Category: Сочинения по литературе

Есть поэты, чье творчество входит в наши сердца как бесценный дар, с которым мы никогда не разлучаемся. Среди них – Александр Блок…

М. Рыльекий

Поэзия А. А. Блока покоряет сердца читателей зачаровывающей музыкой стиха, красотой выраженного чувства. Она учит понимать и ценить подлинное искусство и получать от него истинное наслаждение.

Как поэт Блок формировался под влиянием русской классической литературы. В начале творческого пути наиболее близким ему оказался романтизм В. А. Жуковского. Певец природы, как называл его В. Г. Белинский, учил юного поэта чистоте и возвышенности чувств, постижению красоты окружающего мира, соприкосновению с тайной Бога, вере в возможность проникновения за предел земного. Уроки Жуковского не прошли для Блока бесследно: взращенные ими “острые мистические и романтические переживания” обратили Блока в 1901 году к творчеству поэта и философа-мистика Вл. Соловьева, который был признан “духовным отцом” младшего поколения русских символистов (А. Блок, А. Белый, С. Соловьев, Вяч. Иванов, Эллис и др.). Идейным стержнем его учения была мечта о царстве теократии, которое возникает из современного мира, погрязшего во зле и пороке, но спасенного в дальнейшем Мировой Душой, Вечной Женой, которая предстает своеобразным синтезом гармонии и красоты, добра, духовным началом всего живого. Эта соловьевская тема стала центральной в ранних стихотворениях Блока, составивших первую его книгу “Стихи о Прекрасной Даме” (1904 г.)

“Стихи о Прекрасной Даме” – это произведения, в основе которых лежит подлинное чувство любви к невесте, позже – жене поэта Л. Д. Менделеевой. Вместе с тем это мистическое преклонение перед Владычицей Вселенной, Вечной Женственностью. Последовательно и систематически Блок переводит в “Стихах о Прекрасной Даме” свои земные чувства в высший, идеально-мистический план. В этих стихах возлюбленная, лишенная каких бы то ни было земных черт, наделена признаками настоящего божества. Это Небесная Дева, Вечная Женственность, Владычица Вселенной, Лучезарная Царица, Заря, Купина. Лирический герой – отрок, раб, инок, рыцарь, готовый всю жизнь служить своей Даме. Возлюбленная представляется ему как будто в чудесном сне или сказке. Она часто является в сумраке, в тумане, окруженная зыбкими тенями. Впечатление призрачности, неопределенности образа усиливается и оттого, что поэт избегает конкретных, описательных эпитетов. Они рассчитаны лишь на эмоциональное восприятие: ароматные слезы, лазурные сновидения, шаг завороженный, бездонный взгляд, упорная мечта, сумрак таинственный. Архаическая, церковная, “молитвенная” лексика (лампада, паникадила, ризы и др.) соответствует представлению о возлюбленной как о божестве. Постоянные мечты о встрече с Ней, ожидание Ее призыва ассоциируется со вторым пришествием, с полным обновлением, преображением всего мира.

Большой знаток и ценитель поэзии М. Рыльский писал: “Стихи о Прекрасной Даме” – это прежде всего стихи о любви и высокой человеческой красоте, это облаченное в условно-мистические одежды торжество живой жизни, предчувствие всемирной зари”. Чистые чувства первой любви часто порождают идеализацию, обожествление возлюбленной, стремление видеть в ней самое прекрасное, возвышенное, “неземное”. Эти чувства нашли очень точное, психологически правдивое выражение в удивительно нежных, мелодичных стихах Блока. В служении Прекрасной Даме, которая должна преобразить мир, поэт видел свой главный подвиг жизни:

Будет день – и свершится великое,

Чую в будущем подвиг души.

Пусть представление Блока о подвиге было смутным, неопределенным, туманным, для нас важно отметить у поэта постоянное желание, волю к подвигу. В любовных стихах о Прекрасной Даме звучит какое-то тревожное ожидание необычных, потрясающих событий.

В 1906 году поэт проникается новой идеей “мистицизма в повседневности”. Изображая неприглядные стороны современного города, Блок создает образы на пересечении двух планов — реального и фантастического. Ярким выражением таких взглядов является баллада “Незнакомка”, написанная в 1906 году. Блок специально отбирает только такие детали повседневности, сочетание которых должно наиболее убедительно раскрыть пошлость мещанской “жизненной прозы” и воссоздать удушливую, тлетворную атмосферу буржуазного общества. Описываются детали неприглядной, будничной жизни: ресторан, пьяные окрики, тлетворный дух, пыль, канава, детский плач, женский визг, скрип уключин, сонные лакеи, пьяницы с глазами кроликов и т. п. Из нескольких возможных синонимов поэт выбирает именно те, которые передают вполне определенную авторскую оценку. Символом мечты поэта об идеальном, гармоничном мире выступает прекрасная женщина – таинственная Незнакомка. Ее образ возникает на пересечении реальности и фантастики (сам Блок назвал это “фантастическим реализмом”). В стихотворении названы вполне конкретные, земные черты Незнакомки: девичий стан, упругие шелка, шляпа с траурными перьями, в кольцах узкая рука, темная вуаль.

Девичий стан, шелками схваченный,

В туманном движется окне…

..Дыша духами и туманами,

Она садится у окна

И веют древними поверьями

Ее упругие шелка,

И шляпа с траурными перьями,

И в кольцах узкая рука…

Нельзя не заметить при этом, что все эти детали внешности не создают индивидуального портрета женщины. Они вызывают у читателя лишь общее представление о внешней красоте таинственной Незнакомки. Она окружена чем-то загадочным и. непостижимым, как будто сама возникла из туманных грез или сновидений. С ее обликом поэт связывает и древние поверья, и глухие тайны, и чье-то солнце, и несметные сокровища. У каждого из читателей они вызывают свои личные ассоциации, воскрешают какие-то чувства, пробуждают воспоминания.

Поэтический дебют Блока пришелся на годы кануна первой русской революции 1905-1907 годов. Мотивы сомнения, неверия проникли уже в “золотолазурные” “Стихи о Прекрасной Даме”. А в последующих произведениях все меньше восторгов, ощутимее привкус горечи узнавания жизни. Новое восприятие земного бытия, новые настроения и чувства поэта заметно проявляются в первом стихотворении цикла “Заклятие огнем и мраком” “О, весна без конца и без краю…”(1907 г.). Это стихотворение было написано тогда, когда певец Прекрасной Дамы уже разочаровался в своих прежних идеалах. Он не ожидал больше пришествия Владычицы Вселенной. Молитвенное отношение к Небесной Деве сменилось у него естественным чувством земной любви со всеми ее радостями и муками. Поэт провозглашает иное отношение к земному бытию: “Приявший мир, как звонкий дар, как злата горсть, я стал богат”. Его целиком захватывает жизнь во всех ее проявлениях, в постоянной упорной борьбе. “Принимаю!” – главная мысль, главный пафос стихотворения “О, весна без конца и без краю…” Поэт принимает удачу и неудачу, плач и смех, пустынные веси и тесные города, “осветленный простор поднебесный и томления рабьих трудов”. Эти контрастные картины показывают противоречия жизни, различные ее проявления. И когда поэт говорит о своем приятии мира, мы понимаем, что он не собирается уходить от жизни в неизвестные “иные миры”.

Теперь в восприятии поэта непрерывная борьба, “вечный бой” являются смыслом жизни, приносят подлинную радость человеку. Эта мысль пройдет через многие стихотворения Блока последующих лет. Размышляя об исторических судьбах России, о борьбе русских с иноземными поработителями, поэт восклицает: “И вечный бой! Покой нам только снится..” (“На поле Куликовом”). Постоянное беспокойство, жажда творчества, несмотря на жизни сон тяжелый”, составляют главный “сокрытый двигатель” всей деятельности Блока. Стихотворение “О, весна без конца и без краю…” насыщено риторическими обращениями и восклицаниями восторженного поэта. Весна и мечта связываются, соединяются в сознании поэта в единое целое. С началом весны открывается перспектива новой, зарождающейся, неизведанной жизни. Пробуждаются в душе новые чувства, новые мечты – безграничные, беспредельные.

Любовь занимает главное место и в цикле стихотворений “Страшный мир”. Любовь и страсть соседствуют с муками, пытками, смертью. Для поэта становится невыносимой постоянная унизительная ложь (“молчаливая ложь”, “лживая улыбка”, “лжи и коварству меры нет” и др.). Да и сам он оказывается жертвой “страшного мира” и с беспощадной правдивостью рассказывает об этом (“На островах”, “Унижение”). Неверие в возможность обретения подлинного человеческого счастья рождает у Блока равнодушие, скуку, безысходную тоску (стихотворение “Ночь, улица, фонарь, аптека…”).

Наряду с мотивами губительной страсти и разочарования в жизни и человеческих чувствах в цикле “Страшный мир” встречаются мечты и воспоминания об ушедшей любви. Тоской о возможных, но не сбывшихся надеждах проникнуто стихотворение “В ресторане”:

…Но была ты со мной всем презрением юным,

Чуть заметным дрожаньем руки…

Ты рванулась движеньем испуганной птицы,

Ты прошла, словно сон мой, легка…

И дохнули духи, задремали ресницы,

Зашептались тревожно шелка.

Встреча с незнакомкой пробуждает у героя стихотворения чувство любви, надежду на возможность счастья. Восприятие разъедающей душу тоски о несбывшемся счастье усиливают и музыка (“исступленно запели смычки”), и природа.

К. Паустовский писал: “Стихи Блока о любви – это колдовство. Как всякое колдовство, они необъяснимы и мучительны… В этих стихах, особенно в “Незнакомке”, “В ресторане”, мастерство доходит до предела… Это не столько стихи о вечно женственном, сколько порыв огромной поэтической силы, берущей в плен и искушенные, и неискушенные сердца”.

Всякое стихотворение – это покрывало, растянутое на остриях нескольких слов, которые светятся, как звезды.

А. Блок

План

I. А. Блок – представитель русского символизма.

II. Эволюция поэтической символики Блока.

1. Раннее творчество Блока.

2. Символика стихотворения “Фабрика”.

3. Символическое значение образа Незнакомки.

4. “Двенадцать” – поэма о революции.

III. От певца Прекрасной Дамы к певцу России.

Александр Блок – один из ярких представителей “серебряного века” русской поэзии. Он начал свой творческий путь в среде символистов, а вскоре оказался не только самой яркой звездой в созвездии талантов, но и занял особое место в этом направлении, нередко противореча законам символизма своими стихами и литературно-общественной позицией. Символизм – одно из самых сложных и противоречивых направлений в русской литературе. Многие из символистов опирались на идеи Платона и любили повторять: “Все преходящее, кроме символа”.

А. Блоку довелось жить и творить в одну из самых трагических эпох русской истории. И глубокая печать этого времени лежит на его творчестве. Отчаяние, порою тучей наплывавшее на Блока, не вычеркнуть и не стереть. Без него он не был бы Блоком. Кроме того, его стихи музыкальны. В них обязательно присутствуют символы. И, несмотря на то, что Блок разорвал с символистами, использование символов в стихотворениях – одна из основных особенностей его поэзии. В ранний период творчества большое влияние на Блока оказала поэзия Вл. Соловьева, который считал, что основамира – это “божественное начало”. Оно проявляется в “мировой душе”, в Вечной Женственности. Для Блока, как и для Вл. Соловьева, мировой процесс – это тоже воплощение Вечной Женственности. Эти взгляды нашли отражение в раннем сборнике А. Блока “Стихи о Прекрасной Даме”. Прекрасная Дама – это символ любви, это символ самой жизни со всеми ее драматическими противоречиями. Однако в “Стихах о Прекрасной Даме” возлюбленная лишена земных черт, она наделена признаками настоящего божества. В служении Прекрасной Даме, которая должна преобразить мир, поэт видел свой главный подвиг жизни.

Предчувствую Тебя. Года проходят мимо.

Все в облике одном предчувствую Тебя.

Весь горизонт в огне и ясен нестерпимо,

И молча жду, тоскуя и любя…

Со временем прежний образ Прекрасной Дамы меркнет. У Блока появляются другие символы, которые отражают окружающую действительность, противоречия капиталистического города. Так, в стихотворении “Фабрика” появляется “недвижный кто-то, черный кто-то”, который считает людей в тишине, символ виновников людского горя, сила, приносящая людям страдания. Люди молчаливо, покорно переносят эти страдания. И тишина, которая присутствует в стихотворении, это символ покорности.

Одно из известных стихотворений А. Блока – “Незнакомка”. В этом стихотворении снова появляется женский образ. Блок в каждой женщине пытался найти идеал Вечной Женственности, символ красоты и любви. Незнакомка – это символ прекрасного, желаемого, идеального. Миру пошлости Блок противопоставляет мир возвышенного идеала. Чем-то Незнакомка напоминает Прекрасную Даму. Но это уже образ живой женщины с ее опьяняющей красотой.

В поэме “Двенадцать”, которая посвящена революции, тоже много символов. Ветер, символ перемен, проходит через все произведение, постоянно сопутствуя главным героям поэмы, двенадцати красноармейцам. Образ Христа, который возглавляет красноармейцев, тоже символичный. Блок не мог найти другой образ, который мог бы по своей емкости символически выразить идею рождения нового мира. Христос – проповедник высоких нравственных истин, воплощение святости, человечности, справедливости, чистоты. Именно такой хотел видеть Блок будущую Россию, – Россию, которой он посвятил всю свою жизнь.

Творчество Блока – яркий заключительный аккорд русского символизма. Путь Блока – это путь от певца Прекрасной Дамы к певцу России. Но зрелый Блок не перечеркивает Блока юного. Поэт всегда оставался верен самому себе, но двигался вперед в поисках идеала. Преодоление Блоком символизма, отказ от него не означал отказ от символа. От мистической, туманной символики поэт шел к символам реалистического и романтического характера.

Почему не удался побег Мцыри?

Тема поэмы М. Ю. Лермонтова “Мцыри” – изображение сильного, смелого, мятежного человека, взятого в плен, выросшего в сумрачных стенах монастыря, страдающего от гнетущих условий жизни и решившего ценой риска для собственной жизни вырваться на волю в тот самый момент, когда это было всего опаснее:

И в час ночной, ужасный час, Когда гроза пугала вас, Когда, столпясь при алтаре, Вы ниц лежали на земле, Я убежал.

Юноша делает попытку узнать, зачем живет человек, для чего он создан. Бегство из монастыря и трехдневное скитание знакомят Мцыри с жизнью, убеждают его в бессмысленности монашеского существования, приносят ощущение радости жизни, но не приводят к желанной цели – вернуть родину и свободу. Не найдя пути в родную страну, Мцыри снова попадает в монастырь. Гибель его неизбежна: в предсмертной исповеди он рассказывает монаху обо всем, что успел увидеть и пережить за “три блаженных дня”. Как же сам Мцыри объясняет свою неудачу? В конце исповеди он говорит, что заслужил свой жребий. Два ярких образа – “мощного коня”, который найдет путь на родину, и “темничного цветка”, гибнущего от первых живых лучей солнца, помогают герою осудить свое бессилие. В конце возникает тема судьбы, рока. Самой судьбой Мцыри был обречен на неволю, его попытка преодолеть рок, стать хозяином судьбы, окончилась неудачей:

… тщетно спорил я с судьбой; Она смеялась надо мной!

Но ведь в характере Мцыри есть все необходимое для победы: воля, смелость, целеустремленность, отвага. Из поединка с природой он выходит победителем, но судьба его остается трагичной. Истоки трагизма – в условиях, которые с детства окружали героя. Мцыри чужд монастырской среде, в ней он обречен на гибель, в ней не могут найти осуществление его мечты. Но чтобы вырваться из нее, достаточно личного мужества и бесстрашия: юноша одинок и потому бессилен. Обстоятельства, в которых он оказался с детства, лишили его связи с людьми, практического опыта, знания жизни, наложили на него свою печать, сделав “цветком тепличным” и обусловив гибель героя. Его последнее желание – быть похороненным вне монастырских стен, еще раз ощутить красоту мира, увидеть родной Кавказ. Это нельзя назвать примирением с судьбой и поражением героя. Такое поражение в то же время и есть победа: жизнь обрекла Мцыри на рабство смирения, одиночества. Он сумел узнать свободу, испытать счастье борьбы и радость соединения с миром. Поэтому гибель его при всей трагичности вызывает у читателя гордость за Мцыри и ненависть к условиям, мешающим его счастью.

С. А. АЛЕКСИЕВИЧ

У ВОЙНЫ НЕ ЖЕНСКОЕ ЛИЦО

Женщины появились в армии уже в IV веке до нашей эры в Афинах и Спарте, славянки ходили иногда на войну с отцами и супругами.

Во Вторую мировую войну в Англии женщины сначала служили в госпиталях, позднее в авиации и в автотранспорте. В Советской Армии воевало около миллиона женщин. Они овладели всеми военными специальностями, в том числе и самыми “мужскими”.

Роман Светланы Алексиевич собран из реальных голосов женщин, рассказывающих о том, как их судьбы переплелись с войной. Эти голоса перебивает взволнованный, искренний, живой комментарий повествовательницы.

“О чем бы женщины ни говорили, у них постоянно присутствует мысль: война это прежде всего убийство, а потом – тяжелая работа. А потом – и просто обычная жизнь: пели, влюблялись, накручивали бигуди…

В центре всегда то, как невыносимо и не хочется умирать. А еще невыносимее и более неохота убивать, потому что женщина дает жизнь. Дарит. Долго носит ее в себе, вынянчивает. Я поняла, что женщинам труднее убивать…”

Трудно говорить о войне всю правду. Вот пишет одна воевавшая женщина:

“Моя дочь меня очень любит, я для нее – героиня, если она прочтет нашу книгу, у нее появится сильное разочарование. Грязь, вши, бесконечная кровь – все это правда. Я не отрицаю.

Но разве воспоминания об этом способны родить благородные чувства? Подготовить к подвигу…”

Издательства и журналы отказывают Светлане в публикации романа: “слишком страшная война”. Всем нужны подвиги и благородные чувства.

Голоса:

“Кто-то нас выдал… Немцы узнали, где стоянка партизанского отряда.

Оцепили лес и подходы к нему со всех сторон. Прятались мы в диких чащах, нас спасали болота, куда каратели не заходили. Трясина. И технику, и людей она затягивала намертво. По несколько дней, неделями мы стояли по горло в воде.

С нами была радистка, она недавно родила. Ребенок голодный… Просит грудь… Но мама сама голодная, молока нет, и ребенок плачет. Каратели рядом… С собаками… Собаки услышат, все погибнем. Вся группа – человек тридцать… Вам понятно?

Принимаем решение…

Никто не решается передать приказ командира, но мать сама догадывается.

Опускает сверток с ребенком в воду и долго там держит… Ребенок больше не кричит… Ни звука… А мы не можем поднять глаза. Ни на мать, ни друг на друга…”

“Когда мы брали пленных, приводили в отряд… Их не расстреливали, слишком легкая смерть для них, мы закалывали их, как свиней, шомполами, резали по кусочкам. Я ходила на это смотреть… Ждала! Долго ждала того момента, когда от боли у них начнут лопаться глаза… Зрачки…

Что вы об этом знаете?! Они мою маму с сестричками сожгли на костре посреди деревни…”

“Днем мы боялись немцев и полицаев, а ночью партизан. У меня последнюю коровку партизаны забрали, остался у нас один кот. Партизаны голодные, злые.

Повели мою коровку, а я – за ними… Километров десять шла. Молила – отдайте. Трое детей в хате ждали…”

“Я до Берлина с армией дошла…

Вернулась в свою деревню с двумя орденами Славы и медалями. Пожила три дня, а на четвертый мама поднимает меня с постели и говорит: “Доченька, я тебе собрала узелок. Уходи… Уходи… У тебя еще две младших сестры растут. Кто их замуж возьмет? Все знают, что ты четыре года была на фронте, с мужчинами…

Не трогайте мою душу. Напишите, как другие, о моих наградах…”

“Мне кажется, что я прожила две жизни: одну – мужскую, вторую женскую…”

“Многие из нас верили…

Мы думали, что после войны все изменится… Сталин поверит своему народу. Но еще война не кончилась, а эшелоны уже пошли в Магадан. Эшелоны с победителями… Арестовали тех, кто был в плену, выжил в немецких лагерях, кого увезли немцы на работу – всех, кто видел Европу.

Мог рассказать, как там живет народ. Без коммунистов. Какие там дома и какие дороги. О том, что нигде нет колхозов… После Победы все замолчали. Молчали и боялись, как до войны…”

“…Вернулась с войны седая. Двадцать один год, а я вся беленькая. У меня тяжелое ранение было, контузия, я плохо слышала на одно ухо. Мама, меня встретила словами: “Я верила, что ты придешь. Я за тебя молилась день и ночь”.

“Разве могут быть цветными фильмы о войне?

Там все черное. Только у крови другой цвет… Одна кровь красная…”

“До войны ходили слухи, что Гитлер готовится напасть на Советский Союз, но эти разговоры строго пресекались. Пресекались соответствующими органами… Вам ясно, какие это органы? НКВД… Чекисты… Но когда Сталин заговорил… Он обратился к нам: “Братья и сестры…” Тут все забыли свои обиды… У нас дядя сидел в лагере, мамин брат, он был железнодорожник, старый коммунист. Его арестовали на работе… Вам ясно – кто? НКВД… Нашего любимого дядю, а мы знали, что он ни в чем не виноват. Верили. Он имел награды еще с Гражданской войны… Но после речи Сталина мама сказала: “Защитим Родину, а потом разберемся”.

“Они не плакали, наши матери, провожавшие своих дочерей, они выли. Моя мама стояла, как каменная. Она держалась, она боялась, чтобы я не заревела. Я же была маменькина дочка, меня дома баловали. А тут постригли под мальчика, только маленький чубчик оставили”.

“К концу сорок первого мне прислали похоронную: муж погиб под Москвой. Он был командир звена. Я любила свою дочку, но отвезла ее к его родным. И стала проситься на фронт…

В последнюю ночь… Всю ночь простояла у детской кроватки на коленях…”

“И был знаменитый сталинский приказ за номером двести двадцать семь – “Ни шагу назад!” Повернешь назад – расстрел! Расстрел на месте. Или – под трибунал и в специально созданные штрафные батальоны. Тех, кто туда попадал, называли смертниками. А вышедших из окружения и бежавших из плена – в фильтрационные лагеря. Сзади за нами шли заградотряды… Свои стреляли в своих…

Эти картины в моей памяти”.

“Город взяли немцы, и я узнала, что я – еврейка. А до войны мы все жили дружно: русские, татары, немцы, евреи… Были одинаковые. Ой, что вы! Даже я не слышала этого слова “жиды”, потому что жила с папой, мамой и книгами. Мы стали прокаженными, нас отовсюду гнали. Боялись нас. Даже некоторые наши знакомые не здоровались. Их дети не здоровались. Маму застрелили…

Пошла искать папу… Хотела найти его хотя бы мертвого, чтобы мы были вдвоем. Была я светлая, а не черная, светлые волосы, брови, и меня в городе никто не тронул. Я пришла на базар… И встретила там папиного друга, он уже жил в деревне, у своих родителей. Тоже музыкант, как и мой папа. Дядя Володя. Я все ему рассказала… Он посадил меня на телегу, накрыл кожухом.

На телеге пищали поросята, кудахтали куры, ехали мы долго. Ой, что вы! До вечера ехали. Я спала, просыпалась…

Так попала к партизанам…”

“Я не стреляла… Кашу солдатам варила. За это дали медаль. Я о ней и не вспоминаю: разве я воевала? Кашу варила, солдатский суп.

Тягала котлы, баки. Тяжелые-тяжелые… Командир, помню, сердился: “Я бы пострелял эти баки… Как ты рожать после войны будешь?” Однажды взял – и все баки пострелял. Пришлось в каком-то поселке искать баки поменьше.

Придут солдатики с передовой, отдых им дадут. Бедненькие, все грязные, измученные, ноги, руки – все обмороженное. Особенно боялись морозов узбеки, таджики. У них же солнце всегда, тепло, а тут тридцать – сорок градусов мороза. Не может отогреться, кормишь его. Он сам ложки не поднесет ко рту…”

“Стирала… Через всю войну с корытом прошла. Стирали вручную.

Телогрейки, гимнастерки… Белье привезут, оно заношенное, завшивленное.

Халаты белые, ну эти, маскировочные, они насквозь в крови, не белые, а красные. Черные от старой крови. В первой воде стирать нельзя – она красная или черная… Гимнастерка без рукава, и дырка на всю грудь, штаны без штанины. Слезами отмываешь и слезами полощешь.

И горы, горы этих гимнастерок… Ватников… Как вспомню, руки и теперь болят. Зимой ватники тяжелые, кровь на них замерзшая. Я часто их и теперь во сне вижу… Лежит черная гора…”

Имена, фамилии… Медсестра, врач, связист, регулировщик, снайпер, шифровальщица, шофер, зенитчица, партизанка, авиамеханик, летчик, рядовой пехотинец, повар, прачка – девушки, женщины…

И еще один голос:

“Знаете, какая в войну была у нас всех мысль? Мы мечтали: “Вот, ребята, дожить бы… После войны какие это будут счастливые люди! Какая счастливая, какая красивая наступит жизнь. Люди, которые пережили столько, они будут друг друга жалеть. Любить. Это будут другие люди”. Мы не сомневались в этом.

Ни на капельку.

… Люди по-прежнему ненавидят друг друга. Опять убивают. Это самое мне непонятное… И кто это? Мы… Мы это…”

Основное содержание романа “Преступление и наказание” составляет психологическая история преступления, его нравственных последствий и вопрос о возможности его социального оправдания.

Раскольников, убивший старуху процентщицу и ее сестру, – не обычный преступник, а человек мыслящий, создавший свою философскую кон цепцию, для проверки которой он и идет на чудовищный эксперимент, на преступление. Углубленный психологический анализ душевного состояния преступника сочетается в романе с критикой его теории.

Раскольников – отзывчивый, добрый по натуре человек, мучительно воспринимающий чужую боль. Рискуя жизнью, он спасает из пламени детей, делится своими скудными грошами с отцом умершего товарища, отдает последние деньги семье Мармеладова. Это одаренный и честный юноша, наделенный острым, пытливым умом. Вместе с тем он горд, необщителен, беспредельно одинок, быть может, прежде всего потому, что убежден в своей исключительности. Но гордость его уязвляется на каждом шагу: он принужден прятаться от хозяйки, которой задолжал, питаться объедками, появляться на улице в рубище, вызывая насмешки и удивленные взгляды прохожих.

Под низким потолком нищенской конуры в уме голодного человека родилась чудовищная теория преступления. Достоевский внимательно прослеживает зарождение этой теории. Упорно думая о причинах несправедливого устройства общества, Раскольников приходит к мысли, что человечество делится на. два разряда: на людей обыкновенных, составляющих большинство и вынужденных подчиняться силе, и на людей необыкновенных (таких, например, как Наполеон), которые навязывают большинству свою волю, не останавливаясь, если потребуется, и перед преступлением. Таким людям “разрешается кровь по совести”, для них существуют особые критерии добра и зла.

Раскольников спрашивает себя: “Тварь ли я дрожащая или право имею?” Он мучительно размышляет, к какому разряду людей принадлежит сам, и хочет доказать себе и окружающим, что он не “дрожащая тварь”, а прирожденный “властелин судьбы”. На вопрос Сони – что же делать, чтобы спасти страдающих и обездоленных, Раскольников гордо отвечает: “Свобода и власть, а главное – власть! Над всею дрожащею тварью и над всем муравейником!.. Вот цель!”

Еще Пушкин подменил черты нарождавшегося общественного типа – многочисленных “наполеонов”, философия которых напоминает теорию Раскольникова:

Мы все глядим в Наполеоны; Двуногих тварей миллионы Для нас орудие одно…

В романе Достоевского Наполеон упоминается не раз. Умный и наблюдательный Порфир 1Й Петрович ехидно замечает: “Ну, полноте, кто же у нас на Руси себя Наполеоном теперь не считает?”

Образ Наполеона в середине 60-х годов, в пору развития капитализма в России, приобретает особое значение. Именно в эти годы Толстой создает “Войну и мир”, где так много места уделено обличению бонапартизма.

И в романе Достоевского звучит суровая критика буржуазного индивидуализма, идеи “сильной личности”. Достоевский понял, какую опасность для общества представляет деление человечества на обыкновенных и необыкновенных людей, оправдание власти избранных.

Но почему же Достоевский сделал приверженцем теории господства над людьми не хищного приобретателя, не бессердечного властолюбца, а искреннего страдальца за униженное человечество? Достоевскому важно показать, что если на путь насилия становится даже человек честный и добрый, измученный чужими страданиями, он неизбежно приносит только зло себе и другим.

Стремления Раскольникова гуманны: он мечтает избавить людей от невыносимых страданий. Но его идея об исконном, естественном (“По закону природы”) разделении людей на “тварь дрожащую” и “имеющих право” властвовать антигуманна, так как она может служить оправданием беззакония и произвола. И недаром, убив ростоищицу, чья жизнь, с его точки зрения, “не более как жизнь вши”, Раскольников вынужден убить и смиренную, добрую Лизавету. Автор показывает, как одно преступление неизбежно влечет за собой другое.

Конечно, Достоевский рассматривает идею насилия отвлеченно, в чисто нравственном плане. Художник не пытается разграничить насилие, совершаемое “избранной личностью”, которая считает себя вправе властвовать над людьми, и революционное насилие, направленное против всяческого угнетения. Следовательно, главную мысль Достоевского можно сформулировать так: не в том дело, как обосновать преступление, а в том, что недопустимо обосновывать его как бы то ни было.

Произведения И. А. Гончарова получили широкую известность у читателей. Особенной популярностью пользовался и пользуется роман “Обломов”. Главные герои романа “Обломов” – это Илья Ильич Обломов и Андрей Штольц.

Илья Ильич – русский помещик, живущий в Петербурге на доходы, получаемые с имения. Обломов – человек “лет тридцати двух-трех, среднего роста, приятной наружности, с темно-серыми глазами”. Это культурный человек, получивший приличное образование, которое открывало ему широкую дорогу в жизнь. Было время, когда он мечтал о том, чтобы служить, пока не станет сил, путешествовать по чужим краям, увлекался поэзией.

Обломов – человек со многими положительными качествами. Но положительные качества Обломова – это клад, заваленный дрянью. В Обломове видна беспробудная лень, и при этом он живет воображением. Идеалом жизни для Обломова служит покой. Штольц делает все, чтобы пробудить Обломова к деятельности. Попытки эти ни к чему не

приводят, и жизненные пути двух друзей расходятся.

Илья Ильич родился и вырос в имении, находившемся в глуши, в Обломовке. Обломовка была тихим захолустьем, где жизнь текла вяло, и куда совсем не проникали вести. Обломовцы даже письмо открывали на четвертый день опасаясь какой-либо плохой вести. Главной заботой в Обломовке была пища. Илюша рос здоровым, живым и любознательным мальчиком. Но Обломовка постепенно заглушила в нем хорошие качества.

С ранних лет Илью Ильича окружали слуги, которые не только старались по возможности все за него делать, но и пресекали его попытки совершить чего-нибудь самостоятельно. Это происходило везде, где бы он ни был. Вполне очевидно, что уже в это время начинает

формироваться главная черта характера Ильи Ильича – лень.

Полная противоположность Обломова – Андрей Штольц. На протяжении всего романа видно сравнение Штольца с Обломовым и противопоставление их друг другу. Они

различаются буквально во всем: внешне, по происхождению, по воспитанию и образованию, которое они получили. Штольц с детства проявлял способности и деловую хватку. Он был приучен к труду, и, благодаря бесконечным усилиям, он выбивается из низов. Штольц – человек действия.

Штольц был немец только вполовину, по отцу: мать его была русская. Маленький Андрей рос и воспитывался в селе. С восьми лет сидел с отцом над географической картой. Дрался с окрестными мальчишками, часто исчезал из дома. Мать беспокоилась, а отец лишь приговаривал: “Добрый бурш будет”.

Штольц достиг всего, о чем мечтал. Во многом он полная противоположность Обломову: в кипучей деятельности, наполненной до краев жизни, в способности довести задуманное до конца.

Но по прочтении романа возникает впечатление, что есть нечто, очень их между собой

роднящее. А именно – отсутствие ведущей идеи. У Обломова ее нет – понятно, а Штольц сам говорит, что идти ему дальше некуда. Поэтому, на мой взгляд, жизнь Штольца приведет к нисколько не лучшему концу, нежели обломовскому.

Комедия “Горе от ума” была написана в 1823 году А. С. Грибоедовым и имела уже тогда огромный успех в читательских кругах не только Москвы, но и всей России. При жизни автора “Горе от ума” не была опубликовано, зато многократно переписывалась и, переходя от одного читателя к другому, стало известно как яркое, неординарное литературное произведение.

Проблемы, затронутые Грибоедовым в этой комедии, просты и в то же время очень многогранны, поэтому нельзя рассматривать каждую из них отдельно, оставляя при этом где-то в стороне остальные, связанные с ней не только логически, но и духовно.

Мне кажется, что проблема мнимого и подлинного безумия Чацкого наиболее тесно связана с другими проблемами, освещенными в “Горе от ума”, так как в ней перекликаются и трагедия непонимания и неприятия человека обществом, и острота борьбы человека с самим собой.

Читая пьесу Грибоедова, я думаю, что А. А. Чацкий раньше был близким другом дома Фамусова, с детства дружил с Софьей, а позже влюбился в нее. Чацкого, как и многих представителей того же фамусовского общества, тянуло в Европу, чтобы собственными глазами увидеть жизнь людей в иных странах и сравнить российское общество с западноевропейским. Подчиняясь зову сердца, Чацкий отправился за границу, где и провел целых три года. Вернувшись в дом, где он вырос, он надеялся окунуться снова в уют отеческого тепла, предаваясь воспоминаниям о детстве и прежней симпатии к нему со стороны Софьи: “Согреют, оживят, мне отдохнуть дадут воспоминания об том, что невозвратно!”. Однако Чацкий уже не тот, что был прежде. Он заметно повзрослел и не может взглянуть теперь на всех и все глазами того юноши, что покинул однажды этот дом. Уже тогда зародилась в нем какая-то чуждая всему фамусовскому обществу жизненная искра: “Кто так чувствителен, и весел, и остер, как Александр Андреевич Чацкий!”. Вскоре Чацкий понимает, что лишь воспоминание о “дыме отечества” ему приятно, что в действительности все есть и будет в фамусовском обществе неизменным и что атмосфера, царящая в нем, начинает нестерпимо его угнетать.

Сопротивляясь изо всех сил всему безжизненному и рутинному, Чацкий навлекает на себя лишь гнев и негодование общества, которому гораздо легче признать его сумасшедшим, чем принять свою духовную несостоятельность и незащищенность в тяжелой борьбе нравственных идеалов и морали двух поколений. Так рождается слух о сумасшествии Чацкого в глазах представителей фамусовского общества. Ведь каждый из них понимает, что Чацкий вовсе не лишен здравого рассудка, однако его непохожесть на них, его живой, критический склад ума, дает “право” думать о нем, как о сумасшедшем.

Чацкий любит людей и очень болезненно воспринимает их проблемы, тогда как всеми это воспринимается как амбиции и гонор. В действительности же подобная желчь Чацкого, негодование вызваны исключительно его неравнодушием, подлинной симпатией ко многим из фамусовского общества. Чацкий говорит: “Послушайте, ужели слова мои все колки? И клонятся к чьему-нибудь вреду? Но если так: ум с сердцем не в ладу”.

Чацкий разочарован и разочаровывается с каждым шагом “приближения” к обществу все больше и больше. Не значит ли это, что он верит в это самое общество, которое отвергло его? Ведь если человек чувствует боль разочарования, значит, он верит во что-то, чего-то ждет и на что-то надеется. Наверное, истинное безумие Чацкого состоит в том, что он, понимая то, что фамусовское общество есть и будет неизменно и что он всегда будет отвергнут им, все еще продолжает бороться, стремиться объяснить всем и каждому, что есть на свете и другие идеалы, более чистые, более возвышенные, ради которых стоит жить.

Чацкий ищет решение всех проблем одновременно и не находит ни малейшей возможности что-либо изменить или исправить. Он осознает несбыточность своих мечтаний и надежд, но продолжает, как истинный революционер морали и принципов, бороться за их осуществление, превращаясь все более и более в безумца в глазах представителей фамусовского общества.

Итак, истинное и мнимое безумие Чацкого переплетаются. С одной стороны он ищет понимания в представителях фамусовского общества, а с другой стороны он прекрасно осознает, что это невозможно. Чацкий обижен на фамусовское общество, но сам он не понимает, что и оно обижено на него. Можно предположить, что бескомпромиссность Чацкого не позволяет ему найти тот “контакт” с Софьей, Фамусовым и другими, в котором он заинтересован. Это создает ему целую гамму переживаний, однако иного пути к поиску понимания он не видит, возможно, в этом также состоит его истинное безумие.

Романы И. С. Тургенева заключают в себе своеобразную полувековую историю русской интеллигенции. Писатель быстро угадывал новые потребности, новые идеи, вносимые в общественное сознание, и в своих произведениях непременно обращал (сколько позволяли обстоятельства) внимание на вопрос, стоявший на очереди и уже смутно “начинавший волновать общество”.

Романы Тургенева насыщены фактами идеологии, культуры, искусства – ими художник помечал движение времени. Но главным для Тургенева всегда оставался новый тип человека, новый характер, непосредственно отражавший влияние исторической эпохи на человеческую личность. Поиски героя – вот что руководило романистом в изображении разных поколений русской интеллигенции.

Герой у Тургенева взят в наиболее ярких проявлениях. Любовь, деятельность, борьба, поиски смысла жизни, в трагических случаях гибель – так в самые значительные моменты выявляется характер героя и определяется его человеческая ценность.

Рудин производит с первого же раза впечатление “человека замечательного”, необыкновенного. Нельзя отнести это на счет его внешности: “Вошел человек лет тридцати пяти, высокого роста, несколько сутуловатый, курчавый, смуглый, с лицом неправильным, но выразительным и умным, с жидким блеском в быстрых темно-синих глазах, с прямым широким носом и красиво очерченными губами. Платье на нем было не ново и узко, словно он из него вырос”. Ничто, казалось, не располагало в его пользу. Но очень скоро присутствующие ощущают резкую незаурядность этой новой для них личности.

Сначала Рудин легко и изящно уничтожает в споре Пигасова, обнаруживая остроумие и привычку к полемике. Затем выказывает много знаний и начитанности. Но не этим он покоряет слушателей: “Рудин владел едва ли не высшей тайной – музыкой красноречия. Он умел, ударяя по одним струнам сердец, заставлять смутно звенеть и дрожать все другие. Иной слушатель, пожалуй, и не понимал в точности, о чем шла речь; но грудь его высоко поднималась, какие-то завесы разверзались перед его глазами, что-то лучезарное загоралось впереди”.

Рудин не только оратор и импровизатор. На слушателей действует его увлеченность исключительно высшими интересами. Человек не может, не должен подчинять свою жизнь только практическим целям, заботам о существовании, утверждает Рудин. Просвещение, наука, смысл жизни – вот о чем говорит Рудин так увлеченно, вдохновенно и поэтично. Силу воздействия Рудина на слушателей, убеждение словом ощущают все персонажи романа. Наталья сразу охвачена еще неясным ей самой чувством, Басистов смотрит на Рудина как на учителя, с восторженным обожанием, Александра Павловна простодушно ахает и удивляется “необыкновенному уму Рудина”, Волынцев отдает ему должное и предчувствует в нем соперника, Ласунская тщеславится “своей находкой”, а ее приживал Пандалевский на свой лад оценивает способности Рудина – “очень ловкий человек”. Озлоблен и не признает достоинств Рудина один Пигасов – от зависти и обиды за свое поражение в споре.

В этот первый вечер Рудин предстает действительно “светлой личностью”. Но автор уже слегка иронизирует над ним, отмечая снисходительность Рудина, в которой сказывается привычка считать себя выше остальных людей. Важен и такой штрих: “Рудин начал рассказывать. Рассказывал он не совсем удачно. В описаниях его недоставало красок”. Что это значит? Очевидно, Рудин менее восприимчив к ярким впечатлениям конкретной жизни, чем к “общим рассуждениям” И еще: Рудин “не умел смешить”, сам он смеется очень редко, и веселье не украшает его – а доступно ли ему ощущение радости жизни?

Новое суждение останавливает внимание читателя – оказывается, у Рудина нет чутья к родному языку. Пока это только легкие теневые штрихи, не нарушающие общего светлого колорита образа, – по мере развития романа они ложатся гуще. В речах Пигасова о Рудине слышится уже не только обида уязвленного человека. В его ядовитые замечания автор вкладывает и некоторую долю своего критицизма. Рудин занят исключительно высшими вопросами существования, он очень умно рассуждает о самопожертвовании, но, в сущности, сосредоточен только на своем “я”.

В первом же разговоре Рудина с Натальей раскрывается одно из главных противоречий его характера. Только что накануне Рудин говорил так вдохновенно о будущем, о смысле жизни, и вдруг предстает перед нами усталым – человеком, не верящим ни в свои силы, ни в сочувствие людей. Правда, достаточно возражения удивленной Натальи – и Рудин корит себя за малодушие и вновь проповедует необходимость делать дело. Но автор уже заронил в душу читателя сомнение в том, что слова Рудина согласуются с делом, намерения – с поступками.

Развитию отношений Рудина и Натальи предшествует в романе история любви Лежнева, в которой Рудин сыграл важную роль. Самые лучшие намерения Рудина привели к обратному результату: взяв на себя роль наставника Лежнева, он отравил ему радость первой любви. После рассказа об этом читатель подготовлен и к финалу любви Натальи и Рудина.

Рудина невозможно упрекнуть в притворстве – он искренен в своем увлечении так же, как потом будет искренен в раскаянии и в самобичевании. Беда в том-, что “с одной головой, как бы она сильна ни была, человеку трудно узнать даже то, что в нем самом происходит…”. И вот развертывается история, в которой герой романа теряет на время героические черты.

Рудин, как все тургеневские герои, проходит через испытание любовью. Это чувство бывает у Тургенева то светлым, то трагичным и разрушительным, но всегда это сила, обнажающая истинную натуру человека. Здесь-то и обнаруживается “головной”, надуманный характер увлечения Рудина, недостаток у него естественности и свежести чувств. Рудин не знает ни себя, ни Натальи, принимая ее поначалу за девочку. Как очень часто у Тургенева, героиня поставлена в любви выше героя – цельностью натуры, непосредственностью чувства, безоглядностью в решениях. Наталья, в свои восемнадцать лет, без всякого жизненного опыта, готова бросить дом и против желания матери соединить судьбу с Рудиным. Но в ответ на вопрос: “Как вы думаете, что нам надобно теперь делать?” – она слышит от Рудина: “Разумеется, покориться”. Много горьких слов бросает Наталья Рудину: она упрекает его в малодушии, трусости, в том, что его высокие слова далеки от дела. “Как я был жалок и ничтожен перед ней!” – восклицает Рудин после объяснения с Натальей.

Герой будто бы развенчан. И однако с момента внезапного отъезда Рудина из дома Ласунской начинается в романе обратное движение – к оправданию героя. Меняется тональность повествования, из авторской речи уходит ирония, а в речах Рудина опять звучит высокая поэзия – поэзия независимого и гордого скитальчества. Рудину приходит на память смешной, но благородный рыцарь – герой романа Сервантеса. Для Тур генева Дон-Кихот всегда был воплощением начал добра и самопожертвования, и образ его возникает на этих страницах не случайно.

МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ ЗОЩЕНКО (1894-1958)

К литературе Михаил Михайлович Зощенко стремился с детства.

В его юношеской записной книжке есть запись: “Нужно придумать цель в жизни. Придумать идею. Или иметь в своей душе. Цель жизни – найти призвание”. Его заветной мечтой, целью, его призванием стала литература.

Два рассказа, “Тщеславие” и “Двугривенный” (1914), “полевые книжки” 1915-1917 годов, в которых встречаются эпиграммы на однополчан, наброски отдельных рассказов, можно назвать сегодня пробой пера. Первой же блестящей победой Зощенко стали “Рассказы Назара Ильича, господина Синебрюхова” (1921-1922).

“Сентиментальные рассказы”, написанные М. Зощенко в 20-х – начале 30-х годов, не только вобрали в себя тот материал, который подвергался сатирическому осмеянию, но как бы сконцентрировали в себе его этическую программу.

Однако эта программа выступила в непривычной для русской литературы форме. 30-е годы с их трагическим разладом внесли в искрящуюся прозу писателя новые интонации.

В ряде произведений он уходит в самоанализ (“Возвращенная молодость”, 1933), пользуется назидательностью в общении с читателем, идет по пути ложной героизации (“История одной жизни”, 1934; “Голубая книга”, 1935).

В повести “Возвращенная молодость” М. Зощенко писал: “Я переменил десять или двенадцать профессий, прежде чем добрался до своей теперешней профессии…

Скоро 15 лет, как я занимаюсь литературой… Моя работа мало уважалась в течение многих лет… Но я никогда не имел от этого огорчений и никогда не работал для удовлетворения своей гордости и тщеславия”.

М. Зощенко много занимался литературными переводами. Благодаря его труду вышли книги Антти Тимонена “От Карелии до Карпат”, М. Цагараева “Повесть о колхозном плотнике Саго” и две виртуозно переведенные повести финского писателя Майю Лассилы – “За спичками” и “Воскресший из мертвых”.

Умер М. Зощенко 22 июля 1958 года и похоронен в Сестрорецке.

И разлюбив вот эту красоту.

Я не создам, наверное, другую.

Н. Рубцов

Каждый раз произведения Чингиза Торекуловича Айтматова застают врасплох, повергают в сомнения и растерянность читателя и критика яркой публицистичностью, острой социальностью и высоким уровнем художественности, подкрепленными философской глубиной и наполненностью. В этом суть феномена Айтматова-писателя. Все его произведения сотканы, казалось бы, из сиюминутных наиактуальнейших моментов нашей жизни, несут глубинные пласты, заключающие в себе осмысление сложнейших социальных, психологических, общечеловеческих проблем.

Его романы принадлежат не только дню сегодняшнему, но и завтрашнему, потому что предвосхищают события истории и нашего общества, и мира в целом. Писатель говорит: “Мы все сегодня в одной лодке, а за бортом – космическая бесконечность”. Этот образ-метафора, рожденный в повести “Пегий пес, бегущий краем моря”, которая вышла в 1977 г., стал крылатым. За этим образом стоит очень многое – восприятие человечества как единого организма, связанного общими законами, проблемами, мучениями. За всем этим стоит формирование нового, планетарного мышления.

Начиная с 70-х годов, художественные и философские устремления писателя направлены на выработку этого мышления, на создание “образа человека завтрашнего дня, взятого в системе человеческих отношений”. Такое под силу лишь жанру романа – синтетическому, наиболее универсальному. Именно такими наиболее полными художественными картинами современного мира и стали два романа Чингиза Айтматова: “И дольше века длится день” 1980 года и “Плаха” 1986 года. Это своеобразная дилогия. В этих романах, постигая мир человека, автор выходит за пределы Земли и Солнечной системы, вглядывается в него из космической бездны, а во втором романе как бы растворяется в плоти земной материи. Поэтической точкой отсчета в первом случае является “абсолютное будущее”, а во втором – некая “нулевая отметка”-евангелическое сказание о Христе.

В романе “И дольше века длится день” существует как бы несколько пространств: Буранного полустанка, сарыозеков, страны, планеты, околоземного и дальнего космоса. На пересечении этих планов и создается писателем судьба главного героя – Едигея Жангельдина. Буранный Едигей – путевой рабочий, проживший 40 лет безвыездно на полустанке, являющемся в романе Айтматова точкой пересечения всех болевых моментов жизни человека XX века.

Едигей прошел сквозь огонь мировой войны, был контужен, мыкал свое горе по чужим углам, пока его не приютил Казангап на степном железнодорожном разъезде; пережил тяготы послевоенного времени, которые были пострашнее военных испытаний; пережил горькое счастье поздней неразделенной любви. А на старости лет выпало еще одно, может быть, самое мучительное испытание – воспоминание о пережитом, суд памяти.

Итак, Буранный полустанок – место жизни “земных” героев романа. Здесь ими пережиты самые сильные потрясения, разочарования, радости. Полустанок – это целый мир, в котором протекли жизни семей Абуталипа, Едигея и Казангапа со своими страстями, тревогами и страданиями. Но главное – трудом души, соединяющим их со всем прошлым, настоящим, будущим человечества. Поэтому в романе так художественно сложно воссоздано время: события легендарные – трагедия Манкурта, история жизни Раймалы-оги, события довоенные и судьба Абуталипа.

Итак, в самом начале романа стрелочник Едигей разведет все три стрелки времени: литерный идет в будущее, сам Едигей остается в настоящем, а мысли его утекут в прошлое. Соединятся они, сомкнутся лишь в финале романа в страшной картине апокалипсиса. “Небо обваливалось на голову, разверзаясь в клубах кипящего пламени и дыма… Человек, верблюд, собака – эти простейшие существа, обезумев, бежали прочь”.

В романе “Плаха” жизни Авдия, Бостона, волков текут параллельно, одновременно; последовательными их делает условность литературы как временного вида искусства. Бег волков связывает воедино пространство и время романа, соединяя осколки единичных судеб в одно целое. И рождается в романе метафорический образ на грани сюрреалистического – образ креста, распятия, плахи жизни. Как отзвуки, тени этой великой муки, трагедии человеческого существования разбросаны на страницах книги своеобразные знаки. Например, проскользнет крестообразная тень парящей в небе птицы: “То твоя смерть кружит”,- скажет о ней Понтий Пилат тщедушному смертнику. “Она над всеми нами кружит”,- отзовется Иисус, которому предстоит через несколько часов самому стать похожим на “большую птицу с раскинутыми крыльями”. Это совмещение птицы и человека в образе распятого происходит во второй части романа, когда в мучениях будут протекать последние минуты жизни Авдия. А то поднимутся птицы “тучами, оглашая степь на много верст вокруг неимоверными криками”, переживая тот апокалипсис в приалдашских, охваченных пожаром ка-мыщах. “Все было мертво, все сплошь покрыто черным пеплом отбушевавших пожаров, земля лежала сплошь в руинах”.

Бег Акбары – это не только “крестовина” распятия, но и линия, соединяющая два пространства романа: равнины (горизонтали) и гор (вертикали). В одном обитает Авдий, который мотается по бескрайним просторам, уносясь мыслями и чувствами ввысь, пытаясь добраться до вершины Духа, Добра и Любви. В другом живет Бостон, путь которого складывается из спусков и подъемов. Его думы далеко не улетают, кружат вокруг кошар, пастбищ, тяжелой жизни чабанов. Авдий тщедушен, почти нематериален, он более реален в древнем Иерусалиме, чем среди современников. В Бостоне же все крепко и осязаемо. И именно он убивает синеокую Акбару с младенцем Кенджешем.

И вот здесь начинается самое сложное: где грань дозволенного, где черта, за которой добро оборачивается злом, недостаток становится пороком, где критерий правильности поступка, мыслей, всей жизни. Бостону же открывается истина жизни человека лишь после трагедии, когда он понял, что “весь мир до сих пор заключался в нем самом, и ему, этому миру, пришел конец…”.

В вечности же останется история его жизни, пока плывет корабль – человечество, пока существует великое озеро Иссык-Куль, в синей крутизне которого Бостону “хотелось раствориться, исчезнуть – и хотелось и не хотелось жить. Вот как эти буруны – волна вскипает, исчезает и снова возрождается сама из себя…”.

Так в романах Ч. Айтматова переплетаются образы пространства и времени. Мысли и чувства героев рождаются удивительно гармонично. И метафоры сделались необходимыми в наш век не только из-за вторжения научно-технических свершений в область фантастики, но скорее потому, что противоречив и дисгармоничен мир, в котором мы живем.