Category: Сочинения по литературе

В литературе немало произведений, в которых “соседствуют” миры реальный и фантастический. Это и “Илиада” Гомера, и “Божественная комедия” Данте, и романтические баллады Жуковского. Появление реализма (двадцатые годы XIX века) практически вывело из употребления данный прием. Тем более важным стало появление романа “Мастер и Маргарита” с его уникальной пространственно-временной структурой – троемирием.

Подобная концепция не является изобретением Булгакова. О существовании мнимого мира говорится, например, в книге” П. Флоренского “Мнимости в геометрии”, также в ней сформулирована идея о троичности бытия. Но автор “Мастера и Маргариты” полемизирует с ученым, так как последний трактовал Сатану как “обезьяну Бога”, а мнимый мир населен силами Света.

Философское обоснование рассматриваемой концепции дается в трудах Г. Сковороды.

Итак, структура романа строится по принципу существования трех миров: земного, библейского и вечного. Последний – связующее звено между первыми двумя, он помогает обнаружить сходство между встречей на Патриарших прудах и допросом Иешуа Га-Ноцри – эти события произошли в один и тот же день календарного года.

Между мирами существует и композиционная связь, в романе они переплетаются. “Древние” главы вводятся по-разному: как рассказ Воланда и сопровождающее его видение, как сон Ивана Бездомного и как отрывок из романа Мастера. Эти главы выделены и стилистически: в них появляется размеренный ритм повествования, вновь приходящая гибкость речи создает ощущение реальности происходящего.

Существуют в романе ситуации, повторяющиеся во всех трех мирах, – таким образом Булгаков стремился сделать связь времен очевидной. Легко прослеживаются совпадения в описании погоды (гроза в Ершалаиме и в Москве). Зачастую это – прямые реминисценции: “Тьма накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты опустилась с неба бездна “. Пропал Ершалаим – великий город, как будто вовсе не существовал на свете”. Это пейзаж начала 25-й главы. И конец 29-й главы: “…Эта тьма, пришедшая с запада, накрыла громадный город. Исчезли мосты, дворцы. Все пропало, как будто этого никогда не было на свете”.

Также повторяется образ мраморной лестницы: она присутствует и в древних главах, и на балу у сатаны.

Интересен и образ толпы, который возникает во время казни Иешуа, на балу и в очереди в варьете.

Связь времен выявляет и знаменитая фраза “…Пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат”. Она же завершает повествование в различных мирах: библейском – в главе 26, вечном – в главе 32 и в московском – в эпилоге.

Каждый из этих миров имеет также свои временные особенности: в первом действие продолжается один день (одно из трех единств классицизма; в третьем – с вечера среды до вечера субботы). Что касается потустороннего мира, то в нем время останавливается и не движется (например, бал у сатаны). К слову, именно таким образом в романе решается проблема греха Маргариты: она совершила его за пределами времени, и ее душа осталась незапятнанной, следовательно, ее поступок безвреден и прощается.

Маргарита – уникальный персонаж и в системе образов, структура которой продиктована концепцией троемирия. Герои, существующие в разных “измерениях”, но сведенные одной проблемой, объединяются автором в триады. Маргарита является исключением в этой системе. Она – собирательный образ, и основные ее качества – любовь и сострадание – присутствуют во всех мирах. Поэтому у нее нет двойников, она – монада. Особняком стоят персонажи Мастера и Иешуа, объединенные проблемой творчества. Их сближает то, что по натуре они не борцы, наличие трагедии непонимания; можно говорить и о существовании “Голгофы творчества” для обоих персонажей.

Однако истинное разрешение проблема творчества получает не в системе образов, а в троемирий. Булгаков утверждает, что все великие произведения перемещаются в вечность (сходные идеи выдвигали А. Ахматова и Б. Пастернак) и настоящее признание подлинному художнику будет дано за пределами человеческой жизни, что и иллюстрирует финал романа.

В связи с этим становится очевидным контрастное противопоставление двух миров. Необходимо отметить, что автор использует прием обновления фантастического попадания из вечности в Москву, Воланд и его свита приобретают бытовые черты. С другой стороны, при переходе из обычного мира в ирреальный обнажается сущность человека. Используется прием гротеска (превращение Николая Ивановича в борова). Таким образом, миры связаны: жизнь героя начинается в реальности и перемещается в фантастическую область (традиция Гоголя), причем его судьба зависит от деяний в обычном мире.

Булгаков освещает еще один аспект соединения миров: деградацию душевной природы человека (об этом писали Бунин и Достоевский); то, что было трагичным в древности, стало фарсом в реальности.

Автор утверждает, что граница между вечностью и настоящим призрачна. Образы героев проецируются в вечность, но попадают туда лишь самые достойные из них: Иешуа, Понтий Пилат, Левий Матвей. Иными словами, в фантастической части романа дается условное разрешение образов.

Некоторые предметные детали “кочуют” из одной части произведения в другую: вино, поле Левия Матвея. Постоянен и мотив, объединяющий любовь и убийство: гибель Иуды и встреча Мастера и Маргариты (“Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих!”).

Думается, что в концепции троемирия связующей является также проблема добра и зла. “Древние” главы показывают, что добро для одного человека могло бы обернуться злом для остальных. В московской части изображена обратная ситуация (к сожалению, подобный уже был одним из основных в программе советского правительства). А между этими мирами – вечность – единственное место, где Мастер и Маргарита обрели покой, где две тысячи лун страдал пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат.

Александр Иванович Куприн – замечательный мастер слова. Он сумел отразить в своем творчестве самые сильные, возвышенные и тонкие человеческие переживания. Любовь – это прекрасное чувство, которым проверяется человек, как лакмусовой бумагой. Способностью глубоко и искренне любить обладают далеко не многие. Это удел сильных натур. Именно такие люди привлекают внимание писателя. Люди гармоничные, живущие в ладу с собой и природой, являются идеалом писателя, именно такую героиню он выводит в повести “Олеся”.

Простая полесская девушка живет в окружении природы. Она слушает звуки и шорохи, “понимает” голоса животных, вполне счастлива своей жизнью и свободой. Она самодостаточна. Ей хватает того круга общения, который у нее есть. Окружающий ее лес Олеся знает и понимает, она читает природу как загадочную и интересную книгу. “Обеими руками она бережно поддерживала полосатый передник, из которого выглядывали три крошечных птичьих головки с красными шейками и черными блестящими глазенками. – Смотри, бабушка, зяблики опять за мною увязались, – воскликнула она, громко смеясь, – посмотри, какие смешные… голодные совсем. А у меня, как нарочно, хлеба с собой не было”.

А вот столкновение с миром людей несет Олесе, похоже, одни невзгоды и переживания. Местные крестьяне считают Олесю и ее бабку Мануйлиху колдуньями. Они готовы обвинить во всех бедах этих бедных женщин. Однажды людская злоба уже согнала их с насиженного места, и теперь у Олеси единственное желание, чтобы их оставили в покое:

– Как бы нас с бабкой вовсе в покое оставили, так лучше было бы, а то…

Но жестокий мир людей не знает пощады. Олеся по-своему умна и прозорлива. Она прекрасно знает, что несет ей встреча с городским жителем, “панычем Иваном”. Любовь – прекрасное и возвышенное чувство – оборачивается гибелью для этой “дочери природы”. Она не вписывается в окружающий мир злобы и зависти, корысти и лицемерия.

Необычность героини, ее красота и независимость внушают окружающим людям ненависть, страх, злобу. Все свои несчастья и беды крестьяне готовы вымещать на Олесе и Мануйлихе. Их безотчетный страх перед “ведьмами”, коими они считают бедных женщин, подогревается безнаказанностью за расправу над ними. Приход Олеси в церковь – это не вызов селу, а желание примириться с окружающим миром людей, понять тех, среди которых живет ее возлюбленный. Ненависть толпы родила ответную. Олеся грозит селянам, избившим и оскорбившим ее: – Хорошо же!.. Вы еще у меня вспомните это! Вы еще все наплачетесь досыта!

Теперь примирения быть не может. Правота оказалась на стороне сильных. Олеся – хрупкий и прекрасный цветок, которому суждено погибнуть в этом жестоком мире.

В повести “Олеся” Куприн показал неизбежность столкновения и гибели естественного и хрупкого мира гармонии, когда он соприкасается с жестокой реальностью.

И сонная, бездонная стихия

Топила нас,

И темная огромная Россия

Давила нас.

А. Белый

Современный мир в целом не очень-то прельщает переход в иные миры, в иное бытие, включая и переход, предусмотренный Библией. Человечеству скорее по душе лишь знакомство с этими мирами через художественные произведения, через средства массовой информации. Это вполне понятно: катастрофа на экране – совсем не то, что в собственном доме или собственной жизни, так же как и потрясающие изменения бытия.

Мне кажется, истоки так называемой массовой культуры находятся в катастрофической истории человечества: две мировые войны, ядерные и экологические катаклизмы свежи в памяти людей. Поэтому с каждой новой мировой катастрофой крепнут стереотипы массовой культуры, потребительская ориентация средств массовой информации.

Вспомним феноменальный успех у западного зрителя фильма “На следующий день”, вышедшего в США в разгар ядерного противостояния с СССР. Фильм имитировал ядерную войну на планете: города превращены в руины, на землю опускается ядерная тьма, наступает ядерная зима и т. д. Когда смотришь подобные фильмы в домашней уютной обстановке, возникает ощущение того, что безысходные катастрофы существуют не в природе, а только в воображении художников. Особенно мощно ощущается наплыв массовой культуры в наши дни. Все эти горящие отели, теряющие управление авиалайнеры, победители герои-супермены так же словно помогают нам выстоять в мире реальных катастроф. Кстати, если взять для примера прошедший 1996 год, то он по количеству реальных катастроф почти сравнялся с катастрофами, подаваемыми к нашему столу средствами массовой информации. Стало быть, массовая культура сегодня добилась небывалого расцвета: мы уже почти не различаем настоящих катаклизмов от их имитации. Герои-супермены, с руками по локоть в крови, как бы говорят нам: “Мы убиваем ради жизни”.

Сегодня массовой культуре уже тесно с рамках земного мира, она все больше обращается к изображению космической темы. На экранах возникают фильмы, в которых сюжетом уже является война миров. Но и здесь массовая культура оставляет потребителю спасительную лазейку: мы убеждаемся, что и космические катастрофы преодолимы, хотя и ценой титанических усилий и жертв.

Итак, массовая культура, по-моему, принимает как должное гибель, распад, разрушение. Подача новостей средствами массовой информации тоже строится на обыгрывании этих трагических моментов нашей жизни. Они выносятся на первые полосы газет и журналов, показываются по телевидению в самое удобное для массового зрителя время суток.

Массовая культура, как всегда, проявляет большую гибкость. Психика потребителя не в состоянии выдержать сплошной напор только катастрофического. Поэтому с таким материалом начинает успешно как бы соперничать секс. Он создает ощущение стабильности жизни. Различные эротические шоу, групповой секс, цинизм и пренебрежение ценностями настоящей культуры подаются, по-моему, как разрядка подсветка огнями преисподней нашего серого существования в вечном страхе перед катастрофами.

Массовая культура живуча. Она приносит большие барыши, экономически стабильна, в то время как настоящая то и дело оказывается “на панели”. Стихи не печатают, картины не покупают, на спектакли духовного содержания спросу нет. Но самое удивительное, что сами деятели истинной культуры часто изменяют ей с массовой. В пример могу привести знаменитых артистов, рекламирующих ширпотреб и противозачаточные средства.

Можно было бы расстроиться, если бы данные явления были присущи только нашему времени. Но мы не одиноки в истории. Известно, например, что великий русский духовный мыслитель Николай Бердяев писал в “Самопознании”: “Мне очень свойственно эсхатологическое чувство, чувство приближающейся опасности, катастрофы и конца света… Я исповедую активно-творческий эсхатологизм, который призывает к преображению мира…”

Видимо, массовая культура прикрывается прежде всего стремлением к “преображению мира” от друга-унитаза на красочном плакате, наклеенном в вагоне метро, до высшего человеческого существа, побеждающего в борьбе миров.

Итак, от массовой культуры человечеству никуда не деться, поэтому, я считаю, нам остается быть хотя бы не слепыми и бездумными ее потребителями, стараться осмыслить соблазны, которые она предлагает, и распознавать ложь, на которой она строится.

Стихотворение “Сияла ночь…” – одно из лучших лирических произведений Фета. Более того, это один из лучших образцов русской любовной лирики. Стихотворение посвящено молодой, обаятельной девушке, которая вошла в историю не только благодаря стихотворению Фета, он была одним из реальных прототипов толстовской Наташи Ростовой. Стихотворение Фета не о чувстве Фета к милой Танечке Берс, а о высокой человеческой любви. Как и вся истинная поэзия, поэзия Фета обобщает и возвышает, уводит во всеобщее – в большой человеческий мир. Стихотворение “Сияла ночь…” в восприятии читателя оказывается одновременно и воспоминанием. Каждое слово стихотворения говорит читателю о знакомом и близком – и говорит прекрасными, будто неведомыми словами. В лирических стихотворениях Фета незнакомое, единственное и неповторимое событие ощущается как знакомое, как близкое тебе, быть может, даже бывшее и с тобой. Это ощущение и составляет один из секретов того особенного, радостного и высокого воздействия, которое производит стихотворение на читателя. В стихотворении две основные темы – любовь и искусство. На эти темы написаны многие стихи Фета, можно сказать даже, что большинство его стихов. В лирической пьесе “Сияла ночь…” темы эти слиты воедино. Любовь для Фета – самое прекрасное в человеческой жизни. И искусство – самое прекрасное. Стихотворение – о вдвойне прекрасном, о самой полной красоте. Стихотворение написано шестистопным ямбом – одним из излюбленных размеров поэта. Это помогает здесь создать не только общий музыкальный тон, но и очень гибкую, с живыми переходами и движением, свободную речь, свободное повествование. Отчасти это получается благодаря паузам, которые возникают не в одном постоянном месте, а в разных местах – то здесь, то там, как в живой, ярко эмоциональной речи. В результате поэтический рассказ о сильном и живом чувстве сам исполнен жизни. Произведение это и очень живописное, и очень музыкальное. Одно у Фета тесно связано с другим. Музыкальность образа помогает ему быть живописным. Удивительно по яркой выразительности и зримости, наглядности уже само начало стихотворения. Та картина, которой открывается лирическая пьеса, ощутима чувствами и незабываема. Живо видишь затемненную гостиницу и за ее окнами сад – полный ночной свежести, лунного света и сияния. И слышишь музыку, тем более удивительную и поражающую наше воображение, что о музыке в первой строфе прямо ничего не говорится. Зато говорится о рояле: “Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали…” За этим образом мы видим не только сам рояль, но и слышим звуки, которые исходят из него. Замечательный фетовский образ воздействует на нас не только прямо, но и косвенно. Поэт рисует предмет и, подталкивая наше воображение, заставляет нас увидеть и услышать то, что с ним связано. Мы сами это услышали, поэт не говорил нам об этом – и мы благодарны ему, что он совершил такое чудо: заставил нас услышать, помог нам без прямых словесных обозначений. Фетовский образ воздействует на читателя с помощью особого звучания слов. Его стихам особую силу придает сочетание слов, комбинации гласных и согласных, аллитерация, внутреннее созвучие. Звуковые повторы присутствуют в стихотворении:

Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали Лучи у наших ног…

Стихотворение “Сияла ночь…”, как и многие стихотворения Фета, отличается стройностью тона и стройностью композиции. Одно вытекает из другого, последующее продолжает и развивает предыдущее. Лирическое повествование идет с нарастанием: нарастает чувство. Такого рода стиховые композиции производят особенно сильное впечатление. Стихи точно разгоняются, внутренне накаляются – и соответственно накаляется, становится сильнее ответное читательское чувство. Стихи заражают читателя с каждым новым словом и новой строфой все больше и больше. Слова в фетовском стихотворении – движущиеся; движение слов и звуков происходит строго в одном направлении – к лирическому итогу:

Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки, А жизни нет конца, и цели нет иной, Как только веровать в рыдающие звуки, Тебя любить, обнять и плакать над тобой…

Последние четыре строки стиха – это и музыкальное, эмоциональное, и смысловое завершение стихотворения. Это последняя и высшая точка лирического сюжета. И это – слава и прекрасному в жизни, и прекрасному в искусстве.

Антон Павлович Чехов в рассказах 90-х годов “Дама с собачкой”, “Душечка”, “Попрыгунья” исследует женский характер, интересы и помыслы героинь, смысл их жизни. Порой писатель безжалостен. Он отказывает персонажу в духовности, умении сострадать, любить. Героиня рассказа “Попрыгунья” Ольга Ивановна довольно легкомысленная и пустая особа, несмотря на ту претенциозность, которой она окружает себя. “…Ольга Ивановна и ее друзья и добрые знакомые были не совсем обыкновенные люди. Каждый из них был чем-нибудь замечателен и немножко известен, имел уже имя и считался знаменитостью, или же хотя и не был еще знаменит, но зато подавал блестящие надежды”. Пестрая толпа бездельников вокруг Ольги Ивановны живет бессмысленной и пустой жизнью. Они из года в год пишут “один и тот же этюд”, поют и играют единственную мелодию, бездарно “прожигают” жизнь, претендуя на богемную обстановку. Занимаясь живописью, музыкой, пением, Ольга Ивановна остается дилетанткой во всем. Своего мужа, Осипа Степаныча Дымова, она презирает, не понимая гениальности и душевности этого человека. И лишь потеряв этого “благороднейшего человека”, Ольга Ивановна пытается осознать, что всю жизнь поклонялась пустейшим идолам, не понимала своего счастья, что живет рядом с умным, добрым, чутким человеком. “Молчаливое, безропотное, непонятное существо, обезличенное своей кротостью, бесхарактерное, слабое от излишней доброты, глухо страдало где-то там у себя на диване и не жаловалось. А если бы оно пожаловалось, хотя бы в бреду, то дежурные доктора узнали бы, что виноват тут не один только дифтерит”. Героиня приходит к позднему прозрению. Она понимает, что ее невнимание к мужу, делу его жизни привело его к гибели. Она плачет, но жалеет не Осипа Степаныча, а себя. Вряд ли она сможет найти еще такого бескорыстного и любящего человека, безропотно и терпеливо выполняющего все ее пустые прихоти. Писатель отказывает Ольге Ивановне в позднем прозрении. Даже у смертного одра мужа она плачет не о гибели хорошего и умного человека, а о своей неприкаянности, сиротстве и одиночестве. Здесь позицию писателя высказывает один из героев – Коростелев, ближайший друг Дымова: “Умирает, потому что пожертвовал собой… какая потеря для науки! – сказал он с горечью. – Это, если всех нас сравнить с ним, был великий, необыкновенный человек! Какие дарования! Какие надежды он подавал нам всем! – продолжал Коростелев, ломая руки. – Господи боже мой, это был бы такой ученый, какого теперь с огнем не найдешь. Оська Дымов, Оська Дымов, что ты наделал! Ай-ай, боже мой!” Даже и тут Ольга Ивановна понимает, что “прозевала”! Всю жизнь поклонялась лишь мнимым божкам, когда рядом жила “будущая знаменитость”, она этого не осознала, а теперь поздно. Приговор автора звучит сурово. Чехов осуждает бездуховность и душевную пустоту, глупость героини. Всегда на Руси были женщины, умеющие любить и сострадать ближнему. Что же произошло с современницами писателя? Он осуждает свободу женщин, излишнюю их самостоятельность, даже самовольность, не видя в этом ничего хорошего.

Задумчивость, ее подруга От самых колыбельных дней, Теченье сельского досуга Мечтами украшало ей. А. С. Пушкин В критической статье, посвященной роману Александра Сергеевича Пушкина “Евгений Онегин”, Белинский писал, что это “самое задушевное произведение Пушкина, самое любимое дитя его фантазии”. Отмечая заслугу поэта в том, что “он первый в своем романе поэтически воспроизвел русское общество того времени и в лице Онегина и Ленского показал его главную, то есть мужскую, сторону; но едва ли не выше подвиг нашего автора в том, что он первый поэтически воспроизвел, в лице Татьяны, русскую женщину”. Татьяна является любимой героиней Пушкина, он неоднократно подчеркивает свою привязанность к этой очаровательной девушке, подробно выписывая ее портрет, характер, образ мыслей. Ни красотой сестры своей, Ни свежестью ее румяной Не привлекла б она очей. Дика, печальна, молчалива, Как лань лесная боязлива… Лишая героиню яркой и броской внешности, Пушкин подчеркивает внутреннюю красоту, богатый духовный мир и гармонию ее личности. Татьяна самодостаточна, ей не требуется искусственного дополнения. С детства ощущались в ней цельное и богатство натуры. были детские проказы – читать страшные рассказы в темноте ночей пленяли больше сердце ей. Татьяна – натура созерцательная, любит деревню и русскую природу. Она много читает, мечтает о будущем, представляя себя той или иной героиней романа. Это достаточно легкомысленно, но так поступают почти все юные читательницы. Романтическая натура Татьяны не могла не заметить Онегина и не тяновить выбора на нем: очень уж он отличался от остальных поместных дворян. В письме герою она напишет: Вся жизнь моя была залогом Свиданья верного с тобой; я знаю, ты мне послан богом, До гроба ты хранитель мой… Ты чуть вошел, я вмиг узнала, Вся обомлела, запылала И в мыслях молвила: вот он! Татьяна чиста и благородна, ей чуждо кокетство, лукавство и жеманство. Она идет к своей любви с открытыми душой и сердцем. “Литературные” трагедии не дали героине опыта, ей нужно было самой попасть в “сладостный плен” и с горечью очнуться от мечтаний. Жизнь оказалась суровее, чем представлялась из окна родного дома. Татьяна тяжело переживает холодность Онегина. Гибель на дуэли Ленского воздвигает барьер между нею и Онегиным – он уезжает путешествовать. Но героиня не только страдает, она хочет лучше понять Евгения, определить причину данного характера. Посещая его усадьбу, читая книги с пометками на полях рукой Евгения, Татьяна видит героя изнутри, начинает осознавать, кого полюбила. Чудак печальный и опасный, Созданье ада иль небес, Сей ангел, сей надменный бес, “то ж он? Ужели подражанье, Ничтожный призрак, иль еще Москвич в Гарольдовом плаще… не пародия ли он: Уединенные прогулки, размышления об Онегине подготовили Татьяну Ларину к тому “перерождению”, которое произошло с ней в Петербурге Недаром Онегин едва узнал в сдержанной и “неприступной светской даме Татьяну. Но как она изменилась! Его Урок усвоен героиней великолепно. При встрече с ним: Княгиня смотрит на него… И что ей душу ни смутило, Как сильно ни была она Удивлена, поражена, Но ей ничто не изменило: В ней сохранился тот же тон, Был так же тих ее поклон. Автор откровенно любуется Татьяной, она выгодно отличается от окружающего ее общества, видит суетность и пустоту столичной жизни, мечтает оказаться в деревне, где была счастлива и страдала, но в окружении родных, а главное, была предоставлена самой себе. Здесь же вынуждена подчиняться зако нам светской жизни, которую сравнивает с “маскарадом” Любовь к Онегину не угасла, она ушла вглубь. Героиня мучается, но как благородно это страдание! “А счастье было так возможно, Так близко!.. Но судьба моя Уж решена… Я вас люблю (к чему лукавить?), Но я другому отдана; И буду век ему верна”. Это горькое признание на многие годы стало примером для русских женщин, сохранивших верность долгу. Здесь скорее не жертвенность, а почти самопожертвование. Такими, я думаю, были жены декабристов. В этом видел идеал женщины и поэт.

Композиция романа “Кто виноват?” очень оригинальна. Только первая глава первой части имеет собственно романтическую форму экспозиции и завязки действия – “Отставной генерал и учитель, определяющийся к месту”. Далее следуют: “Биография их превосходительств” и “Биография Дмитрия Яковлевича Круциферского”. Глава “Житье-бытье” является главой из правильной формы повествования, но за ней следует “Биография Владимира Бельтова”.

Герцен хотел составить роман из такого рода отдельных жизнеописаний, где “в подстрочных примечаниях можно сказать, что такой-то женился на такой-то”. “Для меня повесть – рама”,- говорил Герцен. Он рисовал по преимуществу портреты, его интересовали больше всего лица и биографии. “Лицо – послужной список, в котором все отмечено,- пишет Герцен,- паспорт, на котором визы остаются”.

При видимой отрывочности повествования, когда рассказ от автора сменяется письмами героев, выдержками из дневника, биографическими отступлениями, роман Герцена строго последователен. “Повесть эта, несмотря на то, что она будет состоять из отдельных глав и эпизодов, имеет такую целость, что вырванный лист портит все”,- пишет Герцен.

Свою задачу он видел не в том, чтобы разрешить вопрос, а в том, чтобы его верно обозначить. Поэтому он избрал протокольный эпиграф: “А случай сей за неоткрытием виновных предать воле Божией, дело же, почислив нерешенным сдать в архив. Протокол”.

Но он писал не протокол, а роман, в котором исследовал не “случай, а закон современной действительности”. Вот почему вопрос, вынесенный в заголовок книги, с такой силой отозвался в сердцах его современников. Основную мысль романа критика видела в том, что проблема века получает у Герцена не личное, а общее значение: “Виноваты не мы, а та ложь, сетями которой опутаны мы с самого детства”.

Но Герцена занимала проблема нравственного самосознания и личность. Среди героев Герцена нет злодеев, которые бы сознательно и преднамеренно творили зло своим ближним. Его герои – дети века, не лучше и не хуже других; скорее, даже лучше многих, а в некоторых из них есть залоги удивительных способностей и возможностей. Даже генерал Негров, владелец “белых рабов”, крепостник и деспот по обстоятельствам своей жизни, изображен как человек, в котором “жизнь задавила не одну возможность”. Мысль Герцена была социальной по существу, он изучал психологию своего времени и видел прямую связь характера человека с его средой.

Герцен называл историю “лестницей восхождения”. Эта мысль означала прежде всего духовное возвышение личности над условиями жизни определенной среды. Так, в его романе “Кто виноват?” только там и тогда личность заявляет о себе, когда она отделяется от своей среды; иначе ее поглощает пустота рабства и деспотизма.

И вот на первую ступень “лестницы восхождения” вступает Круциферский, мечтатель и романтик, уверенный в том, что в жизни нет ничего случайного. Он подает руку Любе, дочери Негрова, помогает ей подняться. И она поднимается вслед за ним, но ступенькой выше. Теперь она видит больше, чем он; она понимает, что Круциферский, робкий и смятенный человек, не сможет больше сделать ни шагу вперед и выше. А когда она поднимает голову, то взор ее падает на Бельтова, который был на той же лестнице гораздо выше, чем она. И Люба сама протягивает ему руку…

“Красота и вообще сила, но она действует по какому-то избирательному сродству”,- пишет Герцен. По избирательному сродство действует и ум. Вот почему Любовь Круциферская и Владимир Бельтов не могли не узнать друг друга: в них было это сродство. Все то, что было известно ей лишь как острая догадка, ему открывалось как цельное знание. Это была натура “чрезвычайно деятельная внутри, раскрытая всем современным вопросам, энциклопедическая, одаренная смелым и резким мышлением”. Но в том-то и дело, что эта встреча, случайная и вместе с тем и неотразимая, ничего не изменила в их жизни, а лишь увеличила тяжесть действительности, внешних препятствий, обострила чувство одиночества и отчужденности. Жизнь, которую они хотели изменить своим восхождением, была неподвижна и неизменна. Она похожа на ровную степь, в которой ничто не колышется. Первой это почувствовала Люба, когда ей показалось, что она вместе с Кру-циферским потерялась среди безмолвных просторов: “Они были одни, они были в степи”. Герцен разворачивает метафору и применительно к Бельтову, выводя ее из народной пословицы “Один в поле не воин”: “Я точно герой народных сказок… ходил по всем распутьям и кричал: “Есть ли в поле жив человек?” Но жив человек не откликался… Мое несчастье!.. А один в поле не ратник… Я и ушел с поля…” “Лестница восхождения” оказалась “горбатым мостиком”, который и поднял на высоту, и отпустил на все четыре стороны.

“Кто виноват?” – интеллектуальный роман. Его герои – люди мыслящие, но у них есть свое “горе от ума”. И состоит оно в том, что со всеми своими блестящими идеалами они принуждены были жить в сером свете, оттого и мысли их кипели “в действии пустом”. Даже гениальность не спасает Бельтова от этого “мильона терзаний”, от сознания того, что серый свет сильнее его блестящих идеалов, если его одинокий голос теряется среди безмолвия степи. Отсюда и возникает чувство подавленности и скуки: “Степь – иди, куда хочешь, во все стороны – воля вольная, только никуда не дойдешь…”

В романе есть и нотки отчаяния. Искандер писал историю слабости и поражения сильного человека. Бельтов как бы боковым зрением замечает, что “дверь, ближе и ближе открывавшаяся, не та, через которую входят гладиаторы, а та, в которую выносят их тела”. Такова была судьба Бельтова, одного из плеяды “лишних людей” русской литературы, наследника Чацкого, Онегина и Печорина. Из его страданий выросли многие новые идеи, которые нашли свое развитие в “Рудине” Тургенева, в поэме Некрасова “Саша”.

В этом повествовании Герцен говорил не только о внешних преградах, но и о внутренней слабости человека, воспитанного в условиях рабства.

“Кто виноват?” – вопрос, который не давал однозначного ответа. Недаром поиск ответа на герценовский вопрос занимал самых выдающихся русских мыслителей – от Чернышевского и Некрасова до Толстого и Достоевского.

Роман “Кто виноват?” предсказывал будущее. Это была пророческая книга. Бельтов, так же как и Герцен, не только в губерн ском городе, среди чиновников, но и в столичной канцелярии – всюду находил “всесовершеннейшую тоску”, “умирал от скуки”. “На родном берегу” он не мог найти для себя достойного дела.

Но и “на том берегу” водворилось рабство. На развалинах революции 1848 года торжествующий буржуа создал империю собственников, отбросив добрые мечтания о братстве, равенстве и справедливости. И вновь образовалась “всесовершенней-шая пустота”, где мысль умирала от скуки. И Герцен, как предсказал его роман “Кто виноват?”, подобно Бельтову, стал “скитальцем по Европе, чужой дома, чужой на чужбине”.

Он не отрекся ни от революции, ни от социализма. Но им овладели усталость и разочарование. Как Бельтов, Герцен “нажил и прожил бездну”. Но все пережитое им принадлежало истории. Вот почему так значительны его мысли и воспоминания. То, что Бельтова томило как загадка, стало у Герцена современным опытом и проницательным познанием. Снова возникал перед ним тот самый вопрос, с которого все началось: “Кто виноват?”

Писать о Пушкине – значит писать о целой русской литературе.

В. Г. Белинский

Пушкин – один из первых русских поэтов, который стал задумываться о необходимости не только формального освобождения народа, но и его духовного раскрепощения. Нам дорог Пушкин, драматург и прозаик, поэт и просто “русский мещанин”. Его стихи и поэмы, письма и драмы – большой и нужный учебник. Но предмета, которому он посвящен, нет в аттестате зрелости как такового: слишком сложно для школьной программы. Сложно потому, что учит Поэт быть Человеком, а этот курс рассчитан на всю жизнь.

Судьбы людей всегда волновали Пушкина. В центре творчества поэта – жизнь его современников, страдания, выпавшие на долю тех, кто беззаветно боролся за свободу. Он умел в самый нужный момент помочь людям обрести веру в будущее. Для Пушкина идея свободы неразделима с Отечеством, с идеей патриотизма. Он считает, что именно в этом и состоит его дар как поэта и гражданина перед Родиной. Об этом он пишет в стихотворении “К Чаадаеву” (1818 год), которое превращается из дружеского послания в политическое:

Пока свободою горим,

Пока сердца для чести живы,

Мой друг, отчизне посвятим

Души прекрасные порывы!

Поэт делится с другом и единомышленником, соратником по борьбе своими мыслями. Он говорит о разочаровании в “тихих, мирных” идеях романтизма и обретении нового идеала “вольности святой”, которая обязательно наступит. Пушкин говорит о том, что юношеские мечты, надежды не сбылись, “исчезли юные забавы, как сон, как утренний туман”. Но стремление к новой жизни не умерло в душе поэта. Он зовет за собой Чаадаева не падать духом, посвятить Отчизне “души прекрасные порывы”:

Товарищ, верь: взойдет она,

Звезда пленительного счастья,

Россия вспрянет ото сна,

И на обломках самовластья

Напишут наши имена!

В стихотворении “К Чаадаеву” сочетаются революционный дух и пламенный патриотизм. В нем выражается оптимистическое настроение. Пушкин хочет, чтобы его жизнь, его стихи приносили пользу родине. Он готов направить все свои силы на обновление России. Поэт против царизма, называя его “самовластьем”. Он абсолютно уверен, что самодержавие падет, что справедливость восторжествует.

Помимо общих вольнолюбивых идей, ода “Вольность” содержала также прямые политические намеки на события недавнего прошлого. В стихотворении автор выразил недовольство российским монархом того времени – Александром I. Пушкин не был противником монархии. Он хотел, чтобы на троне восседал справедливый, гуманный, мудрый правитель. Поэта возмущает несоблюдение монархом закона, он пишет: “Владыки! вам венец и трон дает Закон – а не природа…”. Монархия – власть законная, но монарх не должен ставить себя выше закона, он должен строго соблюдать закон: “Стоите выше вы народа, но вечный выше вас Закон”. Пушкин считает неприемлемым то, что страной правит человек, не подчиняющийся закону. Юный поэт обличает “тиранов мира”, которые лишают народ его права на свободу. Он уверен, что те, кто нарушает закон, рано или поздно будут наказаны. Слова:

Самовластительный Злодей!

Тебя, твой трон я ненавижу,

Твою погибель, смерть детей

С жестокой радостию вижу –

не без основания относились к Павлу I и его ближайшим потомкам, о гибели которых говорит поэт. Ода “Вольность” представляет собой образец гражданской лирики. Поэт использует здесь традиции классицизма, но развивает их в революционно-декабристском направлении.

В пушкинские времена в деревне господствовало крепостничество. О нем Пушкин часто писал в своих стихах. В 1819 году он гостил в имении родителей – Михайловском. Там поэт прожил некоторое время, познакомился с деревенским бытом, столкнулся с проявлениями крепостнических отношений. Под впечатлением поездки поэт написал стихотворение “Деревня”. Пушкин выступает здесь непримиримым противником крепостного права, “другом свободы”. Стихотворение начинается с картины деревенской природы. Поэт любит природу больше, чем “пиры” и “забавы”, ему дороже “мирный шум дубрав” и “тишина полей”. Но на фоне природы поэт видит социальное неравенство, разделение людей на “бар” и “рабов”. Пушкин видит, что закон попирается не только в Петербурге и Москве, а во всей России: “Здесь барство дикое, без чувства, без закона”. Но, развернув описание красот сельской природы и удовольствий уединения на ее лоне, поэт резко и неожиданно отказывается от этих удовольствий:

Но мысль ужасная здесь душу омрачает:

Среди цветущих нив и гор

Друг человечества печально замечает

Везде невежества убийственный позор.

Пушкин возмущен порядками, установившимися в деревне. Ценящий больше всего свободу, поэт не может смириться с попирающим права народа на свободу крепостным правом. Но в последних строках Пушкин выражает надежду, что царь все-таки внемлет призывам поэта и вернет “земледельцам” свободу.

Читая Пушкина, размышляя над его творением, мы становимся мудрее, чище, светлее, добрее, а душа наша очищается от рабских оков повседневности иобретает крылья. Пушкин первым в русской литературе возвел свободу в ранг единственной человеческой потребности, едва ли не единственным осмелился отдать ей свою жизнь, не получая практически ничего взамен…

Люди давно подметили, что дом человека – не только его крепость, но и его зеркало. Любой дом несет на себе отпечаток личности его владельца. Н. В. Гоголь до предела довел эту черту в “Мертвых душах”, и сходство стало почти гротескным, так что получились как бы двойные портреты героев поэмы.

Чичиков в своих разъездах и хлопотах посещает потенциальных продавцов мертвых душ, и каждое дворянское поместье точно отражает характер хозяина.

Подъезжая к имению Собакевича, Чичиков обращает внимание на прочность, добротность, основательность мужицких изб. Все построено на века. Но вот о чем хозяин не заботится, так это о красоте и изяществе. В сражении с местным архитектором безнадежно проигрывает последний: запланированные окна заколочены, без всякой симметрии прорублено крошечное окошко. Дом с уродливыми пристройками – все подчинено удобству и практичности. Зато сложены строения из прочнейших бревен, даже колодец из вековых деревьев, которые идут “только на корабли”. И в доме каждая вещь на диво прочна и до ужаса уродлива. Все будто кричит: “и я Собакевич”. Не только дом и обстановка, но и жена, и даже меню обеда под стать Собакевичу – прижимистому, хитрому, рачительному хозяину.

Аркадий и Борис Стругацкие создали много прекрасных книг. Почти все их произведения написаны в жанре фантастики. Но несмотря на это, главным объектом для писателей всегда является Человек, и прежде всего его духовный мир. Характерно, что все чудеса техники и достижения науки в книгах Стругацких запоминаются куда меньше, чем сами люди, их характеры, отношения. Проблемы, которые поднимают авторы в своих произведениях, очень актуальны, несмотря на то что действие большинства их романов и повестей происходит в далеком будущем. Одна из таких проблем встает в повести “Жук в муравейнике”.

Все это произведение построено на остром конфликте: доверие и недоверие к другому человеку. Вся жизнь Экселенца связана с этой дилеммой. Всегда ли он прав в своих поступках? Ведь именно ему, Рудольфу Сикорски, дано право принимать наиболее ответственные решения. От того, как он поступит, зависит, возможно, судьба человечества. Экселенц сорок лет мучается вопросом: верить или не верить Странникам? Он чувствует ту громадную ответственность перед человечеством, которая лежит на его плечах. Заботясь о благе всех людей, он забывает о благе одного-единственного человека. Но ведь это уже не благо, когда хоть один человек страдает. Экселенц совершает преступление, подавляя во Льве Абалкине личность. Он видит в нем только аппарат Странников и не замечает Льва Абалкина-Человека. Гуманность не позволяет Сикорски и его соратникам убить тридцать найденышей, но они пытаются заменить одну программу другой, и от этого страдает личность Абалкина. Экселенц считает, что программа, заложенная в человеке, уже исчерпывает его полностью, до дна, и потому человек не может изменить свое будущее. Получается, что Сикорски не доверяет не только Странникам, но и силе человеческой личности. Он не верит в изначальную природную доброту человека. И напрасно. Об этом очень хорошо говорит один из героев книги “Понедельник начинается в субботу” У-Янус: у человека всегда есть выбор, не может быть абсолютной программы; будущее человека делают его поступки. Эта ограниченность Экселенца приводит к непоправимому: выстрел в Абалкина завершает трагедию.

Более человечен другой герой книги – Максим Каммерер. Он в своих поступках опирается на совесть, на голос души. Максим прекрасно ощущает, что с Абалкиным поступили бесчеловечно и несправедливо. Каммерер не отрицает, что Лев Абалкин может быть оружием Странников, но ведь вполне возможно, что и нет. Однако сотрудники КОМКОНа-2 допускают, по долгу службу, всегда самое худшее. И эта их позиция ломает жизнь не только Абалкину, но и его братьям и сестрам. Оставаясь человеком, Максим не может не подсказать Абалкину: “Уезжайте, Лева, вас здесь убьют”. И хотя мы почти убеждены, что все это неспроста и что на землян надвигается что-то странное, тем не менее очень больно слышать выстрел в финале повести “Жук в муравейнике”.

У каждого читателя после прочтения книги может сложиться разное мнение о правоте тех или иных героев. Но один вывод очевиден: надо доверять друг другу, видеть в каждом доброе начало. И наверное, не всегда надо рассуждать с позиций железной логики, но стоит прислушиваться и к себе,, к своей совести, к своему сердцу.