полтора века. Количество проблем и конфликтов в нашем обществе не уменьшилось, но “за древностию лет” я осмелюсь поговорить о “разумных эгоистах” Н. Г. Чернышевского без политической подсказки.

“Разумными эгоистами” в романе “Что делать?” являются следующие персонажи: Лопухов, Кирсанов, Вера Павловна, Мерцаловы и другие из примыкающего к ним кружка “новых” людей. Чернышевский описывает их очень подробно. Вначале обобщенная характеристика: “Все резко выдающиеся черты их – черты не индивидуумов, а типа… Каждый из них – человек отважный, не колеблющийся, не отступающий, умеющий взяться за дело… это одна сторона их свойств; с другой стороны, каждый из них человек безукоризненной честности, такой, что даже и не приходит в голову вопрос: “Можно ли положиться на этого человека во всем безусловно?” Это ясно, как то, что он дышит грудью; пока дышит эта грудь, она горяча и неизменна, – смело кладите на нее свою голову, на ней можно отдохнуть”. Не знаю, как другим, а мне уже нравятся эти люди. Но закрадывается сомнение: неужели все-все так одинаково хороши? Автор поясняет: “Тут есть всякие люди: и сибариты, и аскеты, и суровые, и нежные, и всякие, всякие”. – “Так, значит, всякие,- думаю я. – Значит, недостатки у них имеются. Хорошо, это делает их живее. Но в чем же тогда особенность? А вот в том самом “разумном эгоизме”. Попробую расшифровать. Сказать я – эгоист – все равно, что сказать: я люблю себя. А герой романа может добавить: я люблю себя разумно! На деле это выглядит примерно так: у меня есть недостаток; мне надо с ним мучительно бороться; и я это сделаю, но не потому, что мой недостаток мешает кому-то другому; я исправляюсь потому, что это будет выгодно мне. “Эгоисты и материалисты, ведь они все делают, собственно, в удовольствие себе. По кирсановской теории, это и не мучительно, а даже приятно; ведь чем труднее дело, тем больше радуешься (по самолюбию) своей сие и ловкости, исполняя его удачно.” Кому-то это покажется слишком идеалистичным подходом, но лично я согласна с тем, что, совершая благое дело для кого-то, не стоит принимать за это благодарность. В противном случае теряется смысл этого дела. Как написал в своей статье “Мыслящий пролетариат” Д. И. Писарев: “…в жизни новых людей не существует разногласия между влечением и нравственным долгом; между эгоизмом и человеколюбием”.

Мы, конечно, хорошо знаем, что такое эгоизм в общепринятом смысле этого слова, и часто встречаем в жизни представителей данного сословия. Мягко выражаясь, они ни у кого из нас не вызывают симпатии. Герои Чернышевского, наоборот, внушают доверие своими поступками, и читателю хочется попробовать жить так же: “Они, видишь ли, высшее свое наслаждение находят в том, чтобы люди, которых они уважают, думали о них как о благородных людях, и для этого, государь мой, они… придумывают всякие штуки не менее усердно, чем ты для своих целей, только цели-то у вас различные… ты придумываешь дрянные, вредные для других, а они придумывают честные, полезные для других”.

Верочка говорила: “Я хочу делать только то, чего буду хотеть, и пусть другие делают так же”. Но что же случится, если желания двух людей войдут в противоречие? Уверяю вас, что “разумный эгоист” откажется от исполнения своего желания и объяснит это не благородством, но личной выгодой. В мою голову сейчас закралась курьезная мысль: а не был ли писатель Николай Гаврилович Чернышевский первым русским врачом-психоаналитиком? Ведь чем они сейчас занимаются? Учат человека сначала полюбить самого себя. После этого вас не смогут не полюбить другие, и после этого вы гармонично впишетесь в окружающую действительность. Может быть, не зря доктор Кирсанов занимался именно темой нервных и психических болезней?

А если говорить серьезно, я тоже, как Н. Г. Чернышевский, верю в существование “разумных эгоистов” и хочу, чтобы их становилось больше. К сожалению, поверить в то, что все человечество будет состоять из таких людей, я не могу. Это, конечно, утопия. Но есть в романе “Что делать?” строки, которые звучат одновременно и как героический эпос, и как пророчество: “И не останется их на сцене? – Нет. – Как же будет без них? – Плохо. Но после них все-таки будет лучше, чем до них. И пройдут года, и скажут люди: “После них стало лучше; но все-таки осталось плохо”. И когда скажут это, значит, пришло время возродиться этому типу, и он возродится в более многочисленных людях, в лучших формах, потому что тогда всего хорошего будет больше и все хорошее будет лучше…”

Я хочу дожить до этого времени.

А вы?

В романе “Евгений Онегин” А. С. Пушкина изображается широкая историко-культурная панорама жизни русского дворянства.

Для этого воссоздаются два важнейших историко-культурных пространства – две столицы, Москва и Петербург. Мир автора и героев неотделим от этих мест, каждому из них уделено большое внимание, в том числе в лирических отступлениях. Важна роль Петербурга и Москвы, сменяющих друг друга, в судьбах героев, в развитии сюжета.

В Петербурге начинается и завершается сюжет, ему отводится опорная роль в композиции. Санкт-Петербург – город, преимущественно связанный с главным героем романа, Онегиным. В первой главе воссоздаются быт и нравы петербургского дворянства. Преобладающие мотивы – новизна, мода, современность:

Вот мой Онегин

Острижен по последней моде.

В кабинете у героя: “янтарь на трубках цареграда, фарфор и бронза на столе, духи в граненом хрустале.”

Петербург – центр современной жизни, средоточие новых веяний, здесь наиболее сильно проявляется европеизация русского дворянства. В этой главе часто встречаются слова “модный”, “современный”. Необходимо обратить внимание на авторское отношение к западноевропейским веяниям. В романе нет грибоедовской злой иронии в адрес подражателей французам, можно говорить только о мягком юморе:

…Все, что в Париже вкус голодный,

Полезный промысел избрав,

Изобретает для забав,

Для роскоши, для неги модной, –

Все украшало кабинет

Философа в осьмнадцать лет.

… Но панталоны, фрак, жилет,

Всех этих слов на русском нет…

Можно заметить, что в Петербурге время стремительно бежит, для измерения времени в Петербурге используется “брегет”.

Для петербургского дворянства характерны суета, мишурность: “везде поспеть немудрено”. День главного героя Евгения Онегина – воплощение суеты.

Бывало он еще в постели:

К нему записочки несут,

Что? Приглашенья? В самом деле,

Три дома на вечер зовут…

В этом обществе превыше всего честь и общественное мнение, которое создает особенный тип поведения.

И вот общественное мненье!

Пружина чести, наш кумир!

И вот на чем вертится мир!

Существенно различаются “Петербург Онегина” и “Петербург автора”. Можно противопоставить их как “поэтический” и “прозаический” образы Петербурга, на примере фрагментов, посвященных театру:

“Петербург Пушкина”:

Волшебный край! Там в стары годы,

Сатиры смелый властелин,

Блистал Фонвизин, друг свободы,

И переимчивый Княжнин;

Там Озеров невольны дани

Народных слез, рукоплесканий

С младой Семеновой делил…

…Там, там под сению кулис

Младые дни мои неслись…

Сейчас же:

…Мои богини! что вы? где вы?

Внемлите мой печальный глас:

Все те же ль вы? другие ль девы,

Сменив, не заменили вас?

… Иль взор унылый не найдет

Знакомых лиц на сцене скучной,

И, устремив на чуждый свет

Разочарованный лорнет,

Веселья зритель равнодушный,

Безмолвно буду я зевать

И о былом воспоминать?

Второй раз мы видим Петербург в восьмой главе романа. Здесь сатира и сарказм по отношению к светскому обществу звучат острее, значительнее психологическое отличие Онегина от “пустого” света. В то же время показаны (или, по крайней мере, упомянуты) весьма достойные представители великосветского дворянства (например П. А. Вяземский). заметной фигурой в аристократическом обществе теперь уже является и Татьяна, глубоко симпатичная повествователю ( в Татьяне сосредоточено все достойное и красивое, что есть в светском обществе).

Итак, образ Петербурга в романе отличается не только многоплановостью, местами контрастностью, но и гармонической целостностью.

Москва занимает промежуточное, срединное место в композиции произведения. Она – тема седьмой главы ( хотя действие

главы начинается в деревне). В начале 7-й главы мы видим три эпиграфа, посвященные Москве, в которых выражается отношение автора к этому городу:

Москва, России дочь любима,

Где равную тебе сыскать?

Дмитриев

Как не любить родной Москвы?

Баратынский

Гоненье на Москву! что значит видеть свет!

Где ж лучше?

Где нас нет.

Грибоедов

Москва имеет нечто общее с Петербургом (историческая столица, присутствие светского общества) Московская жизнь скучна и пуста.

Все в них так бледно, равнодушно:

Они клевещут, даже скучно…

Важно обратить внимание на московский пейзаж:

…Но вот уж близко. Перед ними

Уж белокаменной Москвы,

Как жар, крестами золотыми

Горят старинные главы…

… уж столпы заставы

Белеют: вот уж по Тверской

Возок несется чрез ухабы.

Мелькают мимо будки, бабы,

Мальчишки, лавки, фонари,

Дворцы, сады, монастыри, Бухарцы, сани, огороды,

Купцы, лачужки, мужики,

Бульвары, башни, казаки,

Аптеки, магазины моды,

Балконы, львы на воротах

И стаи галок на крестах.

В этом наборе слов Пушкин умело показал Москву со всех сторон. В строфе XXXVI автор говорит великие слова, известные любому русскому человеку, в которых отразилась глубокая любовь Пушкина к этому противоречивому городу:

Москва…как много в этом звуке

Для сердца русского слилось!

Как много в нем отозвалось!

В седьмой главе также имеет большое значение гражданско-патриотическое отступление на тему событий минувшей войны:

Вот, окружен своей дубравой,

Петровский замок. Мрачно он

Недавнею гордится славой.

Напрасно ждал наполеон,

Последним счастьем упоенный,

Москвы коленопреклоненной

С ключами старого кремля:

Нет, не пошла Москва моя

К нему с повинной головою.

Исключительно важны в московских сценах прямые и “скрытые” отсылки к “Горю от ума”.

Примечательно, что в Москве не появляется Онегин (в композиционном отношении московский эпизод симметричен “путешествию Онегина”, где, соответственно, не появляется Татьяна).

Можно заметить, что в культурно-мифологической перспективе Москва ассоциируется с женским началом, а Петербург – с мужским. В соответствии с этим в Москве важное значение имеет женский мир, мир “бабушек” (“И хором бабушки твердят:

“Как наши годы-то летят!” )

До поэзии ли сегодня в нашей стране, где все общество пытается найти ответы на традиционно русские вопросы: “Кто виноват?” и “Что делать?” До поэзии, доказала наша российская общественность, и в стране с невиданным размахом было отмечено 200-летие со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина.

Да, меняются формации, политические позиции, лидеры. Но целая эпоха античности обозначена гомеровской, а век ХIХ – пушкинским. Любовь Ромео и Джульетты, Татьяны и Евгения переживает века.

У каждого есть любимые строчки Пушкина. Для меня таковыми являются его стихи “К морю”, написанные в 1824 г.:

Прощай, свободная стихия!

В последний раз передо мной

Ты катишь волны голубые

И блещешь гордою красой.

Свобода прежде всего привлекает поэта. И в последующих строфах мотив свободы и силы, мощи морской стихии неоднократно звучит вновь. Поэт сравнивает с морем Байрона:

Он духом создан был твоим:

Как ты, могущ, глубок и мрачен,

Как ты, ничем не укротим.

Эту черту ничем неукротимой вольности, свободы поэт усиливает, говоря о своеволии моря. Поэт любит в нем

…И своенравные порывы!

Смиренный парус рыбарей,

Твоею прихотью хранимый,

Скользит отважно средь зыбей:

Но ты взыграл, неодолимый,

И стая тонет кораблей.

Образ моря здесь выступает уже как образ какого-то живого богатыря, и не случайно эпитет “неодолимый” поставлен в мужском роде.

Какие еще стороны привлекают поэта в море? Красота, в которой отражается для него его свобода, мощь. Образ моря – прекрасного, свободного, могучего – близок поэту, он наделяет море чертами живого существа. Поэт с ним, как с другом, делится своими думами и желаниями и находит в нем отклик:

Как я любил твои отзывы,

Глухие звуки, бездны глас

И тишину в вечерний час…

Тесно связаны с образом моря в этом стихотворении и размышления о двух великих могилах, как бы возникающих в поэтическом воображении автора при взгляде в туманную беспредельную даль. Одно имя названо:

…Один предмет в твоей пустыне

Мою бы душу поразил.

Одна скала, гробница славы…

Там погружались в хладный сон

Воспоминанья величавы:

Там угасал Наполеон.

Другой, не менее романтический образ появляется в следующих строках:

И вслед за ним, как бури шум,

Другой от нас умчался гений,

Другой властитель наших дум.

Это – Байрон, погибший на берегу Ионического моря в апреле 1824 г.

Две могилы великих людей, включенные поэтом в развернувшийся до масштаба безграничного океана образ моря, делают его не только живым, чувствующим, думающим.

Море и его жизнь как бы связываются с человечеством и его жизнью. Так углубляется и расширяется облик моря, приобретая величественные очертания…

Общий характер стихотворения грустный, как и должно быть, когда прощаешься с близким и любимым тобою существом.

Вот почему всякий раз, когда мне становится грустно, я открываю томик Пушкина, нахожу это стихотворение и еще раз перечитываю. И представляю Черное море, Крым, Гурзуф, ведь именно там родилось это стихотворение, посвященное стихии и так точно описывающее чувства человека охваченному созерцанием этой стихии.

Что касается… биографических

сведений,-они в моих стихах.

С. Есенин

Сергей Александрович Есенин – самобытный и очень национальный поэт. Он мог родиться только в России, среди ее обширных полей, синих рек, прекрасных берез, так любимых им.

Выткался на озере алый свет зари.

На бору со звонами плачут глухари.

Плачет где-то иволга, схоронясъ в дупло.

Только мне не плачется – на душе светло.

По признанию Есенина, писать стихи он начал рано, но сознательное творчество “относил к 16-17 годам”. В этом периоде его стихи светлы и безмятежны, они отражают спокойствие души и восторженное восприятие окружающего мира.

Вот уж вечер.

Роса блестит на крапиве.

Я стою у дороги.

Прислонившись к иве.

Хорошо и тепло.

Как зимой у печки.

И березы стоят,

Как большие свечки.

Безмятежное детство плавно перешло в юность, еще не омраченную заботами и страданиями. Грусть и печаль, естественные для человека, поэт переживает легко. Они лишь на время затуманят взор, отвлекут от окружающей красоты, а потом душа вновь полна впечатлениями огромного мира. Поэт еще очень молод и наивен, оттого так восторженно воспринимает порой обычные вещи.

Сыплет черемуха снегом,

Зелень в цвету и росе.

В поле склоняясь к побегам,

Ходят грачи в полосе.

Никнут шелковые травы,

Пахнет смолистой сосной.

Ой, вы луга и дубравы,

Я одурманен весной.

Необычайная нежность и лиричность в описании природы несколько приглушается со временем, но остается как манера и стиль Есенина на всю его жизнь.

В том краю, где желтая крапива

И сухой плетень,

Приютились к вербам, сиротливо

Избы деревень.

Там в полях, за синей гущей лога,

В зелени озер.

Пролегла песчаная дорога

До сибирских гор.

Знакомство с городом, проблемами “взрослой Жизни” заставили по-новому взглянуть на окружающее. Поэт уже более критичен, ему не нравится убожество окружающей жизни. Он видит необходимость перемен, но душой не приемлет их.

Я последний поэт деревни.

Скромен в песнях дощатый мост.

За прощальной стою обедней

Кадящих листвою берез.

Основным мотивом творчества Есенина остается необычный простор родных полей, неброская красота родной земли, убогой и бедной, но любимой. Ее поэт не променяет ни на какие сокровища мира. Эта преданность родине несколько наивна, но Есенин хранит и лелеет ее в своем сердце, как дорогое и трогательное чувство.

Спит ковыль. Равнина дорогая,

И свинцовой свежести полынь.

Никакая родина другая

Не вольет мне в грудь мою теплынь

И теперь, когда вот новым светом

И моей коснулась жизнь судьбы,

Все равно остался я поэтом

Золотой бревенчатой избы.

Как-то очень быстро пролетела молодость поэта. В тридцать лет он ощущает себя “стариком”, много видавшим и пожившим. Кажется, автор устал от бурной жизни, хотя сам утверждает, что любит и ценит каждое мгновение происходящего;

Жизнь – обман с чарующей тоскою.

Оттого так и сильна она,

Что своею грубою рукой

Роковые пишет письмена.

Я всегда, когда глаза закрою, Говорю:

“Лишь сердце потревожь,

Жизнь – обман, но и она порою

Украшает радостями ложь”.

В 1925 году все чаще звучат в поэзии Есенина мотивы скорой и неминуемой смерти. Порой поэт грустит, чаще же старается иронизировать или даже с сарказмом говорить о себе и том недолгом пути, которым пришлось пройти.

Но, погребальной грусти внемля,

Я для себя сложил бы так:

Любил он родину и землю,

Как любит пьяница кабак.

Для нас же поэзия Есенина, озаренная немеркнущим светом любви ко всему живому, является примером искренней и беззаветной любви к России.