Category: Сочинения по литературе

Радищев – рабства враг.

А. Пушкин

Александр Николаевич Радищев – первый русский революционер из дворян, писатель, провозгласивший в своей книге “Путешествие из Петербурга в Москву” необходимость революции в ‘России против монархии и крепостного права. Картины крепостной неволи и самодержавной деспотии написаны в ней пером страстного патриота, защитника родного народа.

В мае 1790 года на прилавке одного из книжных магазинов столицы появилось произведение А. Н. Радищева “Путешествие из Петербурга в Москву”. Работа печаталась без указания автора, в ней с неслыханной для того времени смелостью и прямотой “безымянный путешественник” наносил сокрушительные удары по всем устоям тогдашней императорской России: крепостному праву, господствующей православной церкви, царской власти.

Познакомившись с книгой, напуганная Екатерина II говорила о Радищеве (имя автора вскоре было установлено), что “это бунтовщик похуже Пугачева”.

Александр Николаевич Радищев в то время стоял на высоте наиболее передовых идей своего времени, он был хорошо знаком с трудами великих деятелей французской просветительской философии, но книга “Путешествие из Петербурга в Москву”, написанная на русской исторической почве, была кровно связана с русской действительностью последней трети XVIII века. В своей внутренней политике Екатерина II отстаивала прежде всего интересы дворянства, затем купечества. Имея в виду “Манифест о вольности дворянства”, Радищев писал в “Путешествии из Петербурга в Москву”, что “крестьянин в законе мертв”. Действительно, подобными указами правительства крестьянин отдался в полное распоряжение помещика, порабощение крестьян становилось все более бесчеловечным. Не существовало никакого закона, определяющего размеры крестьянских повинностей – барщины и оброка. Именно об этом и говорит Радищев в главе “Любани”. Встречаясь с крестьянином, путешественник удивлен, что тот работает в воскресенье:

“- Ты, конечно, раскольник, что пашешь по воскресеньям?

– Нет, барин, я прямым крестом крещусь,- сказал он…- в неделе-то, барин, шесть дней, а мы шесть раз в неделю ходим на барщину…

– Как же ты успеваешь доставать хлеба, коли только праздник имеешь свободным?

– Не одни праздники, и ночь наша. Не ленись наш брат, то с голоду не умрет”.

После этого разговора путешественник грозно предупреждает крепостников:

“- Страшись, помещик жестокосердный, на челе каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение”.

Постепенно автор переходит к рассуждениям о себе и своем слуге Петрушке. Разве не так же несчастен его крепостной, кто дал власть одним людям над другими? “Закон!” Слезы гнева и стыда текут по лицу путешественника. Он серьезно задумался о несправедливости окружающего мира и ужаснулся пропасти, которая разверзлась между ним и крестьянами. Это в силах понять только совестливый человек, именно таким и предстает перед читателями автор-рассказчик. “Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человечества уязвлена стала”. А сам он очень за многое осуждает не только свой класс, но и себя. Радищев “взирает” на действительность взволнованным взором патриота, пламенного гражданина, страстно желающего счастья своей стране.

С каждой новой главой “Путешествия из Петербурга в Москву” перед его читателями развертываются разнообразные, но одинаково типичные картины безобразий, неправд и произвола, безнаказанно свершающихся в самодержавно-крепостнической стране. Обыденно и спокойно творятся вопиющие несправедливости; государственная служба является неприкрытым орудием классового угнетения. Подрядчики хищничают, вельможи грубо и цинично попирают закон, крепостники-Помещики грабят и мучают своих крестьян. Безбрежное море страданий закрепощенного крестьянства разлито почти по всем страницам радищевской книги.

В “Путешествии из Петербурга в Москву” “благополучных деревень” не существует. Время от времени на страницах мелькают положительные образы “добрых дворян”. Однако их личные качества не способны изменить существующего положения вещей.

Тема восстания народа, порабощенного крестьянства против “алчных зверей, пиявиц ненасытных” и “злодея злодеев всех лютейшего” – царя проходит через все произведение. Радищев оправдывает выступления крепостных против помещиков, более того, он призывает их к решительной борьбе с крепостничеством и самодержавием.

Несмотря на то, что произведение напечатано около двухсот лет назад, многие обвинения Радищева актуальны и в наше время. “И мы страну опустошения назовем блаженною… где сто гордых граждан утопают в роскоши, а тысячи не имеют надежного пропитания, ни собственного от зноя и мраза укрова?” Не про нас ли?!

Поэма “Медный всадник” была написана в Болдине осенью 1833 г. Полностью эта “петербургская повесть” не была разрешена Николаем I к печати, и лишь ее начало Пушкин напечатал в “Библиотеке для чтения “, под названием: “Петербург. Отрывок из поэмы “. Что же не понравилось царю? Изображение Пушкиным его прадеда, сомнительность основной идеи и слово “истукан” по отношению к императору. Но поэт не зря называет Петра “истуканом”, это слово он отстаивает, затем даже пробует изменить, но бросает исправления, не доведя их до завершения.

Само произведение явилось результатом размышлений Пушкина об историческом значении реформ Петра и развитии новой, послепетровской России. Поэта волновала мысль о том, что историческое движение приносит в жертву “маленьких людей” – таких, как герой “Медного всадника” Евгений.

Но первое, что поражает в “Медном всаднике” – это несоответствие между основной идеей поэмы и ее содержанием. Здесь повествуется о бедном, ничтожном петербургском чиновнике – неумном, неоригинальном человеке, который был влюблен в Парашу, дочь вдовы. Наводнение1824 года смело их дом: и мать, и Параша погибли. Евгений не перенес

этого несчастия и сошел с ума. Однажды ночью, проходя мимо памятника Петру I, он в безумии прошептал несколько злых слов в адрес императора, видя в нем виновника своих бедствий. Расстроенному воображению Евгения представилось, что Медный всадник разгневался и погнался за ним на своем бронзовом коне. Через несколько месяцев безумец умер.

Но с этой несчастной историей любви бедного чиновника связаны некоторые эпизоды, казалось бы вовсе ей не соответствующие. Прежде всего ей длинное “Вступление “, в котором говорится об основании Петром Великим Петербурга и дан ряд картин, представляющих облик “творения Петра “:

По оживленным берегам

Громады стройные теснятся

Дворцов и башен…

В гранит оделася Нева;

Мосты повисли над водами;

Темно-зелеными садами

Ее покрылись острова…

Затем в самой повести Петр Великий оказывается как бы вторым действующим лицом.

Поэт мало и неохотно говорит о любви Евгения и Параши, но много и с увлечением – о Петре. Преследование несчастного юноши Медным всадником изображено не как бред сумасшедшего, а как реальность, и, таким образом, в повесть введен элемент загадочного и сверхъестественного. Это заставило критиков искать в “Медном Всаднике ” какой-то второй, внутренний смысл и расценить образы героев поэмы как неоднозначные. Белинский считал идеей “Медного всадника” столкновение личности с неизбежным ходом истории, противостояние коллективной, общественной воли, в лице Петра Великого, и воли личной (в лице Евгения). И прав Петр, так как за ним стоит “историческая необходимость”. Другие видели в героях выразителей двух сил: язычества и христианства, борющихся в европейской цивилизации. Для них Петр был представителем личного начала, героизма, а Евгений – начала безличного, коллективной воли. А третьи, наконец, оценивали Петра как воплощение самодержавия, а “злобный “

шепот Евгения – как мятеж против деспотизма. Видимо, последнее предположение ближе всего к замыслу Пушкина. Ему не свойственно было олицетворять в своих героях такие идеи, как “язычество ” и “христианство ” или “историческая необходимость ” и “участь индивидуальностей “.

Если присмотреться к пушкинским героям, станет явным, что поэт стремился всеми средствами сделать одного из них – Петра максимально “великим “, а Евгения – “маленьким “, “ничтожным ” и незаметным. Петр, по замыслу поэта, должен был стать олицетворением мощи самодержавия, а “бедный Евгений ” – воплощением бессилия,

незначительности личности.

Петр Великий принадлежал к числу любимейших героев Пушкина. Он внимательно изучал его жизнь, посвящал ему восторженные строфы, вводил как действующее лицо в свои произведения. Он представлялся поэту существом исключительным, как бы превышающим человеческие размеры. Однако Пушкин всегда видел в нем и крайнее проявление самовластия, деспотизма. Поэт писал в “Исторических замечаниях” (1822 г.): “Петр I презирал человечество, может быть, более, чем Наполеон “. Тут же добавлено, что при Петре Великом в России было “всеобщее рабство и безмолвное повиновение “.

В “Медном Всаднике ” мощь и самовластие императора доведены до крайних пределов. Чтобы окончательно сделать своего героя чистым воплощением самодержавия, чтобы и во внешнем облике отличить его от живых людей, Пушкин переносит действие своей повести на сто лет вперед ( “Прошло сто лет… “) и заменяет самого Петра – его

памятником, “горделивым истуканом “.

Во всех эпизодах, где является Медный Всадник, он изображен он как существо высшее, не знающее себе равных. На бронзовом коне он всегда стоит “в неколебимой вышине” “с простертою рукою”. Наивысшего обожествления образ Петра достигает, когда Пушкин, забыв на время своего Евгения, задумывается над смыслом подвига, совершенного основателем Петербурга:

О, мощный властелин Судьбы!

Не так ли ты над самой бездной,

На высоте уздой железной

Россию поднял на дыбы?

Это уже не только победитель стихии, это – “властелин Судьбы “, который своей “роковой волей ” направляет жизнь целого народа. Даже сам поэт, охвачен страхом перед сверхчеловеческой мощью и неколебимостью:

Ужасен он в окрестной мгле!

Какая дума на челе!

Какая сила в нем сокрыта!

Таков первый герой “петербургской повести “: Петр, Медный всадник, “гигант”. Пушкин позаботился, чтобы второй его герой, “бедный, бедный… Евгений “, был полной ему противоположностью. Это ничтожный коломенский чиновник, который “где-то служит”. В отличие от Петра, у него нет определенного облика, он теряется в серой, безликой массе ему подобных “граждан столичных “. Оба героя – олицетворения двух крайностей: высшей человеческой мощи и предельного человеческого ничтожества.

Во время наводнения, буйства стихии мы видим, что “Народ зрит божий гнев и казни ждет. Увы! все гибнет…” Однако среди этого всеобщего смятения есть один, кто остается спокоен. Это “Медный всадник”, державец полумира, чудотворный строитель этого города:

В неколебимой вышине,

Над возмущенною Невою,

Стоит с простертою рукою

Кумир на бронзовом коне.

А рядом Евгений, верхом на мраморном льве. Это первое столкновение бедного героя и могучего “всадника”. Случай сделал так, что они остались наедине, двое на пустой площади, над водой, “завоевавшей все вокруг “, – “Медный всадник” “обращен спиною” к ничтожному человечку, к одному из бесчисленных своих подданных, он не

видит, не замечает его.

Но стихия, которая, несмотря на свою силу, мощь и мятежный рывок из гранитных оков, была побеждена, порождает другой мятеж: человеческой души. Евгений не переносит “ужасных потрясений “, пережитых им: наводнения и гибели близких. Он сходит с ума, становится чужд свету, живет, не замечая ничего вокруг, в мире своих дум, где постоянно раздается “мятежный шум Невы и ветров “. Проходит год, наступает

такая же ненастная осенняя ночь, какая была перед наводнением. Безумец вспоминает все пережитое и тот час, когда он оставался “на площади Петровой ” наедине с грозным кумиром. Это воспоминание приводит его на ту же площадь, он видит и каменного льва, на котором когда-то сидел верхом, и Петра. И вдруг на Евгения находит некоторое прозрение: в “кумире ” он внезапно признает виновника своих несчастий. “Как обуянный силой черной “, он припадает к решетке и злобно шепчет свою угрозу властелину: “Добро, строитель чудотворный! Ужо тебе! “

Здесь важно то, что “маленький человек”, тот, чьи мечты не шли дальше скромного пожелания “выпросить местечко”, внезапно почувствовал себя равным Медному всаднику. Он нашел в себе силы и смелость грозить “державцу полумира “. Пушкин описывает состояние Евгения в эту минуту:

Чело к решетке хладной прилегло,

Глаза подернулись туманом,

По сердцу пламень пробежал,

Вскипела кровь…

Торжественность и дерзость тона заставляют относиться к нему иначе, чем раньше. Это уже не простой герой, который “живет в Коломне, где-то служит “, – это соперник “грозного царя “, о котором надо говорить тем же языком, что и о Петре.

И “кумир ” не может с тем же презрением отнестись к угрозам “бедного безумца “. Его лицо возгорается гневом, он покидает свое место и гонится за бедным Евгением. “Медный всадник” преследует его, чтобы заставить смириться, забыть все, что мелькнуло в его уме в тот час, когда “прояснились в нем страшно мысли “:

И во всю ночь, безумец бедный

Куда стопы ни обращал,

За ним повсюду Всадник Медный

С тяжелым топотом скакал.

Медный Всадник достигает своей цели: Евгений смиряется. Второй мятеж побежден, как и первый. Как после буйства Невы “в порядок прежний все вошло “, Евгений снова стал ничтожнейшим из ничтожных, и весною его труп, труп бродяги, рыбаки похоронили на пустынном острове “ради бога “.

Итак “гиганту” действительно “нет дела до гибели неведомых”. Он, стоя на своем гранитном монументе с “простертою рукою”, недосягаем, свободен и неколебим. Он правит судьбами людей, их жизнями. Может губить, уничтожать только ради “исторической необходимости”. Медный всадник не гуманен к людям, он безжалостный тиран, который не терпит никакого сопротивления, что мы видим на примере Евгения. Но, по мысли Пушкина, это всесилие и деспотизм никогда не приведут Россию к миру и согласию. Пока царят они, здесь будут по-прежнему царить и “всеобщее рабство, и безмолвное повиновение “.

Волшебница-природа часто вдохновляла А. С. Пушкина, вызывая его неподдельное изумление и восторг. Автор очень тонко чувствовал окружающую его нерукотворную красоту. Большинство лирики поэта проникнуто любовью к родной русской природе. Причем для автора нет ничего малозначительного. Даже в самом малом он находит свою изюминку, причину для восхищения. Вот, например, в стихотворении “Цветок”поэт описывает свои чувства при виде засохшего цветка. Сухая былинка, забытая в книге, вызывает у него целую гамму эмоций. Глядя на цветок, пытаясь разгадать его тайну, поэт переходит к размышлениям о человеческой судьбе. Автор размышляет о том, где и когда цвел цветок, кем он был сорван:

И жив ли тот, и та жива ли?

И нынче где их уголок?

Или уже они увяли,

Как сей неведомый цветок?

Пушкин невольно подводит нас к мысли о трагической человеческой судьбе. Хотя, помечтав, можно представить себе, что цветок был сорван влюбленными и засушен в книге на память. Поэт оставляет некую недосказанность, возможность для полета фантазии.

Пушкинская лирика развивает в нас способность видеть и чувствовать красоту родной природы, ведь иногда она проявляется в самом крохотном – в увядшем цветке, в капельке росы, в плавном танце снежинок. Благодаря лирике поэта мы совершаем незабываемое по своим ощущениям путешествие в мир природы и человеческой жизни.

ФРАГМЕНТ ИЗ СТАТЬИ “ОБЛОМОВ” (О КОМПОЗИЦИИ РОМАНА)

Огромная идея автора во всем величии своей простоты улеглась в соответствующую ей рамку. По этой идее построен весь план романа, построен так обдуманно, что в нем нет ни одной случайности, ни одного вводного лица, ни одной лишней подробности; через все отдельные сцены проходит основная идея, и между тем во имя этой идеи автор не делает ни одного уклонения от действительности, не жертвует ни одною частностию во внешней отделке лиц, характеров и положений. Все строго естественно и между тем вполне осмысленно, проникнуто идеей. Событий, действий почти нет; содержание романа может быть рассказано в двух, трех строках, как может быть рассказана в нескольких словах жизнь всякого человека, не испытавшего сильных потрясений; интерес такого романа, интерес такой жизни заключается не в замысловатом сцеплении событий, хотя бы и правдоподобных, хотя бы и действительно случившихся, а в наблюдении над внутренним миром человека. Этот мир всегда интересен, всегда привлекает к себе наше внимание; но он особенно доступен для изучения в спокойные минуты, когда человек, составляющий предмет нашего наблюдения, предоставлен самому себе, не зависит от внешних событий, не поставлен в искусственное положение, происходящее от случайного стечения обстоятельств. В такие спокойные минуты жизни, когда человек, не тревожимый внешними впечатлениями, сосредотачивается, собирает свои мысли и заглядывает в свой внутренний мир, в такие минуты происходит иногда никому не заметная, глухая внутренняя борьба, в такие минуты зреет и развивается задушевная мысль или происходит поворот на прошедшее, обсуживание и оценка собственных поступков, собственной личности. Эти таинственные минуты особенно дороги для художника, особенно интересны для просвещенного наблюдателя. В романе г. Гончарова внутренняя жизнь действующих лиц открыта перед глазами читателя; нет путаницы внешних событий; нет придуманных и рассчитанных эффектов, и потому анализ автора ни на минуту не теряет своей отчетливости и спокойной проницательности. Идея не дробится в сплетении разнообразных происшествий: она стройно и просто развивается сама из себя, проводится до конца и до конца поддерживает собою весь интерес, без помощи посторонних, побочных, вводных обстоятельств. Эта идея так широка, она охватывает собою так много сторон нашей жизни, что, воплощая одну эту идею, не уклоняясь от нее ни на шаг, автор мог, без малейшей натяжки, коснуться чуть ли не всех вопросов, занимающих в настоящее время общество. Он коснулся их невольно, не желая жертвовать для временных целей вечными интересами искусства; но это невольно высказанное в общественном деле слово художника не может не иметь сильного и благотворного влияния на умы: оно подействует так, как действует все истинное и прекрасное. Часто случается, что художник приступает к своему делу с известною идеей, созревшею в его голове и получившею уже свою определенную форму; он берется за перо, чтобы перенести эту идею на бумагу, чтобы вложить ее в образы, – и вдруг увлекается самим процессом творчества; произведение, задуманное в его уме, разрастается и получает не ту форму, которая была назначена ему прежде. Отдельный эпизод, которому вначале следовало только подтвердить основную мысль, обрабатывается с особенною любовью и вырастает так, что почти выдвигается на первый план, и между тем от этого, по-видимому, незаконного преобладания одной части над другими не происходит дисгармонии; основная идея не теряет своей ясности, не затемняется развитием эпизодов; все произведение остается стройным и изящным, хотя и не соблюдена математическая строгость в соразмерности частей. Описанный нами факт творчества свершился, как кажется, над романом г. Гончарова. Главною идеей автора, насколько можно судить и по заглавию и по ходу действия, было изобразить состояние спокойной и покорной апатии, о которой мы уже говорили выше; между тем после прочтения романа у читателя может возникнуть вопрос: что хотел сделать автор? Какая главная цель руководила им? Не хотел ли он проследить развитие чувства любви, анализировать до мельчайших подробностей те видоизменения, которые испытывает душа женщины, взволнованной сильным и глубоким чувством? Вопрос этот рождается не оттого, чтобы главная цель была не достигнута, не оттого, чтобы внимание автора уклонилось от нее в сторону; напротив! дело в том, что обе цели, главная и второстепенная, возникшая во время творчества, достигнуты до такой степени полно, что читатель не знает, которой из них отдать пред
почтение. В “Обломове” мы видим две картины, одинаково законченные, поставленные рядом, проникающие и дополняющие одна другую. Главная идея автора выдержана до конца; но во время процесса творчества представилась новая психологическая задача, которая, не мешая развитию первой мысли, сама разрешается до такой степени полно, как не разрешалась, быть может, никогда. Редкий роман обнаруживал в своем авторе такую силу анализа, такое полное и тонкое знание человеческой природы вообще и женской в особенности; редкий роман когда-либо совмещал в себе две до такой степени огромные психологические задачи, редкий возводил соединение двух таких задач до такого стройного и, по-видимому, несложного целого…

Современный театр – очень сложное и многогранное явление. “Театр начинается с вешалки”, – говорит пословица. Но ведь только начинается. Театр – это, конечно, необычная, праздничная обстановка. Когда ты входишь в зал, видишь строгие ряды кресел, тяжелые складки занавеса, лепные украшения на стенах и потолке, то сразу ощущаешь торжественность момента, ожидаешь чего-то необычного. Это ожидание далеко не всегда оправдывается, но любая театральная постановка, даже самая неудачная, оставляет след в душе, становится предметом споров и обсуждений. Почему?

Прежде всего, современный театр – это живая связь времен. По-прежнему остаются популярными в современном театре такие пьесы, как “Гамлет” В. Шекспира, “Ревизор” Н. В. Гоголя. Вновь и вновь мучается своей непосильной ношей Гамлет, заглядывая за грань жизни и смерти: “Быть или не быть? Вот в чем вопрос?” Снова Городничий произносит свою сакраментальную фразу: “Над кем смеетесь? Над собой смеетесь!..” Одна из тенденций современного театра – осовременивание классики. Например, в постановке нашего драматического театра Хлестаков в “Ревизоре” в конце спектакля читает рэп. В постановке этого же спектакля в Киеве практически все актеры одеты в современные костюмы и разговаривают по мобильным телефонам.

Как к этому относиться? Я думаю, что эту черту в современном театре нельзя назвать ни негативной, ни позитивной. С одной стороны, искусство должно идти в ногу со временем и как-то выживать в условиях массовой культуры – ведь кто-то должен покупать билеты в театр, чтобы он продолжал свое существование. Но с другой стороны, при таком “переодевании” театральной классики теряется ее историческое своеобразие, исчезает неповторимое ощущение прошлого, которое тоже необходимо зрителю.

Еще одна очень важная черта современного театра – пристальное внимание к внутреннему миру, сложным душевным коллизиям, психологии современного человека. Где, как ни в театре, мы можем посмотреть на самих себя и понять, как сложен мир вокруг нас! Не случайно, что со сцены не сходят пьесы А. Вампилова. Например, в пьесе А. Вампилова “Старший сын” поэтизируется духовное родство людей, которое далеко не всегда обосновано их родственными связями. Во взаимоотношениях “отца” (музыканта Сарафанова) и “сына” (студента Бусыгина) проявляется реальная сложность взаимоотношений между людьми, установления контакта и избегания конфликта.

Кроме того, современный театр – это всегда напряженные поиски нового. Ведь новым взглядом на мир, новым ритмам жизни должны соответствовать и новые приемы режиссуры, новые пути решения сценического пространства. Театр Романа Виктюка, безусловно, является таким явлением. На всю Украину и даже на всю Европу прогремела постановка шекспировского “Гамлета” с Л. Кравчуком в главной роли. В театре Р. Виктюка главным является не слово, не текст произведения, но само видение режиссера: многообразные цветовые композиции, актерская пластика, сценические конструкции.

Конечно, театр Р. Виктюка – это выдающееся явление. Уровень же обычных театральных постановок часто оставляет желать лучшего. Государство мало обращает внимания на культуру вообще и на театр в частности. Но даже в этот безусловно тяжелый период современный украинский театр обладает большим потенциалом. Прежде всего, в нем множество талантливых актеров (Б. Ступка, Д. Шевченко и многие другие).

Сейчас многие из моих ровесников считают, что во времена телевидения, компьютера и Интернета театр потерял свою значимость. Я не согласна с этим мнением. Еще Шекспир писал: “Жизнь – театр, и люди в нем – актеры”.

Именно поэтому, мне кажется, театр будет всегда. Театр – зеркало жизни, в которое всегда интересно посмотреть, вне зависимости от времени. Современный театр – это место, где можно увидеть собственное отражение, погрустить и посмеяться над собой.

Единство повествовательного и лирического начал в поэме. Реализация лирического в лирических отступлениях. Лирические отступления: высказывания лирического, публицистического, философского и т. п. характера, в которых с наибольшей ясностью выражается авторская позиция, а иногда – личность реального автора. В композиции произведения авторские отступления играют существенную роль. Они принадлежат к внесюжетным элементам и, как правило, слабо связаны с основным действием. Авторские отступления являются формой создания образа автора.

Задача лирического повествования – демонстрация положительного идеала автора. Образ Руси – единственный светлый образ во всей поэме. Русь (народ) – истинно “живой” персонаж поэмы “Мертвые души”. С русским народом Гоголь связывает надежды на будущее страны. В лирических отступлениях автор создает образы народа-богатыря и Русской земли, полной чудес и загадок. Поэма заканчивается образом Руси-тройки. К этому образу относятся живые человеческие души, образы же чиновников и помещиков лишены души. Жанр поэмы определен автором как лиро-эпический: эпическая сторона повествует о событиях, лирическая связана с образами бессмертных и живых русских душ.

Тютчев и Фет, обусловившие развитие русской поэзии второй половины XIX века, вошли в литературу как поэты “чистого искусства”, выражающие в своем творчестве романтическое понимание духовной жизни человека и природы. Продолжая традиции русских писателей-романтиков первой половины XIX века (Жуковского и раннего Пушкина) и немецкой романтической культуры, их лирика была посвящена философско-психологическим проблемам.

Отличительной особенностью лирики этих двух поэтов явилось то, что она характеризовалась глубиной анализа душевных переживаний человека. Так, сложный внутренний мир лирических героев Тютчева и Фета во многом схож.

Лирический герой – это образ того героя в лирическом произведении, переживания, мысли и чувства которого отражены в нем. Он отнюдь не идентичен образу автора, хотя и отражает его личные переживания, связанные с теми или иными событиями его жизни, с его отношением к природе, общественной деятельности, людям. Своеобразие мироощущения, миропонимания поэта, его интересы, особенности характера находят соответственное выражение в форме, в стиле его произведений. Лирический герой отражает те или иные характерные черты людей своего времени, своего класса, оказывая огромное влияние на формирование духовного мира читателя.

Как в поэзии Фета, так и Тютчева, природа соединяет два плана: .внешне пейзажный и внутренне психологический. Эти параллели оказываются взаимосвязанными: описание органического мира плавно переходит в описание внутреннего мира лирического героя.

Традиционным для русской литературы является отождествление картин природы с определенными настроениями человеческой души. Этот прием образного параллелизма широко использовали Жуковский, Пушкин, Лермонтов. Эту же традицию продолжили Фет и Тютчев.

Так, Тютчев применяет прием олицетворения природы, который необходим поэту, чтобы показать неразрывную связь органического мира с жизнью человека. Часто его стихи о природе содержат раздумья о судьбе человека. Пейзажная лирика Тютчева приобретает философское содержание.

Для Тютчева природа – загадочный собеседник и постоянный спутник в жизни, понимающий его лучше всех. В стихотворении “О чем ты воешь, ветр ночной?” (начало 30-х годов) лирический герой обращается к миру природы, беседует с ним, вступает в диалог, который внешне имеет форму монолога:

Понятным сердцу языком

Твердишь о непонятной муке –

И роешь и взрываешь в нем

Порой неистовые звуки!..

У Тютчева нет “мертвой природы” – она всегда полна движения, на первый взгляд незаметного, но на самом деле непрерывного, вечного. Органический мир Тютчева всегда многолик и разнообразен. Он представлен в 364

постоянной динамике, в переходных состояниях: от зимы к весне, от лета к осени, от дня к ночи:

Тени сизые смесились,

Цвет поблекнул, звук уснул –

Жизнь, движенья разрешились

В сумрак зыбкий, в дальний гул…

(“Тени сизые смесились”, 1835)

Это время суток переживается поэтом как “час тоски невыразимой”. Проявляется желание лирического героя слиться с миром вечности: “Все во мне и я во всем”. Жизнь природы наполняет внутренний мир человека: обращение к истокам органического мира должно переродить все существо лирического героя, а все тленное и преходящее – уйти на второй план.

Прием образного параллелизма встречается и у Фета. Причем чаще всего он используется в скрытой форме, опираясь, прежде всего, на ассоциативные связи, а не на открытое сопоставление природы и человеческой души.

Весьма интересно используется этот прием в стихотворении “Шепот, робкое дыханье…” (1850), которое построено на одних существительных и прилагательных, без единого глагола. Запятые и восклицательные знаки тоже передают великолепие и напряжение момента с реалистической конкретностью. Это стихотворение создает точечный образ, который при близком рассмотрении дает хаос, “ряд волшебных изменений”, а в отдалении – точную картину. Фет, как импрессионист, основывает свою поэзию, и, в частности, описание любовных переживаний и воспоминаний, на непосредственной фиксации своих субъективных наблюдений и впечатлений. Сгущение, но не смешение красочных мазков придает описанию любовных переживаний остроту и создает предельную четкость образа любимой. Природа в стихотворении предстает участницей жизни влюбленных, помогает понять их чувства, придавая им особую поэтичность, таинственность и теплоту.

Однако свидание и природа описаны не просто как два параллельных мира – мира человеческих чувств и природной жизни. Новаторством в стихотворении явилось то, что и природа, и свидание показаны рядом отрывочных свиданий, связать которые в единую картину должен сам читатель.

В финале стихотворения портрет возлюбленной и пейзаж сливаются воедино: мир природы и мир человеческих чувств оказываются неразрывно связанными.

Однако в изображении природы у Тютчева и Фета есть и глубокое различие, которое было обусловлено прежде всего различием поэтических темпераментов этих авторов.

Тютчев – поэт-философ. Именно с его именем связано течение философского романтизма, пришедшее в Россию из германской литературы. И в своих стихах Тютчев стремится понять природу, включив ее е систему философских взглядов, превратив в часть своего внутреннего мира. Этим стремлением вместить природу в рамки человеческого сознания была продиктована страсть Тютчева к олицетворению. Так, в стихотворении “Весенние воды” ручьи “бегут и блещут и гласят”.

Однако стремление понять, осмыслить природу приводит лирического героя к тому, что он чувствует себя оторванным от нее; поэтому во многих стихотворениях Тютчева так ярко звучит стремление раствориться в природе, “слиться с запредельным” (“О чем вы воешь, ветр ночной?”).

В более позднем стихотворении “Тени сизые смесились…” это желание проступает еще более явно:

Сумрак тихий, сумрак сонный,

Лейся в глубь моей души,

Тихий, темный, благовонный,

Все залей и утеши.

Так, попытка разгадать тайну природы приводит лирического героя к гибели. Об этом поэт пишет в одном из своих четверостиший:

Природа – сфинкс. И тем она верней

Своим искусом губит человека,

Что, может статься, никакой от века

Загадки нет и не было у ней.

В поздней лирике Тютчев осознает, что человек является созданием природы, ее вымыслом. Природа видится ему как хаос, внушающий поэту страх. Над ней не властен разум, и поэтому во многих стихотворениях Тютчева появляется антитеза вечности мироздания и мимолетности человеческого бытия.

Совершенно иные отношения с природой у лирического героя Фета. Он не стремится “подняться” над природой, анализировать ее с позиции разума. Лирический герой ощущает себя органичной частью природы. В стихотворениях Фета передается чувственное восприятие мира. Именно непосредственность впечатлений отличает творчество Фета.

Для Фета природа является естественной средой. В стихотворении “Сияла ночь, луной был полон сад…” (1877) единство человеческих и природных сил чувствуется наиболее ясно:

Сияла ночь. Луной был полон сад, лежали

Лучи у наших ног в гостиной без огней.

Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,

Как и сердца у нас за песнею твоей.

Тема природы у этих двух поэтов связана с темой любви, благодаря которой также раскрывается характер лирического героя. Одной из главных особенностей тютчевской и фетовской лирики было то, что в основе ее лежал мир духовных переживаний любящего человека. Любовь в понимании этих поэтов – глубокое стихийное чувство, наполняющее все существо человека.

Для лирического героя Тютчева характерно восприятие любви как страсти. В стихотворении “Я очи знал, – о, эти очи!” это реализуется в словесных повторах (“страстной ночи”, “страсти глубина”). Для Тютчева минуты любви – “чудные мгновенья”, которые превносят в жизнь смысл (“В непостижимом моем взоре, жизнь обнажающем до дна…”).

У этого поэта жизнь сравнивается с “временем золотым”, когда “жизнь заговорила вновь” (“К. В.”, 1870). Для лирического героя Тютчева любовь – дар, посланный свыше, и некоторая магическая сила. Это можно понять из описания образа возлюбленной.

В стихотворении “Я очи знал, – о, эти очи!” важны эмоции не лирического героя, а внутренний мир возлюбленной. Ее портрет является отражением духовных переживаний.

Дышал он (взор) грустный, углубленный,

В тени ресниц ее густой,

Как наслажденье, утомленный

И, как страданье, роковой.

Внешний облик лирической героини показан не как реально достоверный, а таким, каким его воспринимал сам герой. Конкретной деталью портрета являются лишь ресницы, для описания же взора возлюбленной используются прилагательные, передающие чувства лирического героя. Таким образом, портрет возлюбленной является психологическим.

Для лирики Фета было характерно наличие параллелей между явлениями природы и любовными переживаниями (“Шепот, робкое дыханье…”). 366

В стихотворении “Сияла ночь. Луной был полон сад…” пейзаж плавно переходит в описание образа возлюбленной: “Ты пела до зари, в слезах изнемогая, что ты одна – любовь, что нет любви иной”.

Так, любовь наполняет жизнь лирического героя смыслом: “ты одна – вся жизнь”, “ты одна – любовь”. Все треволнения, по сравнению с этим чувством, уж не столь значимы:

…нет обид судьбы и сердца жгучей муки,

А жизни нет конца, и цели нет иной,

Как только веровать в рыдающие звуки,

Тебя любить, обнять и плакать над тобой!

Для любовной лирики Тютчева характерно описание событий в прошедшем времени (“Я очи знал, – о, эти очи!”, “Я встретил вас – и все былое…”). Это означает, что поэт осознает чувство любви как давно ушедшее, поэтому восприятие его трагично.

В стихотворении “К. Б.” трагизм любви выражается в следующем. Время влюбленности сравнивается с осенью:

Как поздней осени порою

Бывают дни, бывает час,

Когда повеет вдруг весною

И что-то встрепенется в нас…

В данном контексте это время года является символом гибельности и обреченности высокого чувства.

То же ощущение наполняет стихотворение “О, как убийственно мы любим!” (1851), вошедшее в “Денисьевский цикл”. Лирический герой размышляет о том, к чему же может привести “поединок роковой двух сердец”:

О, как убийственно мы любим!

Как в буйной слепоте страстей

Мы то всего вернее губим,

Что сердцу нашему милей!..

Трагизм наполняет и стихотворение “Последняя любовь”‘(1854). Лирический герой и здесь осознает, что любовь, возможно, будет гибельной: “Сияй, сияй, прощальный свет любви последней, зари вечерней!”. И тем не менее ощущение обреченности не мешает лирическому герою любить: “Пускай скудеет в жилах кровь, но в сердце не скудеет нежность…” В последних строках Тютчев лаконично характеризует само чувство: “Ты и блаженство, и безнадежность”.

Однако любовная лирика Фета тоже наполнена не только чувством надежды и упования. Она глубоко трагична. Чувство любви очень противоречиво; это не только радость, но и муки, страдания.

Стихотворение “На заре ты ее не буди” все наполнено двояким смыслом. На первый взгляд, показана безмятежная картина утреннего сна лирической героини, но уже второе четверостишие сообщает напряжение и разрушает эту безмятежность: “И подушка ее горяча, и горяч утомительный сон”. Появление эпитетов, таких, как “утомительный сон”, указывает не на безмятежность, а на болезненное состояние, близкое к бреду. Далее объяснятся причина этого состояния, стихотворение доводится до кульминации: “Все бледней становилась она, сердце билось больней и больней”. Напряжение нарастает, а последние строки совершенно меняют всю картину: “Не буди ж ты ее, не буди, на заре она сладко так спит”. Финал стихотворения представляет контраст с серединой и возвращает читателя к гармонии первых строк.

Таким образом, восприятие лирическим героем любви сходно для обоих поэтов: несмотря на трагизм этого чувства, оно вносит в жизнь смысл. Лирическому герою Тютчева присуще трагическое одиночество. В стихотворении философского характера “Два голоса” (1850) лирический герой принимает жизнь как борьбу, противостояние. И “хоть бой и неравен, борьба безнадежна”, важен сам поединок. Это стремление к жизни пронизывает все стихотворение: “Мужайтесь, боритесь, о храбрые други, как бой ни жесток, ни упорна борьба!”. Тем же настроением проникнуто стихотворение “Цицерон” (1830).

В стихотворении “ЗПегШит” (1830), затрагивающем тему поэта и поэзии, лирический герой понимает, что не всегда будет принят обществом: “Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя?”. Важным здесь оказывается мир душевных переживаний героя: “Лишь жить в себе самом умей – есть целый мир в душе твоей”.

У лирического героя Фета мировосприятие не столь трагично. В стихотворении “Одним толчком согнать ладью живую” (1887) лирический герой ощущает себя частью Вселенной: “Дать жизни вздох, дать сладость тайным мукам, чужое вмиг почувствовать своим”. Противоречие с окружающим миром здесь только внешнее (оксюморон “неведомым, родным”). “Цветущие берега” и “жизнь иная” – описание того таинственного идеального мира, из которого приходит к поэту вдохновение. Рационально этот мир непознаваем, потому что он “неведом”; но, встречаясь с проявлениями его в повседневности, поэт интуитивно ощущает родство с “неведомым”. Утонченная восприимчивость поэта по отношению к явлениям внешнего мира не может не распространиться и на чужое творчество. Способность к творческому сопереживанию – важнейшая черта истинного поэта.

В стихотворении “Кот поет, глаза прищуря” (1842) Фет не изображает предметы и душевные переживания в их причинно-следственной связи. Для поэта задача построения лирического сюжета, понимаемого как последовательность душевных состояний лирического “я”, сменяется задачей воссоздания атмосферы. Единство мировосприятия мыслится не как полнота знаний о мире, а как совокупность переживаний лирического героя:

Кот поет, глаза прищуря,

Мальчик дремлет на ковре,

На дворе играет буря,

Ветер свищет на дворе.

Так, лирический герой Фета и лирический герой Тютчева воспринимают реальность по-разному. У лирического героя Фета мироощущение более оптимистично, и мысль об одиночестве не выдвинута на первый план.

Итак, лирические герои Фета и Тютчева имеют как сходные, так и различные черты, но в основе психологии каждого лежит тонкое понимание мира природы, любви, а также осознание своей судьбы в мире.

В произведении Гончарова “Обломов” Илья Ильич – главное действующее лицо. Множество раз нам встречались такие характеры, но Гончаров первый обратил внимание на этот персонаж и сделал его главным героем.

Обломов – человек дворянской крови лет тридцати двух-трех, “среднего роста, приятной наружности, с темно-серыми глазами, но с отсутствием всякой определенной идеи, всякой сосредоточенности в чертах лица”. Комната, в которой находился Илья Ильич, казалась прекрасно убранной человеку, смотревшему на нее в первый раз, но, если оглядеть ее с большим вниманием, то можно увидеть, в какой запущенности она находится. Да и сам Обломов не слишком утруждался вниманием к своему внешнему виду: на нем был халат, имевший особое значение для Ильи Ильича. Это была одежда, которую он считал лучшей для себя: халат “мягок, гибок; он, как послушный раб, покоряется самомалейшему движению тела”. Мне кажется, что ключевая деталь в портрете Обломова – это халат, так как он символизирует образ жизни Ильи Ильича, в какой-то мере открывает нам его характер: ленивый, спокойный, задумчивый. Нет в Обломове ни деспотичности, свойственной владельцам крепостных, ни скупости, ни каких-либо резко отрицательных качеств. Это добрый ленивец, склонный к мечтаниям и апатии.

Жизнь Обломову представляется той сказкой, какую он слышал в детстве. Вопреки словам Штольца о том, что “мы живем для того, чтобы работать”, Обломов думает совершенно иначе: он считает, что жизнь должна быть в радость, а для него идеалом существования была размеренная жизнь в деревне. Думал он и о супружеской жизни, где жена была частью той идеальной картины. Нельзя сказать, что у Ильи Ильича не было цели и он просто бездействующий мечтатель. Нет, у него были иные представления о смысле жизни, о самом бытии. Суждения совершенно противоположные мыслям окружающих его людей. Он просто другой человек, непохожий на остальных. Так, мы видим его мнение об обществе, куда с такой настойчивостью зовет Штольц: “Свет, общество!.. Чего там искать? интересов ума, сердца? Ты посмотри, где центр, около которого вращается все это; нет его, нет ничего глубокого, задевающего за живое. Все это мертвецы, спящие люди, хуже меня…” Отсюда я вижу, что Обломов осознает то, как живет он, как живет общество, и его это не устраивает, он не хочет жить так же, он не хочет смириться с этим. Так, значит, это не лень, это желание устроить свою жизнь лучше, как хочется ему, хотя его не понимают.

Есть в Илье Ильиче и барин. Эта лень, эта апатия, эта жизнь в размышлениях – все это результат постоянного труда других людей: крепостных крестьян, хотя, по словам самого Захара, Илья Ильич был лучшим барином, Захар и не представляет другого, Обломов для него кормилец. Так, значит, Илья Ильич не был угнетателем, он любил своих людей и эта любовь в нем заложена с детства.

Если рассмотреть отношения Обломова и Ольги Ильинской, то здесь мы видим совершенно другого человека. В нем проявляется благородство, на какое многие из нас не способны, чувство ответственности за любимую, мы видим в нем такие качества, о которых и не могли подозревать, читая первую часть романа.

Чем больше вдумываешься в произведение, тем больше возникает мыслей и мнений о характере главного героя, тем больше понимаешь, насколько он противоречив и как сложно сразу понять этого человека.

Только те произведения пережили века,

которые были истинно народными у

себя дома; такие произведения со временем

делаются понятными и ценными для

других народов и для всего света.

А. Н. Островский

С именем А. Н. Островского в русской литературе связано создание национально-самобытного драматического искусства, рассчитанного, как писал сам драматург, “для всего народа”. Одними из лучших и значительных его достижений являются пьесы “Гроза” (1859) и “Бесприданница” (1878). Эти произведения, как и многие другие сочинения великого драматурга, трудно отнести к какому-либо определенному жанру. Это не драмы и не комедии, а, скорее, как метко определил Н. А. Добролюбов, “пьесы жизни”, в которых узкие семейные конфликты разрастаются до глобальных масштабов и становятся конфликтами общественными. Перед читателями раскрывается широкая панорама русской жизни. Это настоящая энциклопедия быта и нравов целой эпохи. Мастерство Островского проявляется в точности социальных и психологических характеристик, в искусстве диалога, в использовании меткой, живой народной речи. Творчество Островского отличается жанровым разнообразием, искусным сочетанием в одном произведении трагических и комических, бытовых и лирических элементов.

И. С. Тургенев считал, что “Гроза” – “удивительнейшее, великолепнейшее произведение русского, могучего, вполне овладевшего собой таланта”. И действительно, здесь, как ни в одном другом произведении, широко показана русская жизнь того времени во всех ее проявлениях. “Гроза” выделяется из ряда других произведений не только развитием основного конфликта, но и особым художественным способом отражения жизни, особым поэтическим строем повествования. Действие пьесы вынесено автором на всеобщее обозрение – на бульвар, площадь, набережную; в него вовлекается все вокруг, даже сама природа. Так, предчувствие надвигающейся в воздухе грозы создает напряженную эмоциональную окраску всего действия, а саму Катерину автор сравнивает с вольной и неукротимой Волгой. Прекрасный знаток устного народного творчества, Островский широко использовал в своем произведении фольклорные традиции, а народные песни стали одним из главных средств выражения переживаний героев и раскрытия психологических ситуаций. Русский фольклор определяет и основные черты характера главной героини, ее поведение, поступки, образ мыслей. Своеобразие пьесы состоит еще и в том, что не все действующие лица в ней непосредственно связаны друг с другом. Дикой, например, не имеет видимого отношения к Катерине. Однако и он, и многие второстепенные персонажи позволяют наиболее полно отобразить образ героини, раскрыть глубинные истоки драматического конфликта.

Во многих отношениях близка к этому произведению Островского и его пьеса “Бесприданница”. Хотя здесь, в отличие от “Грозы”, композиция организована более строго: все события, происходящие в течение одного дня, и все персонажи прямо связаны с историей главной героини. Лариса – красивая, умная, гордая, при этом чуткая и отзывчивая девушка, гибнет в неравной борьбе с бесчеловечным миром, в котором царствуют деньги, выгода, расчет. Основной конфликт произведения по своему построению во многом отличается от предыдущей пьесы. В отличие от Катерины, о бедности которой не было и речи, судьба Ларисы полностью предопределяется ее жалким положением в обществе. И морально извращенное общество оставляет свой след на образе самой героини. В ней чувствуется ранняя усталость от жизни, внутренняя опустошенность, разочарованность. В ее душе происходит постепенное крушение надежд, крушение веры в любовь, дружбу, семью. В конечном итоге, она сама осознает себя вещью, и выстрел Карандышева принимает как избавление от ожидавшего ее неминуемого позора.

Как и в “Грозе”, в “Бесприданнице” действие происходит на улице, на берегу Волги. Это усиливает значение конфликта, помогает воспринимать трагическую участь героини на фоне русской природы, символизирующей устремленность к иной, светлой, свободной жизни. Однако здесь уже нет народных песен, создающих основной фон “Грозы”. Их заменяет романс, цыганский хор, который звучит даже в момент трагической развязки, что само по себе очень символично и усиливает общий эмоциональный накал действия.

А. Н. Островский существенно изменил характер репертуара русского театра, открыл для драматургии совершенно новые пути и перспективы. Его влияние на театральное искусство было исключительно велико. Размышляя о своеобразии русской драматургии, он писал: “Народные писатели желают пробовать свои силы перед свежей публикой, у которой нервы не очень податливы, для которой требуется сильный драматизм, крупный комизм, вызывающий откровенный, громкий смех, горячие, искренние чувства, живые и сильные характеры”. По сути, в этих словах – основной принцип творчества самого драматурга.

Романтизм как литературное направление сформировался в большинстве стран Европы к началу XIX века, вызвав к жизни целую плеяду замечательных писателей и поэтов. Выдающимися русскими поэтами-романтиками по праву считаются В. Жуковский, А. Пушкин, Батюшков, М. Лермонтов. Если В. Жуковский буквально стоял у истоков этого литературного метода в России и в своем творчестве отразил смену сентиментализма ранним романтизмом, то лирика А. С. Пушкина пережила уже переход от зрелого, полноценного романтизма к критическому реализму. В произведениях обоих поэтов фигурирует типичный для романтизма образ моря, по-разному воспринятый и описанный в зависимости от особенностей творческого видения мира авторов.

О восприятии В. Жуковским образа моря можно судить, опираясь в основном на стихотворение “Море”. Поэт олицетворяет водную стихию, наделяет ее человеческими чувствами, страстями:

Ты живо, ты дышишь; тревожною думой,

Смятенной любовью наполнено ты…

Образ моря аллегоричен и иносказательно передает душевное состояние автора; лирический герой переносит свои личные переживания на созерцаемое им море, заставляя его любить, ревновать, бунтовать. Близость героя и моря подчеркивается многократным повторением местоимения “ты”:

Ты бьешься, ты воешь, ты волны подъемлешь,

Ты рвешь и терзаешь враждебную мглу…

Море предстает перед читателем страстной стихией, скрывающей свою любовь к небу под покровом таинственного безмолвия. Обманчивость моря – в его скрытом коварстве, двуличии (“Обманчив твоей неподвижности вид”). Автор стоит “над бездной”, глубокой, неизмеримой, необъятной. Тайны моря ведомы лишь ему и автору, но опасность разлуки заставляет водную стихию взбунтоваться, открыться, потребовать возвращения небес; море свободно в выражении своих чувств, оно открыто и бурно протестует, борется за свой идеал.

У А. Пушкина образ моря встречается в нескольких лирических произведениях. Так, в стихотворении “Погасло дневное светило…”, написанном поэтом на корабле в начале южной ссылки, море также показано олицетворенным, но, в отличие от моря Жуковского, оно чуждо автору (“угрюмый океан” повторяется в стихотворении трижды). Однако есть и сходные черты: моря “изменчивы”, то есть опять же непостоянны, непредсказуемы. Поэт настолько погружен в свои мысли и предан печальным воспоминаниям, что он не концентрируется на образе моря, а только ощущает свою зависимость от воли морской бездны:

Лети, корабль, неси меня к пределам дальним

По грозной прихоти изменчивых морей…

Море решает судьбу автора, оно могуче и своевольно, оно подчиняет себе изгнанного поэта.

Наиболее ярко образ моря обрисован Пушкиным в элегии “К морю”. Здесь море для автора – безусловный символ свободы, стихотворение даже начинается с перифраза в обращении:

Прощай, свободная стихия!

Образ автора выступает наравне с образом моря, причем оба образа даны в развитии и взаимодействии друг с другом. Как и у Жуковского, у Пушкина много местоимений “ты”, и это подчеркивает близость моря и лирического героя как отдельных, самодостаточных и в то же время нужных друг другу личностей. История их отношений представлена во всем своем красочном развитии: сначала сильная привязанность (“Могучей страстью очарован, у берегов остался я”), разочарование (“О чем жалеть? Один предмет в твоей пустыне мою бы душу поразил”) и разлука:

Прощай же, море! Не забуду

Твоей таинственной красы…

Море интересно автору и как хранилище истории, принявшее в свое лоно великих мира сего. В стихотворении появляется образ Наполеона, сосланного на остров Святой Елены; однако внимание поэта больше привлекает образ его творческого кумира периода увлечения романтизмом – выдающегося английского романтика Дж. Байрона. Имя в стихотворении не называется, но образ певца моря (“Шуми, взволнуйся непогодой: он был, о море, твой певец”) очерчен ярко и легко узнаваем. Английский поэт представляется автору близким морю, имеющим с ним много общего:

Он духом создан был твоим,

Как ты, могуч, глубок и значим…

Море – то, что роднит, сближает русского и английского поэтов, приближает Пушкина к его идеалу.

В то же время можно найти и множество черт, присущих морю Жуковского: мощь, глубина, неукротимость; главное же сходство – в осмыслении моря как символа свободы; у Жуковского как поэта раннего романтизма – менее яркого (море лишь свободно в выражении своих чувств). У Пушкина море – законченный образ-символ, а стихотворение “К морю” является одним из наиболее значимых в теме свободы и вольности.

Как выразился В. Белинский: “Без Жуковского мы не имели бы Пушкина”. Раннеромантические традиции лирики В. А. Жуковского нашли отражение в более сложном и многогранном творчестве А. С. Пушкина, ставшем, в свою очередь, неоценимым вкладом в развитие не только русской, но и мировой литературы.