Category: Сочинения по литературе

Прошла война,

Прошла страда,

Но боль взывает к людям.

Давайте, люди, никогда

Об этом не забудем.

Твардовский.

Недавно наш народ и вся страна отмечала 56 годовщину Великой Победы в В. О. войны 41-45 годов. Страна ежегодно, торжественно отмечает “праздник со слезами на глазах”, вспоминает всех павших, известных и неизвестных солдат, защищавших родину ценой своей жизни. Нам, сегодняшним молодым, В. О. война известна по книгам писателей, участвовавших в боях и сражениях, хорошо знавших и солдатский быт на войне, и подвиги генералов и рядовых, чувство страха и предательства подлецов.

Все было на войне: и нелепая, ничем не оправданная гибель, и необдуманные приказы командиров, и самоотверженность бойцов, и героизм многих и многих. Ведь именно благодаря им, обыкновенным людям в шинелях, страна одолела фашизм. О них мы должны знать все, чтобы оценить мирную жизнь, завоеванную ценой крови и жизни наших дедов и прадедов.

Когда мы читаем художественные произведения о войне, то перед нами встают разные картины, разные страницы из тех далеких лет. Например, повесть Миры Смирновой “Соседки” повествует о ленинградской блокаде, которая длилась чуть меньше 3х лет (900 дней). Разве можно читать без содрогания о том, что пережили ленинградцы за это время: “В Ленинграде так легко было погибнуть, легче, чем остаться в живых. Выходя из дома, люди не знали – вернуться ли, ложась спать – встанут ли утром”.

Голод, холод, ежедневные бомбежки, отсутствие воды и канализации, тепла и электричества, всеобщая дистрофия – вот те испытания, которые выпали на семью героини этой повести Риммы Щегловой, хрупкой женщины, актрисы, отказавшейся от эвакуации. А надо было не только жить, но и жить достойно, помогая тем, кто слабее.

Вот Римма пришла в госпиталь, где лежал ее муж, музыкант, пианист, добровольно ушедший на фронт. Что же увидела Римма в госпитале: “Вдоль длинного коридора у стен стояли койки, на них лежали полутрупы с проступившими черепами”. Какую изощренную жестокость проявили фашисты, убивая людей голодом! Но город не только не сдался, но и сопротивлялся. Сильные духом люди (физически они были слабые) находили в себе силы быть нужными всем, кому было еще хуже. Римма спасла от голодной смерти мужа, распродав все последние вещи за бесценок, и тот вновь встал в строй и, к сожалению, погиб, защищая родину. Эта хрупкая женщина спасла девушку, у которой погибли все родные. Она стала ей близким, родным человеком. Тепло ее души распространялось на всех, с кем она соприкасалась, хотя часто была в полуобморочном состоянии от всего пережитого и голода.

Чувство патриотизма, описанное в книге, было естественным и обычным.

На примере жизни осажденного Ленинграда писательница показала общее настроение людей всей страны: ненависть к фашистам, готовность отдать жизнь за народ и страну. Один герой повести так и сказал про всех, кто не пощадил себя в этой войне: “Они погибли, что бы мы жили”.

В связи с этой повестью необходимо помянуть тех ленинградцев, которые лежат на Пискаревском кладбище, о Тане Савичевой, школьнице, у которой умерли все, а сама она умерла от дистрофии в нашей области, в Шатках, где был детский дом. Хочется сказать и о защитниках Сталинграда, о них написал прекрасную книгу Юрий Бондарев. Книга эта – “Горячий снег”. Уже в названии слышится – многие зимние бои под Сталинградом были очень горячими, много крови пролито с той и с другой стороны.

Мне запомнились такие герои книги, как лейтенанты Кузнецов и Дроздовский, рядовой Сергунков, нелепо погибший из-за бездарного приказа Дроздовского. Конечно, на войне жертвы неизбежны, но каждый приказ должен отдаваться с умом, а не с горяча, чтобы сберечь солдат. Об этом размышляет Бондарев, описывая подробно каждого персонажа книги, солдатский быт на войне и массовый героизм.

После битвы генерал Бессонов нашел только четверых бойцов, оставшихся в живых из всей артиллерийской батареи.

Как высока цена этой победы! Мы не знаем точно, сколько людей погибло за эти четыре года в стране: двадцать миллионов, двадцать семь миллионов, или еще больше. Но знаем одно: зачинщики войны – это не люди. И чем больше мы будем знать об уроках истории, и о войне в том числе, тем бдительнее будем, тем больше будем ценить мирную жизнь, уважать память павших, быть благодарными тому поколению людей, которые победили врага, дошли до самого его логова. Боль о погибших – это вечная боль нашего народа. И стереть из памяти все, что было на войне, нельзя, так как “Это нужно не мертвым, это нужно живым”, то есть всем нам, и молодежи в том числе.

Бунин Иван Алексеевич 1870-1953

Косцы

Жанр: рассказ.

Главные герои: косцы, автор – повествователь со своими спутниками (т. е. в рассказе “мы”).

Завязка: услышали песню косцов, рязанских мужиков, которые были в орловских местах на заработках.

Кульминация: прелесть той песни, которую пели косцы, единение с природой.

Развязка: тоска по утраченной жизни.

В основу рассказа И. А. Бунина положены следующие воспоминания: “Когда мы с моим покойным братом Юлием возвращались из Саратова на волжском пароходе в Москву и стояли в Казани, грузчики, чем-то нагружавшие наш пароход, так восхитительно сильно и дружно пели, что мы с братом были в полном восторге всем существом и все говорили: “Так могут петь свободно, легко, всем существом только русские люди!” (ЦГАЛИ).

Автор рассказывает, как они шли по дороге, а рядом в молодом березовом лесу косили они, косили – и пели.

Это было давным-давно, и та жизнь уж не вернется вовек.

Они косили и пели, а весь березовый лес с его цветами и запахами откликался им.

Лес подхватывал их песню так же свободно и легко, как они пели.

Они были “дальние”, “рязанские”. Небольшой группой проходили по орловским местам, помогая сенокосам и продвигаясь дальше, в степи на заработки.

Они были как-то стариннее и добротнее, чем наши, – в обычае, в повадке, в языке, – опрятней и красивей одеждой, своими мягкими кожаными бахилами, и белыми, ладно увязанными онучами, чистыми портками и рубахами, с красными, кумачовыми воротами и такими же ластовицами.

Они по-особому заходили на работу. Пили из жбанов родниковую воду, как пьют только здоровые русские батраки. Одновременно пускали косы и косили, играючи, ровной чередой.

Поразил их ужин. Они ложками таскали из чугуна сваренные мухоморы. Смеялись и говорили, что они сладкие, чистая курятина!

Теперь они пели. Главная прелесть этой песни заключалась в том, “что все мы были дети своей родины и были все вместе, и всем нам было хорошо, спокойно и любовно без ясного понимания своих чувств, ибо их и не надо, не должно понимать, когда они есть. И еще в том была (уже не осознаваемая нами тогда) прелесть, что эта родина, этот наш общий дом была – Россия, что только ее душа могла петь так, как пели косцы в этом откликающемся на каждый их вздох березовом лесу”.

И косцы, и слушатели их пения были счастливы. И не вернуть того времени.

“…Иссохла мать сыра земля, иссякли животворные ключи – и настал конец, предел Божьему прощению”.

План произведения

1. Автор слышит песню косцов.

2. Описание внешности и привычек рязанских богатырей.

3. Красота русской песни, исполненной в то счастливое время.

Одна тысяча девятьсот двадцать третий год. Совсем недавно отгремели последние

бои, вооруженные восстания. Сопутствующие революции. И гражданская война.

Война, которую называли одной из самых ужасных войн за всю историю

человечества. Нет идеи. Нет цели. Нет единого общества. Есть война.

Бабель один из писателей, посвятивших свое творчество тому, чтобы рассказать

о боях, сражениях. В его рассказах война предстает не как соревнование, где

есть проигравшая и победившая сторона, а как явление, затрагивающее всякого

человека. Своим рассказом Их было девять автор словно выражает мысль: на

войне нет победителей, напротив, здесь все побеждены. Побеждены те, кого убили,

поражены те, кто убивал, потому что след совершенного убийства будет лежать на

них всю жизнь, и каждый выстрел будет убивать не только человека, но и часть

души. В этом и заключается самое ужасное, губительное влияние войны

погребение душ солдат. Поэтому автор и пишет: Я ужаснулся множеству панихид,

предстоящих мне.

В самом названии Бабель закладывает определенный смысл. Их было девять. Кого

их? Солдат, приказчиков, пленных? Автор намеренно и пишет о них как об

однородной группе людей, но делает он это не руководствуясь политикой

антисемитизма, а стремясь обособить каждого человека. Из девяти убитых читатель

знает лишь одного, стоящего под четвертым номером Адольфа Шульмейстера,

лодзинского приказчика, еврея. А кто они – остальные восемь человек? Да и

восемь ли? Ведь восьмерых убили только в этот день, а сколько их сложило

головы под смертоносным прицелом? И не сосчитать, наверное. Поэтому Бабель и

использует местоимение их, оставляя образ пленных загадочных для читателя.

Тему рассказа можно определить как убийственная сила войны, действие ее на

человека. Идея рассказа состоит в том, чтобы подчеркнуть это множество

панихид, может быть, открыть глаза всем людям и попытаться спросить: А ради

чего все это? Мириады пчел отбивали победителей и умирали у ульев. Они

боролись за себя, за свой дом, за свою большую семью, и единая цель сплочала

их. А когда люди хладнокровно убивают друг друга это что? Это даже не борьба,

не война. Это истребление ближних.

В рассказе есть своеобразный рефрен: Девяти пленных нет в живых. Я знаю это

сердцем. Эта мысль повторяется в начале, в середине и в конце произведения,

тем самым охватывая все его части одной,. Словно пульсирующей в мозгу мыслью.

Эти слова становятся главными для автора. Его герой повествователь переживает

за убитых. Но что может сделать он, если взводный командир Голов, убивая

человека, возвращает себе улыбку облегчения и покоя, словно такие действия

можно назвать великими, героическими?

В рассказе, кроме повествователя, есть и другие герои, чьи характеры автор

раскрывает с помощью портретных зарисовок, диалогов, их поступков. Так юноша

с вьющимися баками,. со спокойными глазами снисходительной юности

олицетворяет идею тщетности войны,. Потому что юность смотрит на все другими

глазами. И не важно, проиграем мы или нет, – значительно другое: сохраним ли мы

главное богатство человека.

Голов, взводный командир, в рассказе противопоставлен повествователю. Если для

последнего убить это лишить жизни, совершить грех, непростительный поступок,

то для Голова убийство оборачивается лишь хладнокровным исполнением приказа.

Полярность этих двух образов проявляется и в диалогах, в их отношениях, во

фразах. Голов говорит с ненавистью о том, что рассказчик смотрит на свет

сквозь свои очки. Возможно,. Тот действительно видит мир сквозь призму

человеческих чувств, тех же, что и в мирное время, а, по Голову, на войне так

нельзя. Он приспособлен к войне: научился доставать у пленных одежду, стрелять,

убивать. Его натура, наверное, очень сильно поддалась влиянию войны. Голов уже

не человек. Он солдат. И в это понятие можно вкладывать не только бойцовские

качества, но и превращение человека в один винтик в механизме армии и не

более того.

Автор использует еще один диалог для выражения мыслей своих героев. Он

происходит между рассказчиком и пленным евреем Шульмейстером.

Читатель узнает, что друг с другом общаются два еврея. С той лишь разницей, что

один офицер, а другой пленный, что один будет убивать, а другой через

считанные минуты умрет. Такой своеобразный герой двойник нужен был автору,

чтобы показать не избирательность бича войны. Просто умрут все: некоторые

физически, другие нравственно.

Если выходить на лексический уровень, то можно отметить использование

стилистически сниженных, разговорных слов, которые создают гармонический фон

для повествования ( дележку делать, скидай барахло ). Кроме того, как всегда

в разговорной речи, в диалогах героев можно встретить инверсии, эллипсисы,

которые не являются художественными средствами, но создают гармоничную картину.

В конце рассказа антитеза: Я взял дневник и пошел в цветник, еще уцелевший.

Там росли гиацинты и голубые розы. Читатель видит резкий контраст между

ужасами войны и изысканными голубыми розами, растущими в цветнике, словно

осколки прошлой беспечной жизни, поселившимися средь моря войны.

Русский женский национальный характер.

В развитии русской художественной прозы основополагающее значение А-ра С-ча П-на особо велико, ведь у него почти не было предшественников. На гораздо более низком уровне, по сравнению со стихами, находился литературный язык прозы. Поэтому перед П-ным-прозаиком встала исключительно трудная задача обработки самого материала данной области словесного искусства. Прозаические жанры привлекали своей большей доходчивостью. Не зря в эти годы П-н отмечал: “Повести и романы читаются всеми и везде”. Первым завершенным пушкинским произведением в прозе явились “Повести покойнойного Ивана Петровича Белкина” (1830 год). “Повети Белкина” были приписаны условному автору Ивану П-чу Белкину, провинциальному помещику, который собирал анекдоты из уездной жизни. Именно ему рассказывают занимательные истории разные герои: титулярный советник (“Станционный смотритель”), подполковник (“Выстрел”), приказчик (“Гробовщик”), девица (“Метель”, “Барышня-крестьянка”). Так П-н подчеркнул “профессиональную” причастность всех этих людей к известным историям: чиновник рассказывает о чиновнике, офицер – о дуэлях, девица – о любви и так далее. Автор стремится уверить читателя, что все рассказанное в повестях – это правда, это подлинные истории, происходившие на самом деле. Рассмотрим более подробно повесть “Станционный смотритель”. В этой повести П-н создает русский женский национальный характер. Это дочь смотрителя Дуня. Она красивая, разумная, проворная. В этих словах-определениях – характер, личность, судьба Дуни. В них выражено идеальное сочетание разных граней женского русского национального характера, необходимое для благотворного влияния на других людей, для главной природной миссии – защиты, сохранения и продолжения жизни. Удивительная красота девушки оказывала чудесное, преображающее действие на всех людей, делая их добрыми, и пробуждая в них высокие чувства, изменяя состояние их души. Вообще красота занимает особое место в художественном мире П-на. Вячеслав Иванов писал о внутренней соприродности Красоты и Доброты, которая являлась основой идеала П-на. Подлинная красота естественно вызывает у человека чувство радости, счастья, делает его добрым и открытым миру, помогает преодолеть в себе низкие чувства и пороки. Такое понимание пушкинской героини подтверждают и слова мальчика в конце повести, которые раскрывают позицию писателя, его отношение к Дуне: “Прекрасная барыня… добрая барыня… славная барыня!” Таким представляется характер Дуни – ясный, определенный, цельный. С этой позиции можно объяснить ее поступки, мысли и чувства. Однако Самсон Вырин ценит в ней более всего хозяйственные качества. Он видит в ней прежде всего прекрасную домохозяйку (“Ею дом держался: что прибрать, что приготовить, за всем успевала”). При этом внешность и обаяние Дуни творили чудеса с проезжими. При ее появлении люди успокаивались и добрели, а накопленная злоба не выплескивалась на бедного смотрителя. Но юная кокетка стремилась в высший свет, законы которого она усвоила. А ее отец не представлял для своей дочери другой жизни, кроме как на почтовой станции. Поэтому он не хотел верить в искренность и глубину чувств дочери и проезжего гусара. Хотя очевидно, что чувства были искренние. Учитывая то, что Дуня “ехала по своей охоте”, можно предположить, что Минский и Дуня не просто сразу понравились, а “узнали” и полюбили друг друга. Произошла та встреча, когда люди прозревают друг в друге родственную душу. И Дуня сделала свой свободный выбор, идя навстречу судьбе. В такой свободе героини заключается для П-на идеал личного поведения. В ситуации неизбежного выбора между Минским и отцом Дуня поступает “по законам счастья и жизни”. Таким образом, П-н в своей повести создает русский национальный женский характер. Однако отношение читателя к Дуне неоднозначно, потому что П-н поставил ее в такую сложную ситуацию. Перед ней стоит труднейшая задача – она должна выбирать между своим счастьем и спокойствием отца. Дуня умна, и она понимает, что на почтовой станции у нее нет будущего, поэтому она выбирает Минского. Но она не приносила отца в жертву, но видела свой долг в обретении Дома.

Повесть Вячеслава Кондратьева “Сашка” рассказывает о молодом русском пареньке, который волею судьбы оказался на фронте. Война изменила жизнь целых поколений, отняла мирный быт, возможность жить, работать.

Однако человеческие представления о чести, совести, добре и зле невозможно искоренить в человеке. Сашка удивительно добр, ему свойственно милосердие и сострадание к ближнему. Сашке удается взять в плен молодого немца. Если бы им суждено было встретиться в бою, не было бы никаких сомнений, как поступить. А теперь пленник совершенно беспомощен.

Комбат приказывает Сашке расстрелять пленного. Этот приказ вызывает у парня сильнейшее сопротивление. Мысль о том, что он должен расстрелять беззащитного человека, кажется Сашке чудовищной. Капитан догадывается о состоянии Сашки, поэтому приказывает другому бойцу проверить исполнение приказа.

В сознании каждого человека заложена уверенность, что жизнь человеческая священна. Сашка не может убить беззащитного пленного немца. Он не случайно находит в пленном немце сходство со своим хорошим знакомым. В довершение ко всему он не может забыть листовку, которую показывал немцу. В листовке была обещана жизнь, и Сашка не может понять, как же можно нарушить это обещание.

Ценность человеческой жизни – важный фактор. И пусть Сашка слишком прост, чтобы обратиться к теориям великих философов и гуманистов, в душе он четко осознает свою правоту. И именно это заставляет его медлить с выполнением приказа.

Даже в условиях войны Сашка не ожесточился, общечеловеческие ценности для него не потеряли свой смысл. Не случайно уже после того, как комбат отменил приказ, Сашка понял: “…коли живой останется, то из всего, им на передке пережитого, будет для него случай этот самым памятным, самым незабывным…”.

Пришлось Сашке из-за ранения отправиться в тыл. Волнует предстоящая встреча с девушкой Зиной, которая была медсестрой. И пусть сознает Сашка, что ничего серьезного у него с Зиной не было, но все-таки мысль о ней согревала его душу, вселяла надежду.

Неожиданно на Сашку обрушивается чужое недоверие, которое шокирует его. Ранен он был в левую руку, и присутствующий на осмотре лейтенант счел, что сделано это целенаправленно самим бойцом, чтобы покинуть поле боя и отправиться в тыл. Сашка не сразу понял, о чем идет речь. “Но потом, поймав на себе подозрительный, пристальный взгляд, догадался: этот аккуратненький, … не хлебнувший и тысячной доли того, что довелось Сашке и его товарищам, подозревает его, Сашку, что он… сам себя… Да в самые лихие дни, когда казалось, проще и легче – пулю в лоб, чтоб не мучиться, не приходила Сашке такая мысль”.

Встреча с Зиной оказалась не столь волнующей, как ожидалось. Не сразу, но узнает Сашка об ее измене.

И становится ему горько и тоскливо. Поначалу возникло у него желание “завтра же утром на передок податься, пусть добивают”. Но потом понял Сашка, что у него есть мама и сестра, и не может он так безрассудно распоряжаться своей жизнью.

Сашка открыт и искренен, он весь как на ладони, он не скрывает ничего. Это тип простого русского человека, который, в общем-то, и выиграл войну. Сколько таких Сашек, молодых, искренних, добрых и чистых душой, погибло в Великую Отечественную войну!

Повесть заканчивается размышлениями Сашки, которые возникают у него при взгляде на спокойную, почти мирную Москву. И Сашка понимает: “…чем разительней отличалась эта спокойная, почти мирная Москва от того, что было там, тем яснее и ощутимее становилась для него связь между тем, что делал он там, и тем, что увидел здесь, тем значительней виделось ему его дело там…”.

Каждое произведение о войне стремится донести до последующих поколений всю трагедию, с которой вынуждены были столкнуться советские люди в период с сорок первого по сорок пятый. Чем больше времени отделяет нас от того страшного периода, тем меньше остается живых людей, помнящих ту кровавую мясорубку. И именно поэтому произведения о войне необходимо читать и перечитывать, чтобы иметь достоверное понятие о сложной судьбе России.

История города Глупова – это “история, содержанием которой является беспрерывный испуг”, история, которая сводится к тому, что “градоначальники секут, а обыватели трепещут”. Летопись города Глупова вон лощает наиболее темные стороны истории “немытой” России, о которой с такой болью говорил Лермонтов.

Обращение к прошлому в сочетании с острой злободневностью определило особенности языка “Истории одного города”. Это удивительный сплав старинных речений и новообразований, народно-поэтических форм и слов иностранного происхождения. Такое “смешенье языков” создает на редкость комический эффект.

Щедрин мастерски владеет старинным слогом древних летописей, указов, грамот. Столь же мастерски воспроизводит сатирик народно-поэтическую речь. Повествование нередко звучит как народный сказ, в нем встречаются сказочные обороты (“очи ясные”, “добры молодцы”, “долго ли, коротко ли”, “все ельничком да березничком”), слышатся интонации живой устной речи, и тут же употребляются слова современной публицистики.

Рассказывая о древней истории, о событиях, отнесенных к XVIII веку, сатирик допускает не только в языке, но и в изложении фактов нарочитые анахронизмы, неожиданно вводя в свою летопись упоминание то о железных дорогах, то о “лондонских агитаторах” (то есть Герцене и Огареве). Глава “О корени происхождения глуповцев” начинается подражанием “Слову о полку Игореве”, при этом вводятся имена современников Щедрина – ученых-историков.

Так минувшее и настоящее причудливо переплелись на страницах “Истории одного города”. Перед нами – художественное исследование самодержавного строя и сущности рабской психологии. Черты ее сатирик находит и в прошлом, и в современности.

Писатель разоблачает самую сущность самодержавной системы, антинародный характер правящей власти – ив этом прежде всего заключена злободневная направленность его сатиры.

Уже из “описи градоначальникам” нетрудно понять, кто правители народа и какова их деятельность. Все это невежды и проходимцы, реформы которых бессмысленны и вредны. Один градоначальник вводит просвещение – другой его упраздняет, один строит город – другой его разрушает, один пренебрегает законами – другой издает их по всякому поводу и без всякого смысла.

История Глупова свидетельствует о том, что лучше всего народу жилось при градоправителе, который делами совсем не занимался, так как у него была фаршированная голова. А самый старший из всех градоначальников – это градоначальник наиболее деятельный, Угрюм-Бурчеев. Он воплощает в себе самую сущность единовластия, тупой и слепой силы. Щедрин создает незабываемый портрет этого фанатика непреклонности. У него был “взор, светлый как сталь, взор, совершенно свободный от мысли”. Портрет его дается на фоне такого пейзажа: “пустыня, посреди которой стоит острог; сверху, вместо неба, нависла серая солдатская шинель…”

Случайно добравшись до власти, градоначальники столь же случайно сходят со сцены. Судьба их отражает характерные для русского самодержавия дворцовые перевороты, жертвой которых были и цари, и их фавориты.

Сатирическое обличение направлено не против отдельных личностей; невероятные события, изображенные в “Истории…”, выявляют сущность правительственной системы Российской империи – “жизнь, находящуюся под игом безумия”.

Злой сарказм, ненависть и презрение пронизывают страницы “Истории…”, где рисуются образы градоначальников. Иные чувства автора выражены там, где речь идет о народе.

Скорбной насмешкой и горечью полны страницы “Истории одного города”, рисующие глуповцев, в образе которых писатель воплотил все то темное, косное, рабское, что веками накапливалось в русском обществе и в народной среде “под игом безумия”. Рабский, бессмысленный страх и холопское начальстволюбие – вот что руководит поступками глуповских обывателей.

Под игом тупой и жестокой власти нет конца мучениям народным. История глуповцев – это история разнообразных бедствий. То идут войны “за просвещение”, под которым разумеются насильственные посевы горчицы и персидской ромашки, то “против просвещения”; то наступает засуха, бескормица, то пожары истребляют дома и имущество жителей. “Не скажешь, что тут горит, что плачет, что страдает; тут все горит, все плачет, все страдает… Даже стонов отдельных не слышно” – так рисуется картина народных бедствий. Века страданий и рабства породили тупую философию.

Правда, когда становится уж совсем невмоготу, вспыхивают бунты. История Глупова богата бунтами, но каждый из них – “бунт бессмысленный и беспощадный”. Глуповцы топят в реке, бросают с раската первых попавшихся граждан и легко поддаются усмирению. Бунт завершается повальной поркой, зачинщиков тащат на съезжую, и глуповцы снова предаются страху и трепету. Сущность глуповских бунтов определил один старожил: “Мало ли было бунтов! У нас, сударь, насчет этого такая примета: коли секут – так уж и знаешь, что бунт!”

Реакционеры обвиняли Щедрина в глумлении над русским народом. Возражая им, сатирик писал: “Я люблю Россию до боли сердечной…” Боль эту вызывала забитость, темнота и покорность народных масс, пассивность общества, терпевшего гнет самодержавия. Этой болью полно было сердце всех лучших русских людей. Эта боль была наивысшим проявлением их любви к многострадальной родине.

Изображая в прошлом – настоящее, в фантастическом – реальное, сочетая комическое с трагическим, широко используя эзопов язык, Щедрин сурово осуждал рабство во всех его проявлениях и призывал сбросить его иго.

Основоположником русского романтизма по праву считают В. А. Жуковского, избравшего главным предметом своей поэзии мир человеческой души.

“Его стихов пленительная сладость пройдет веков завистливую даль…” – писал о нем А. С. Пушкин.

“…Одухотворив русскую поэзию романтическими элементами, он сделал ее доступною для общества, дал ей возмож-}f ность развития, и без Жуковского мы не имели бы Пушкина”, – признавал В. Г. Белинский, считавший Жуковского первым поэтом на Руси, чья поэзия “вышла из жизни”.

В стихотворении “Невыразимое” Жуковский сам определил своеобразие своего творчества: предметом его поэзии было не изображение видимых явлений, а выражение мимолетных неуловимых переживаний.

Невыразимое подвластно ль выраженью?

Поэт желает удержать в полете

Не красоту невидимых явлений,

Но то, что слито с сей блестящей красотою, –

Сие столь смутное, волнующее нас,

Сей внемлемый одной душою

Обворожающего глас,

Сие к далекому стремленье,

Сей миновавшего привет…

В этом суть поэзии Жуковского. Она – история души поэта, его волнений, мечтаний и дум, лирическим выражением которых становятся его элегии, баллады и поэмы. Тема очарования души, одаренной вдохновением, видением прекрасного, всегда мгновенного и невыразимого, с которой связывается у Жуковского понимание поэзии, была основной для его творчества. Она особенно ярко раскрывается в элегии “Таинственный посетитель”, о неуловимом чувстве очарования и томления души по неведомому идеалу говорят и стихотворения “Минувших дней очарованье…”, “К мимо пролетевшему знакомому гению”, “Я музу юную, бывало…”.

Тот же характер элегического очарования и идеальности несет в себе любовная лирика Жуковского, посвященная М. А. Протасовой. К ней относятся стихотворения “Мой друг, хранитель ангел мой…”, “О, милый друг! теперь с тобою…”, “К ней”, “Ты предо мной стояла тихо”

Жуковский знал и изображал внутренний мир человека, не удовлетворенного действительностью и очарованного невыразимой красотой любви, дружбы, природы, воспоминаний о пережитом счастье, надежд и романтических упований на далекое, неведомое, “очарованное Там”.

Заслуга Жуковского как поэта-романтика заключается в том, что он сумел выразить не только свой внутренний мир, но и открыл средства поэтического изображения душевной жизни вообще. Своими романтическими элегиями и балладами он ввел в русскую литературу психологизм и тесно связал поэзию с индивидуальностью поэта, наполнив каждое стихотворение глубоким лиризмом. У Жуковского искренни и лиричны и душевные переживания, и картины природы, и даже патриотические стихи о Бородинском сражении. В патриотическом гимне “Певец во стане русских воинов”, написанном в октябре 1812 года, изображаются не военные события, а настроения поэта – участника сражения. Оно написано в форме взволнованной речи:

Страна, где мы впервые

Вкусили сладость бытия,

Поля, холмы родные,

Родного неба милый свет,

Знакомые потоки,

Златые игры первых лет

И первых лет уроки, –

Что вашу прелесть заменит?

О родина святая,

Какое сердце не дрожит,

Тебя благословляя!

Поэзия Жуковского поражала современников и привлекает сегодняшних читателей своей музыкальностью, мелодичностью. Он создал музыкальный словесный поток, в котором “слова – это ноты”.

Уж вечер… облаков померкнули края,

Последний луч зари на башнях умирает;

Последняя в реке блестящая струя

С потухшим небом угасает.

Все тихо: рощи спят; в окрестности покой;

Простершись на траве под ивой наклоненной,

Внимаю, как журчит, сливаяся с рекой,

Поток, кустами осененный.

Это строки из элегии “Вечер”, где музыка и слово будто слились воедино. Содержание ее составляет лирическое переживание при созерцании поэтом природы, которое вызывает меланхолические воспоминания и раздумья о дружбе, “о счастье юных дней”, об умерших друзьях, о своей судьбе и своем призвании:

Сижу задумавшись; в душе моей мечты;

К протекшим временам лечу воспоминаньем.

О дней моих весна, как быстро скрылась ты

С твоим блаженством и страданьем!

Мне рок судил: брести неведомой стезей,

Быть другом мирных сел, любить красы природы,

Дышать под сумраком дубравной тишиной

И, взор склонив на пенны воды,

Творца, друзей, любовь и счастье воспевать. Лирические мотивы так естественно и незаметно меняются, что стихи становятся единым, живым, плавно льющимся музыкально-лирическим потоком, в котором отражается душа с малейшими оттенками и нюансами ее переживаний. Сущность и идея стиля Жуковского, его поэзия в целом – это идея романтической личности. Жуковский открыл русской поэзии душу человеческую… Все это впоследствии было развито Пушкиным, а также другими русскими поэтами: Лермонтовым, Некрасовым Тютчевым, Блоком. Внимательно перечитывая стихи Жуковского, понимаешь высокую художественную ценность его поэзии и то, как велико значение этого поэта не только для русского романтизма, но и для всей русской литературы.

Я никому не сделал в жизни зла. Н. А. Некрасов Ирония, от греческого “притворство, насмешка”, достаточно распространенный в нашей литературной классике прием, используемый поэтами и писателями для осмеяния, а в конечном счете искоренения пороков общества и человека. В 50-е годы XIX века, на начальном этапе творчества, Николай Алексеевич Некрасов довольно часто использовал этот художественный метод для того, чтобы в форме отрицания высмеять явления и характеры, достойные этого, подчеркнуть двойной смысл, где истинным будет не прямо высказываемый, а противоположный ему, подразумеваемый; чем больше противоречий между ними, тем сильней ирония. В “Современной оде” ирония подчеркивается и названием стихотворения. Как известно, ода – хвалебная песнь. Так кому же “поет хвалу” автор? Не обидишь ты даром и гадины, Ты помочь и злодею готов, И червонцы твои не украдены У сирот беззащитных и вдов. В дружбу к сильному влезть не желаешь ты, Чтоб успеху делишек помочь, И без умыслу с ним оставляешь ты С глазу на глаз красавицу дочь. Перед глазами читателей вырисовывается до боли знакомый портрет карьериста-выскочки, который идет к намеченной цели, не разбирая средств – все хороши на этом пути.

Не спрошу я, откуда явилося,

Что теперь в сундуках твоих есть:

Знаю: с неба к тебе все свалилося

За твою добродетель и честь!..

Украшают тебя добродетели,

До которых другим далеко,

И – беру небеса во свидетели –

Уважаю тебя глубоко…

Ирония очевидна, ведь если бы автор говорил все это серьезно, он бы употреблял при этом более подходящее в русском языке местоимение “вы” и не был бы так беспощадно прямолинеен. “Колыбельная песня” относится к этому же ряду произведений, где явно виден второй план. Поэт говорит одно, а подразумевает совсем другое, и читатели это прекрасно понимают. Подзаголовок “Подражание Лермонтову” только подчеркивает данную позицию автора. Спи, пострел, пока безвредный! Баюшки-баю… Подрастешь и мир крещеный Скоро сам поймешь, Купишь фрак темно-зеленый И перо возьмешь. Скажешь: “Я благонамерен, За добро стою!” Спи – твой путь грядущий верен! Баюшки-баю. Если в первых двух стихотворениях автор нам рассказывает о своих героях, выводя их в “антигерои”, то в произведении “Нравственный человек” мы слышим самооценку самого действующего лица. Стихотворение написано в форме исповеди человека, достаточно уверенного в себе, живущего, по его убеждению, “безгрешно”. Живя согласно с строгою моралью, Я никому не сделал в жизни зла. А перед читателем разворачивается совершенно иная картина. Жена от такого “благодетеля” сначала сбежала к любовнику, а потом “слегла в постель и умерла”. В дружбе он тоже оказывается “высоконравственным человеком”.

Приятель в срок мне долга не представил.

Закон приговорил его в тюрьму.

В ней умер он, не заплатив алтына,

Но я не злюсь…

Я долг ему простил того ж числа.

С кем ни общается этот “безгрешный”, все погибают, а он в полной уверенности, что

Живя согласно с строгою моралью,

Я никому не делал зла.

Это двустишье повторяется в стихотворении рефреном, нагнетая авторскую иронию, переходящую в сарказм. Н. А. Некрасову подвластны любые темы, художественные методы. Он мог быть лиричен и суров, трагичен или бесшабашно весел, саркастически зол, но всегда из-под его пера выходили прекрасные стихотворения, составившие “золотой фонд” нашей великой литературы.

Вхождение Лермонтова в литературу было стремительным “Белеет парус одинокий…” Вчитываясь в эти знакомые с детства строки, представляешь себе легкий белоснежный парус, скользящий по гребню прозрачной морской волны и постепенно исчезающий в “тумане моря голубом”. Парус в представлении человека – это вечный символ неугосащей надежды, осуществления мечты. Но в стихотворении он исчезает “в тумане”. Может быть, потому, что помыслы, стремления и надежды лирического героя этого стихотворения не вполне ясны ему самому, не обозначены достаточно четко и ярко? Или он не знает, чего хочет, что ему нужно? Последующие две строчки являются косвенным подтверждением этой мысли: корабль покинул свой родной край, но еще не достиг заветного далекого берега. Он находится на перепутье, колеблется, не находит себе пути, не знает, куда ему плыть:

Что ищет он в стране далекой?

Что кинул он в краю родном?

Да и как узнать, ведь он “счастия не ищет”, у него нет определенной цели, нет смысла в его вечном терзании и поиске. Здесь, на мой взгляд, поэт употребил слово “счастье” в более широком значении: как своеобразный символ целенаправленного поиска, смысла жизни. Но и бежит он “не от счастия”. Не к чему привязаться его сердцу, не к чему приложить свой ум. И автор испытывает боль за своего геро. “Увы!” – горестно восклицает он…

Но пока море спокойно и ласково, хотя намек на бурю уже есть в середине стихотворения. Под кораблем “струя светлей лазури, над ним луч солнца золотой”. Для чего поэт говорит об этом? Может быть, это своеобразная символика замкнутого пространства, окружающего парус со всех сторон, своеобразный заколдованный круг, в который попал лирический герой? Ведь вода всегда отражает небесный свод, и это зеркально отражаемое пространство словно возвращает парус к самому себе, движения вперед не происходит, и нет иного выхода, как бесцельно плыть в никуда. Акругом безысходность, безнадежность. Правда, и в этом царстве безысходности есть один светлый момент: “туман голубого моря” пронзает “луч солнца золотой”, но и он не является путеводной звездой, не придает смысла жизни, ведь мятежный парусник все равно “просит бури, как будто в бурях есть покой!”

Слово “покой” в данном контексте приобретает новый особый смысл и употребляется поэтом не в качестве обозначения сытой, комфортной жизни, а в более широком значении: успокоение воспринимается читателем как удовлетворение от сознания правильности выбранного достойного жизненного пути. Даже стихотворный размер (ямб) настраивает нас на полное умиротворение. Буря подобного состояния не подарит, в ней не найти покоя. Возникает естественный вопрос: где же можно отыскать его? Но на этот вопрос автор не дает ответа, возможно, потому, что и сам его не знает.

Стихотворение “Парус” “окрашено” в голубоватые тона: это впечатление усиливают лазурные волны, по которым мчится парусник, голубой туман. А голубой цвет символизирует несбыточность, невозможность исполнения желаний, ведь голубая мечта не только самая заветная, но и несбыточная…

Это стихотворение, знакомое нам с детства, нельзя трактовать поверхностно и однозначно. Лирический герой этого произведения – парус, исчезающий в морской дымке, – символическое отражение терзаний целого поколения молодых людей, беспощадно прожигающих жизнь и не видящих света впереди, не нашедших в существующей жизни настоящего смысла…

В стихотворении “Парус” нашли отражение многие мотивы лирики Лермонтова. Это и мотив свободы, мятежа в сочетании с мотивом одиночества, разочарования и безнадежности. Поэт не ставил перед собой цель задеть читателя, пробудить его к действию.

Тем не менее стихотворение оставляет след в душе, заставляет задуматься, а это и есть главная цель любого поэта…

“СКАЗКИ”

Первым отдельным изданием “сказочный цикл” вышел в свет в 1886 году. Книга называлась: “23 сказки М. Е. Салтыкова-Щедрина”. Сейчас в Полных собраниях сочинений писателя этот цикл включает 32 произведения, то есть все, что было написано для него, но не могло в свое время появиться в легальной русской печати по цензурным причинам. По содержанию же “Сказки” являются своего рола “микрокосмом” – “малым миром” всего творчества Салтыкова. Все, что было вложено в другие произведения писателя, – громадный запас наблюдений над общественно-политической жизнью страны, огромная масса мыслей и чувств, которые Салтыков привел в движение своим творчеством, – все это в “Сказках” как бы собрано в одном фокусе, сильно и сжато “резюмировано” О “Сказках” можно сказать, что они являются “энциклопедией” всего созданного их автором.

Само слово “сказка” не должно вводить в заблуждение. В салтыковских сказках много подлинно сказочных сюжетов, образов, событий, обстановки, заимствованных из одного и^ основных жанров устного народно-поэтического творчества. Салтыков блестяще использовал все эти элементы, в частности острую социально-сатирическую направленность большинства русских сказок. И тем не менее они отнюдь не художественные парафразы или тем более имитации народных сказок. Далеки они и от литературных, например Пушкина и Л. Толстого. “Сказки” Салтыкова – это совершенно особый, самостоятельно созданный им, на фольклорной основе, жанр в его творчестве. Глубоко переработанные элементы русской народной сказки, фольклорная наивность и условность блестяще, остроумно и органически сочетаются здесь с большими общественными темами современности Салтыкова – политическими, философско-историческими и моральными. Они разрабатываются на конкретном материале текущей действительности, но всегда с выходами к широким обобщениям, с глубоким осмыслением важнейших основ человеческой жизни вообще – социальных и личных. Художественные образы салтыковских “сказок” столь широкоохватны и глубоки, что приложимы для осмысления и критики многих явлений не только прошлого, но и настоящего. Обращены они и к будущему. Отсюда мировое значение этих произведений, чаще всего переводимых на иностранные языки. Стирание граней между человеческими чертами и чертами животных сообщало сказочным образам Салтыкова особую остроту Вместе с тем это была и новая форма противоцензурной защиты, позволявшая писателю беседовать с читателем об очень больших и серьезных вопросах.

Политическая и общественная реакция 80-х годов определяла драматический тонус большинства восьмидесятнических “сказок”. Но вместе с гневом и презрением, которыми проникнуты “сказки” по отношению к изображаемой писателем темной действительности, читатель заражался всегда присутствующей у Салтыкова верой в будущее. “Но что же означает вся эта история и с какой целью она написана?” – быть может, спросит меня читатель, – задается риторическим вопросом Салтыков в “сказке” “Гиена”. И отвечает: – “А вот именно затем я ее и рассказал, чтобы наглядным образом показать, что “человеческое” всегда и неизбежно должно восторжествовать над “гиенским”.

Вера в неизбежность победы добра над злом никогда не оставляла Салтыкова. Она была тем “балансом”, который не позволял присущему ему скептицизму переходить в пессимизм, в отчаяние, хотя по временам он и был все же близок к нему.

Смелое обличение самодержавия дано в трехчастной “сказке” “Медведь на воеводстве”. В легальной печати России эта “сказка” 1884 года увидела свет лишь после революции 1905 года, а при своем появлении из-под пера писателя распространялась подпольно и в зарубежных изданиях. “Медведь на воеводстве” – обличение всякой автократии и тоталитаризма. Но непосредственно это был отклик писателя на политику российского самодержавия периода его ожесточенной борьбы с революционным движением. Салтыков обличает правительственную контрреволюцию с поразительным бесстрашием. Его сатира наносила прямые удары не только по курсу реакции в целом, но и конкретно по его верховным руководителям и проводникам. В безграмотных резолюциях Льва, приводимых в “сказке” (“Не верю, штоп сей офицер храпр был; ибо это тот самый Таптыгин, который маво Любимова Чижика сиел”), современники без труда усматривали сатирическое издевательство над стяжавшими себе широкую известность своей орфографической безграмотностью и грубостью “высочайшими” резолюциями Александра III. В Осле – главном мудреце и советчике Льва – видели одного из идеологов и вдохновителей реакционного курса Победоносцева, ближайшего друга и учителя царя и т. п.

Но эти портретные намеки-аллюзии – лишь один из элементов салтыковской “сказки”. Другой – и важнейший – заключается в общем осуждении существующей государственной системы, не способной к установлению в стране порядка и устранению насилия (“Куда ни обернутся – кругом везде погром. Загородки поломаны, двор раскрыт, в хлевах лужи крови стоят”). При этом Салтыков подчеркивает не только невежество высшей власти в области просвещения, но и вражду к нему (Топтыгин 2-й по прибытии на “воеводство” первым делом спрашивает подчиненных: “Нет ли в лесу, по крайней мере, университета или хоть академии, дабы их спалить”).

Критика самодержавия и всего отрицательного, что существовало, с точки зрения Салтыкова, в “порядке вещей” России, всегда совмещалась у него с исследованием социальных основ, помогавших держаться этому исторически изжившему себя строю. Главной силой этого строя была, в понимании писателя, власть дворян-помещиков (“сказка” “Дикий помещик” и др.) и неразвитость народных масс, всего общества, отсутствие демократизма. Как уже не раз говорилось, тема пассивности, послушности, гражданской несознательности народных крестьянских масс – одна из генеральных тем всего творчества Салтыкова. Присутствует она и в “сказочном цикле”, особенно в трех “сказках”, с совершенно разными сюжетами и тональностями. Первая из них, “Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил”, – это самая ранняя “сказка” Салтыкова. Она написана в 1869 году. Тогда он был еще здоров, и “сказка” написана в мажорной тональности. Эта блещущая всеми красками салтыковской палитры юмореска, с первой строки вызывающая смех. Однако в своей сущности содержание ее совсем не юмористическое.

В форме бытового сюжета народная пассивность обличается в самой миниатюрной “сказке-притче” “Кисель”. Образ “киселя”, который “был до того разымчив и мягок, что никакого неудобства не чувствовал от того, что его ели”, входил в обширную серию салтыковских обличений бездеятельного страдательного перенесения народными массами кабалы векового гнета, принуждения. Переплетаясь полифонически с темой пассивности масс, звучит вторая тема “сказки” – о послереформенном разорении русской деревни. И “господа” (помещики), и “свиньи” (новые “хозяева жизни” – кулаки-мироеды), евшие “кисель”, ели его так нерасчетливо, что “от киселя остались только засохшие поскребушки”.

В глубокой трагической тональности тема бедствий народных звучит в одной из лучших “сказок” – “Коняга”. В образе замученной непосильным, “каторжным” трудом и голодом крестьянской рабочей лошади Салтыков воплотил всю многовековую драму русской крестьянской жизни. Крайняя нужда, терпеливое перенесение всесторонней эксплуатации, сначала барско-помещичьей, потом кулацко-мироедской, – все эти постоянные страдания крестьянских трудовых масс, воспринимавшиеся Салтыковым глубоко драматически, вобрал в себя образ обыкновенного мужичьего коняги, замученного, побитого, с выпяченными ребрами и обожженными плечами, с разбитыми ногами.

Образ этот дан на фоне изумительного по захватывающей силе скорбного лиризма русского пейзажа, подчеркивающего все ту же беспросветность и тяжесть крестьянского труда.

“Христова ночь” и “Рождественская сказка” ставят вопрос об отношении Салтыкова к религии. Писатель не был религиозным человеком ни в мировоззренческом, ни тем более в церковно-обрядовом отношении. Но он высоко ценил моральные, особенно социально-нравственные ценности христианства, усвоенные еще в детстве из Евангелия. Впоследствии влияние социального этизма, в его евангельской “оболочке”, было закреплено увлечением юного Салтыкова учениями утопических социалистов.

Известна также высокая оценка Салтыковым социально нравственного воздействия на народ и общество, на “рабов” и “господ” – особенно в крепостное время – так называемого бытового православия, в частности – церковных праздников, главнейшими из которых были Пасха и Рождество. Вспоминая о годах своей казенной службы, Салтыков писал в “Недоконченных беседах” о Пасхе: “Когда-то это был удивительно приятный для меня праздник. Я говорю не про детство а про позднейшее время, когда на первом плане стояли уже не яйца и куличи, а вся эта веселая, ликующая ночь. Я, крепостной до мозга костей, я, раб от верхнего конца до нижнего, в продолжение нескольких часов чувствовал себя свободным от уз. И заметьте, что я ощущал это сладкое чувство, имея на плечах мундир, сбоку – шпагу и под мышкой – треуголку”.

В “Христовой ночи”, начинающейся изумительной пейзажной картиной пробуждающейся русской весны, Салтыков дал свою версию евангельскому преданию. Он до такой степени ненавидел предательство (а примеров ему было много в этой полосе реакции восьмидесятых годов), что заставил воскресшего Бога – благословляющего все и всех, природу и все живое в ней, указывающего путь спасения даже всем творящим зло и неправду, – казнить одного лишь Иуду. Он казнит его высшей казнью вечной жизни с клеймом предателя. Христос – вопреки Евангелию – воскрешает повесившегося Иуду и гневно говорит ему: “Живи проклятый! и будь для грядущих поколений свидетельством той бесконечной казни, которая ожидает предательство”.