Category: Сочинения по литературе

  • Образ Пугачева и его художественное воплощение в повести А. С. Пушкина “Капитанская дочка”

    Отношение Пушкина к существующему в России политическому устройству было неоднозначно. Оно менялось в зависимости от тех или иных событий, происходивших в стране, от политики самого государя. Отношения же с царями у поэта также были сложными. Но большую часть жизни Пушкин был скорее либералом, чем радикалом: его устраивала конституционная монархия, он гордился своей принадлежностью к дворянскому сословию (“Моя родословная”) и считал его опорой государства, гарантом сохранности нравственных устоев и порядка. Обе эти идеи нашли отражение в повести “Капитанская дочка”. Пушкин показывает кровавый беспощадный бунт темной массы рабов, но в самой возможности его он обвиняет власть, неумение трезво оценивать ситуацию, идти навстречу требованиям истории.

    Автор, заинтересовавшись историей русских бунтов, их природой, начинает собирать исторические факты и документы, едет в Оренбургскую губернию, изучает исторические документы и свидетельства, встречается со стариками и старухами, хранящими память о “великом государе Петре Федоровиче”. Пожалуй, более всего Пушкина интересовала не фактическая сторона дела, а истоки восстания, психология его участников, в которой решающую роль играла вера в доброго царя, и личность человека, ставшего добрым царем для народа, – Пугачева.

    Пугачев воспринимается простым народом как спаситель, поэтому должен обладать сверхъестественными качествами, например, долыне’и жарче всех париться в бане. Его образу в повести присуща некая романтизация или, в русском понимании, сказочность.

    В появлении Пугачева перед Гриневым также есть сказочный элемент: он возникает, как в русских сказках, из темноты, чтобы вывести героя на верный путь. По-сказочному символичны сравнения Пугачева с орлом и львом.

    За романтизацией формы стоит характерная для реалистического метода неоднозначность образа. Объективное изображение личности вождя крестьянского восстания было одной из основных задач Пушкина. Глазами главного героя, Петра Гринева, мы видим то жестокого, своевольного человека, подверженного резким колебаниям настроения и жестоко расправляющегося со своими противниками, то политика, окружившего себя людьми, которые “при первой неудаче свою шею выкупят (его) головою”. Затем он предстает как умный человек, помнящий добро и способный оценить проявленную к нему доброту. Ему не чужды такие понятия, как честь и верность присяге.

    Пушкин использует многообразные художественные средства для создания образа Пугачева, к числу которых относится речевая характеристика. Когда Пугачев говорит простым, народным языком, к которому он привык, его речь звучит плавно и красиво. Поговорки и присказки придают ей музыкальность. Но как только Пугачев напускает на себя царскую, с его точки зрения, важность (“Наши светлые очи не могут тут ничего разобрать”), он начинает выглядеть смешно (Гринев сам называет сцену казни “ужасною комедией”). При описании поведения Пугачева прослеживается детскость, наивность, желание подражать другому миру, против которого он восстал (вспомним, как выглядел “дворец” Пугачева).

    Большое внимание Пушкин уделяет описанию внешности Пугачева. Особенно его привлекают две детали: борода и глаза. Борода – черная, с проседью. Глаза выдают в нем человека сильного, не лишенного наблюдательности. Автор характеризует их как “живые”, “сверкающие”, “ястребиные”, “огненные”.

    Образ Пугачева связывает воедино все сюжетные линии, превращая семейные записки в историческую повесть. (Название “Капитанская дочка” кажется в этом смысле несколько странным.)

    Наиболее сложные и неоднозначные отношения складываются у Пугачева с Гриневым. За оказанную услугу, человеческое отношение в минуту нужды Пугачев неоднократно благодарит Гринева. Так понятия долга и дворянской чести или казацкой удали приобретают совсем другое значение – долга человека перед человеком.

    Сравнение образа Пугачева, царя народного, крестьянского, и Екатерины II, императрицы дворянской, строится также на основе понятия чести. “Государыня императрица” и “великий государь Петр Федорович” совершают похожие, на первый взгляд, поступки – милуют Гринева. Но если императрица выполняет свой непосредственный долг, выручая дворянина из неприятностей, то Пугачев “в припадке великодушия” действует в соответствии с кодексом чести, который был создан им самим, а не обществом. Эта антитеза подчеркивается художественными приемами, используемыми для создания образов “государей”. Какова милость Екатерины, таков и ее портрет: “Лицо ее, полное и румяное, выражающее важность и спокойствие, а голубые глаза и легкая улыбка имели прелесть неизъяснимую”. Воспитанный в традициях беззаветного служения престолу, Гринев, даже сам не видевший Екатерины, не мог представить ее иначе, чем как полубожественное существо. В изображении же Пугачева повествователь свободен от стереотипов, поэтому его портрет получается живым, реальным: “Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское”.

    Отношение Пушкина к Пугачеву как к историческому деятелю сомнений не вызывает, оно заключается в словах, вложенных в уста Гринева: “Не приведи бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный”. Однако не вызывает сомнения у писателя незаурядность и сила личности народного вождя, его талант полководца и смелость.

    В образе Пугачева автору удалось реалистически показать все достоинства и недостатки русского народа: его смелость, удаль, широту натуры, способность совершать необдуманные поступки и в то же время жестокость.

    Образу Пугачева в произведении присуща некая романтизация, что объясняется вниманием автора к внутреннему миру героя, особенности которого раскрываются с помощью реалистического метода, характерного для произведения в целом.

  • “СЕВАСТОПОЛЬСКИЕ РАССКАЗЫ”; Л. Н. ТОЛСТОГО

    В 1853 году начинается русско-турецкая война, а в 1854 г. Толстой просит о переводе в действующую армию Так Толстой побывал в осажденном Севастополе, где он имел возможность наблюдать простых солдат. В тот период Толстым были написаны три рассказа: “Севастополь в декабре месяце”. “Севастополь в мае”, “Севастополь в августе 1855 года” (1855-1856). Особенность повествования. Лейтмотивные сюжетные мотивы. Возникновение “наполеоновской темы”. Историзм. Тщеславие как основной стимул людей, стоящих у власти. Непобедимость духа русского народа.

    Рассказ “Севастополь в декабре” (первый рассказ цикла) является ключевым, т. к. в нем формируется эстетический идеал, с высоты которого освещаются дальнейшие этапы обороны. В этом рассказе Толстой изображает будничных людей. Основная причина героизма участников обороны – любовь к родине. Основной стимул круга людей, стоящих у власти – тщеславие.

  • РОССИЙСКАЯ ИСТОРИЯ В ТВОРЧЕСТВЕ А. С. ПУШКИНА

    Поэт очень рано увлекся историей государства и народа российского. Идет экзамен. Юный Пушкин поражает собравшихся своими “Воспоминаниями в Царском Селе”. Он не просто дает блестящую поэтическую картину славного прошлого русской нации, русского оружия, но и проницательно отмечает народность войны с французскими захватчиками (“…поток народной брани уж бесновался и роптал…”). Народ возвращает земле мир. И этот народ живет в рабстве.

    Хорошо знал Пушкин и мировую историю. Он был убежден, что “свободой Рим возрос, но рабством погублен”.

    Так что опыт освоения истории сопровождался раздумьями о рабстве, о крепостничестве. Разве не об этом думается, когда читаешь “Капитанскую дочку” или “Историю Пугачева”?

    И все-таки был еще один очень важный фактор увлеченности Пушкина историей:

    Ему очень многое хотелось знать. Его интересовала и собственная родословная, и волхвы, которые “не боятся могучих владык”, и победы русского воинства.

    В одном из последних стихотворений, посвященных традиционной “лицейской годовщине” (1836), поэт так передал истоки своего патриотизма:

    Вы помните: текла за ратью рать,

    Со старшими мы братьями прощались

    И в сень наук с досадой возвращались,

    Завидуя тому, кто умирать

    Шел мимо нас…

    Отечество. Что это такое? Границы? Просторы? Природа? Земля? Человек? Да. Все это – Отечество. Оно должно защитить человека, помочь ему. Но и человек обязан делать многое для своего Отечества. Иначе нельзя.

    А. С. Пушкин очень высоко ставил значение трудов Петра 1. Петр был близок Пушкину разносторонней образованностью и оптимизмом, направленными на процветание государства: “на троне вечный был работник”.

    Приблизительно за три недели осенью 1828 года поэт написал поэму “Полтава”. В ней два основных героя: Мазепа и Петр Великий. Один – эгоист, думающий лишь о своих интересах. Другой – носитель государственной идеи.

    Прошло сто лет – и что ж осталось

    От сильных, гордых сих мужей?

    – спрашивает Пушкин в эпилоге поэмы. И так отвечает на свой вопрос:

    Лишь ты воздвиг, герой Полтавы,

    Огромный памятник себе.

    Мазепа хочет отомстить Петру за личную обиду, нанесенную ему во время пира, но глубокий эгоизм, алчность, вероломство делают его совершенно не чувствительным к тем роковым последствиям, какие выбранный им способ мести может иметь для Отчизны. “Нет Отчизны для него”.

    Петр же, наоборот, воодушевлен любовью к Родине и общему делу и умеет воодушевить всех окружающих, внушить энтузиазм войскам.

    Гром пушек, топот, ржанье, стон,

    И смерть и ад со всех сторон.

    Уроки истории, особенно военной истории, – это всегда очень горькие уроки, потому что за ними – смерть. И тем не менее Полтавская битва в изображении Пушкина – песнь о величайшем торжестве Петра и той молодой России, которая, “в бореньях силы, напрягая, мужала с гением Петра”.

    Полтавский бой подтвердил правильность реформаторской деятельности царя. Пушкин подчеркивает это и в частностях, например в отношении Петра к пленным, к тем, кого считал своими учителями.

    Своими историческими творениями поэт будит мысль. Так, после прочтения поэмы “Медный всадник” одни читатели утверждают, что в ней осуждается жестокая политика царя, другие – что великому преобразователю России нельзя вменить в вину те личные и частные жертвы, которыми, естественно, сопровождались реформы.

    Нет сомнений, Пушкину жаль бедного Евгения, но он всецело принимает сторону Петра: новая столица – окно в Европу, дорога в будущую цивилизацию:

    О мощный властелин судьбы,

    Не так ли ты над самой бездной,

    На высоте, уздой железной

    Россию поднял на дыбы?

    По замечанию И. С. Аксакова, в Пушкине “чрезвычайно живо было историческое чувство, чувство своей кровной связи с прошедшим”. Поэтому он и разошелся с Чаадаевым, который в своих “Философических письмах” отринул всю русскую историю.

    Полтавская виктория, взятие Белогорской крепости, предательство Мазепы, бегство Гришки Отрепьева, “деяния” Шуйского, метания Годунова, бунт Пугачева – все это лишь песчинки в богатой истории Отечества Российского.

    Но если это так, то почему мы о них помним? Ведь канули же в забвение многие события, факты, люди?

    Не последнюю роль в этой памяти сыграло перо Пушкина. Не только “прелестью стиха”, но и своим жгучим стремлением быть любезным народу за пробуждение добрых чувств поэт обессмертил время.

    Ему очень хотелось, чтобы мы ощущали ту же духовную жажду, что и он сам, чтобы мы оценили ее как самое дорогое, чем может быть силен человек.

    Не пропадет ваш скорбный труд

    И дум высокое стремленье.

    Это “высокое стремленье” может проявляться по-разному. “…Пращур мой умер на лобном месте, отстаивая то, что почитал святынею своей совести…” – вот она “времен связующая нить”!

    Пушкин был превосходным рассказчиком, он так живо представлял исторические события, что они будто оживают перед мысленным взором: “Вскоре князь Голицын, под крепостию Татищевой, разбил Пугачева, рассеял его толпы, освободил Оренбург и, казалось, нанес бунту последний и решительный удар”.

    Но, стараясь быть протокольно точным, Пушкин прямо или косвенно всегда высказывает свое отношение к происходящему. Нет сомнений, что слова “Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!”, произносимые в повести Гриневым, автор разделяет, хотя в его Пугачеве многое симпатично читателю.

    Многие из прозаических произведений Пушкина носят исторический характер. Первую попытку в этом направлении он сделал в 1827 году в своей неоконченной повести “Арап Петра Великого”, герой которой Абрам Ганнибал является одним из предков Пушкина. Тут рисуется общая картина тогдашней русской жизни и выводятся типы сторонников старины и новизны.

    Но вершиной исторической темы у поэта становится драма “Борис Годунов”. Вот как сам Пушкин высказывался о ее создании: “Изучение Шекспира, Карамзина и старых наших летописей дало мне мысль облечь в драматические формы одну из самых драматических эпох новейшей истории. Не смущаемый никаким иным влиянием, Шекспиру я подражал в его вольном и широком изображении характеров, в небрежном и простом составлении планов, Карамзину следовал я в светлом развитии происшествий, в летописях старался угадать образ мыслей и язык тогдашнего времени”.

    Драма Пушкина далеко шагнула от традиционных пьес классицизма. Действие растянуто на семь лет, место действия постоянно меняется, 26 отдельных сцен. Важнейшее значение придано народу. И страшнее всего, когда народ безмолвствует. Именно так заканчивает Пушкин свою трагедию.

    Хотя народ и играет в трагедии на первый взгляд, пассивную роль, тем не менее его настроение составляет ту атмосферу, которая обеспечивает успех одних и вызывает неудачу других. Здесь же и главная сила самозванца. Склоняя Басманова к измене Борису, боярин Пушкин говорит ему:

    Но знаешь ли, чем сильны мы Басманов?

    Не войском, нет, не польскою подмогой,

    А мнением; да! мнением народным.

    Главное лицо в трагедии – царь Борис Годунов. Подобно Карамзину, Пушкин смотрит на Бориса как на преступника, терзаемого угрызениями совести. От Карамзина заимствовал Пушкин идею, что подобное преступление не могло остаться безнаказанным, не могло не повлечь за собой тяжких бедствий для всего государства и, конечно, гибели самого преступника.

    “Тяжела” шапка Мономаха. Но отчего же аж так тяжела? Да оттого, что эта шапка на голове человека, у которого “мальчики кровавые в глазах”. А разве возможна справедливость там, где кровь? Разве есть такие благие цели, которые оправдывают преступление? Их нет и быть не может.

    Да, Борис обладал качествами государственного человека (ум, широта взглядов, образованность), это сочетается в нем с энергией и сильной волей. “Не род, а ум поставлю в воеводы” – это и другие благие начинания царя терпят крах, Он лишен доверия народа. Он обречен. Быть царем благим и праведным, каким он обещал стать при коронации, ему не удается…

    Живым воплощением народной совести является Пимен. В этом смысле вся сцена в Чудовом монастыре имеет глубокое символическое значение.

    Пимен, носитель нравственного сознания, законы которого нарушены Борисом. Но тот же Пимен первый, неведомо для самого себя, дает толчок пагубной смуте. Это он зароняет в душу своего послушника мысль о самозванстве. Из кельи Пимена выходит самозванец, который должен явиться орудием наказания за попранный закон. Но при этом он сам переступает все законы, претендуя на царский трон, будучи самозванцем. Пушкин мастерски строит сюжет своей трагедии.

    …Современным людям снова очень трудно в России. Мы задыхаемся от бездуховности. Берут верх скупые рыцари, швабрины, самозванцы всех мастей. Они умеют из всего извлечь свою выгоду. Порядочным людям тяжело, как и во времена поэта. И тем не менее…

    Для новых и новых поколений русских людей открывается заветная страница, и голос поэта произносит: “Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно”.

    Удивляет ли историческая тема в творчестве Пушкина? Нет, нисколько. Было бы удивительно, если бы ее не было.

    Да ведают потомки православных

    Земли родной минувшую судьбу…

    – вот что было важно нашему национальному гению Александру Сергеевичу Пушкину.

  • БИБЛЕЙСКИЕ МОТИВЫ В РОМАНЕ Ч. АЙТМАТОВА “ПЛАХА”

    Церковь священна, мир – не священен; но мир спасен в надежде, и кровь Христа, живительный принцип Искупления, здесь уже оказывает свое воздействие.

    Жак Маритен

    Известно, как долго не хотел Александр Блок вводить в финал своей поэмы “Двенадцать” образ Иисуса Христа, но в итоге признал: “Все-таки это он, Христос”. Сейчас, в начале следующего столетия, это признание выглядит поистине пророческим. “Иисус Христос – литературный персонаж нашего времени!” – констатирует С. Семенова в статье, посвященной советскому роману. Добавим несомненное: персонаж значительный, яркий, концептуально насыщенный. Он появился на страницах лучших произведений нашей прозы – “Мастера и Маргариты” М. Булгакова, “Факультета ненужных вещей” Ю. Домбровского, “Доктора Живаго” Б. Пастернака и других. Появился, несмотря на то, что атеистическая наука соглашалась видеть в нем только факт культуры прошлого. Литература еще раз замечательно подтвердила вечность “образа образов” в мировой художественной культуре – образа Иисуса Христа.

    Конечно, Иисус Христос – уникальное явление в истории культуры. Вспомним, что с его именем связано возникновение мировой религии, во многом определившей ход истории, и крупнейших церковных движений. Воплощенный в нем идеал всегда был центром важнейших этических движений. Он не утрачивает своего значения в художественных поисках человечества. Много написано о том, как богата и разнообразна история литературных воплощений Иисуса Христа.

    “Евангельские” эпизоды в книге Ч. Айтматова поистине изумили читателей. Обращение к сцене диалога Христа и Понтия Пилата после того, как эту сцену уже дал М. Булгаков в любимом всеми романе, многими расценивалось как кощунственная бестактность. К тому же раньше Айтматова считали представителем национальной художественной традиции, достаточно далекой от образов христианской культуры. А Христос в “Плахе”, с одной стороны, так не похож на полюбившихся нам прежних, национально колоритных айтматовских героев. А с другой – обличительные монологи этого Христа настолько далеки от какой бы то ни было стилизации “под евангельского” Иисуса, что трудно удержаться от упрека писателю в том, что он взялся за материал незнакомый и чужой для себя. Но не будем здесь обвинять автора – художественный поиск писателя, тем более такого писателя, уже явление культуры. И “Плаха” – явление.

    Тема Христа возникает в “Плахе” в связи с линией Авдия Каллистратова. “В неистовом поиске истины” Авдий не стал молить своих мучителей о пощаде и оказался сброшенным с поезда. Случившееся с ним сравнивается с тем, что произошло когда-то с Христом: “Ведь был уже однажды в истории случай – тоже чудак один галилейский возомнил о себе настолько, что не поступился парой фраз и лишился жизни… А люди, хотя с тех пор прошла уже одна тысяча девятьсот пятьдесят лет, все не могут опомниться… И всякий раз им кажется, что случилось это буквально вчера… И всякое поколение… заново спохватывается и заявляет, что будь они в тот день, в тот час на Лысой Горе, они ни в коем случае не допустили бы расправы над тем галилеянином”.

    Об Иисусе Христе сказано пока, как видим, коротко, пунктирно. Даже имя его не называется, но по упоминанию Галилеи, Лысой Горы, указанию на время происшедшего ясно, о ком идет речь. Ч. Айтматов предполагает достаточно знающего читателя, рассчитывает на его художественную эрудицию и творческую способность дорисовать намеченное. Подчеркнем это обстоятельство: тема Христа начинается в романе таким образом, что у читателя обязательно возникнут собственные образные ассоциации. Подобное возрастание творческой роли читателя, слушателя, зрителя В. С. Библер рассматривает как художественный феномен культуры XX века: “…зритель по-своему – вместе с художником… должен формировать, доводить, завершать полотно, гранит, ритм, партитуру до целостного навечного свершения. Такой “дополнительный” читатель или зритель проектируется автором, художественно изобретается”. Наличие такого “художественно изобретенного” читателя избавляет автора от необходимости непременной художественной стилизации. “Это никак не стилизация, – продолжает В. С. Библер, – но именно столкновение разных способов видеть и понимать мир”.

    Евангельский эпизод вводится в роман вовсе не как фон для истории Авдия Каллистратова. Его история достаточно конкретна, а случай с “чудаком галилейским”, хотя о нем и сказано, что в истории он был однажды, перерастает рамки единичности. Он бесконечно повторяется в нескончаемых воспоминаниях: “А люди все обсуждают, все спорят, все сокрушаются, как и что тогда получилось и как могло такое произойти”. Он поднимается до уровня вечной памяти: “”.все забудется в веках, но только не этот день”. Евангельский эпизод становится, таким образом, не просто фактом прошлого в едином временном ряду, он разворачивается как особое измерение конкретного в его соотношении с вечным, а айтматовский Христос является носителем идей, воплощающих эту особую меру. Поэтому на вопрос Понтия Пилата, есть ли для людей Бог выше ныне живущего кесаря, он отвечает: “Есть, правитель римский, если избрать другое измерение бытия”.

    Сложный, многомерный мир воссоздан в “Плахе”. Художественное пространство романа тоже, с одной стороны, конкретно, как место совершения конкретных событий, а с другой – соотнесено с другим, высшим пространством: “Солнце и степь – величины вечные: по солнцу измеряется степь, настолько оно велико, освещаемое солнцем пространство”.

    Сложна и образная ткань романа. Пласт вечного, высшего намечен в книге не только христианскими мотивами: образы солнца и степи как вечных величин органично едины с образом из другой художественной системы – образом синеглазой волчицы Акбары.

    Хотя образы Иисуса Христа и волчицы Акбары восходят к совершенно различным и даже разнородным мифологическим и религиозным традициям, в романе Ч. Айтматова они оказываются вплетенными в единую поэтическую ткань. Вспомним, что во внешнем облике каждого из этих персонажей подчеркнута одна и та же деталь – прозрачно-синие глаза. “А если бы кто-нибудь увидел Акбару вблизи, его бы поразили ее прозрачно-синие глаза – редчайший, а возможно, единственный в своем роде случай”. И Понтий Пилат видит, как Христос поднимает на него “…прозрачно-синие глаза, поразившие того силой и сосредоточенностью мысли – будто Иисуса и не ждало на горе то неминуемое”. Образ прозрачной синевы глаз Иисуса и волчицы приобретает силу поэтического лейтмотива в завершении этого образного ряда – в описании озера Иссык-Куль, образа “синего чуда среди гор”, своеобразного символа вечного обновления жизни: “А синяя крутизна Иссык-Куля все приближалась, и ему хотелось раствориться в ней, исчезнуть – и хотелось, и не хотелось жить. Вот как эти буруны – волна вскипает, исчезает и снова возрождается сама из себя”.

    В сложной художественной многомерности романа Ч. Айтматова судьбы конкретных героев оказываются отмечены особой глубиной и значительностью. Такова прежде всего судьба Авдия. Знаменательно уже имя героя. “Имя-то редкое какое, библейское”, – удивляется Гришан. Действительно, имя Авдий – “библейское”: в Ветхом Завете упоминается не менее 12 человек, носящих его. Но автор имеет в виду не просто общий библейский колорит. С самого начала он связывает имя своего героя с конкретным Авдием: “…упоминается такой в Библии, в Третьей книге Царств”. Об этом Авдии сказано, что он “человек весьма богобоязненный”. Но самое главное в нем – подвиг верности истинному Богу и истинным пророкам: во времена царствия нечестивого идолопоклонника Ахава, когда его развратная жена “истребляла пророков Господних, Авдий взял сто пророков, и скрывал их… и питал хлебом и водою”. Так библейская реминисценция освещает намечающуюся тему Авдия как тему человека особенного, при всей его конкретности, тему человека, избранного судьбой за его преданность вечным, истинным идеалам.

    Воплощением этого истинного идеала в романе предстает прежде всего Иисус Христос, учение которого страстно проповедует Авдий, призывая людей мерить себя его, христовой мерой. Вся жизнь и мученическая смерть Авдия – доказательство правоты Христа, возвестившего свое второе пришествие в стремлении людей к праведности, утверждаемом через страдание. Вместе с тем Авдий Каллистратов постоянно возносит свои мольбы к другому богу, которого почитает и любит нисколько не меньше, – волчице Акбаре: “Услышь меня, прекрасная мать-волчица!” Авдий ощущает свою особую избранность в жизни по тому, как пощадила его Акбара, увидев его доброту к ее детенышам. И эта доброта по отношению к маленьким волчатам для героя важна не меньше, чем его принципиальность христианина. Молясь Акбаре, Авдий заклинает ее и своим, человеческим, богом, и ее, волчьими, богами, не находя в этом ничего кощунственного. К Великой Акбаре – и его предсмертная молитва: “Спаси меня, волчица”. И последнее утешение в жизни – явившаяся на его зов синеглазая волчица.

    В романной мифологии, созданной самим Ч. Айтматовым, объединились, как видим, образные искания разных культур. Волчица – персонаж, восходящий к мифологиям, в которых преобладает пластическое мышление; здесь образы содержательны своей зримой эмблематичностью. Иисус Христос – герой принципиально иной типологической организации, призванной осмыслить не внешнее проявление жизни, а ее сокровенную, скрытую суть. Писатель тонко чувствует эти различия. Может быть, поэтому тема волчицы развивается в романе как эмоционально-поэтическая основа мифологии автора, а тема Иисуса Христа – как ее теоретический, концептуальный центр.

    Некоторые критики упрекали писателя за то, что Христос представлен в его романе только средствами риторики и даже публицистики: “у Айтматова Христос превращается в настоящего ритора, красноречивого софиста, дотошно объясняющего свои “позиции” и оспаривающего противную сторону”.

    Не будем здесь говорить о справедливости или несправедливости этих упреков, подчеркнем другое: образ Христа в “Плахе” выстроен по принципу рупора авторских идей. Развернуто, подробно, но вместе с тем и четко он декларирует свое кредо: “…я… приду, воскреснув, а вы, люди, пришествуете жить во Христе, в высокой праведности, вы ко мне придете в неузнаваемых грядущих поколениях… Я буду вашим будущим, во времени оставшись на тысячелетия позади, в том Промысел Всевышнего, в том, чтобы таким способом возвести человека на престол призвания его, – призвания к добру и красоте”. Вот почему для айтматовского Христа самое важное – быть услышанным, а самое страшное – не казнь, не смерть, а одиночество.

    В связи с этим приобретает особое звучание в романе мотив гефсиманской ночи. Евангельский Христос стремился к уединению в Гефсиманском саду. Оно было для него моментом концентрации духовных сил перед подвигом высшего искупительного страдания. В “Плахе” это апокалипсическое предвидение страшного конца света, который “от вражды людей грядет”: “Меня томило страшное предощущение полной покинутости в мире, и я бродил той ночью по Гефсимании, как привидение, не находя себе покоя, как будто я один-единственный из мыслящих существ остался во всей вселенной, как будто я летал над землей и не увидел ни днем, ни ночью ни одного живого человека, – все было мертво, все было сплошь покрыто черным пеплом отбушевавших пожаров, земля летала сплошь в руинах – ни лесов, ни пашен, ни кораблей в морях, и только странный, бесконечный звон чуть слышно доносился издали, как стон печальный на ветру, как плач железа из глубин земли, как погребальный колокол, а я летал, как одинокая пушинка в поднебесье, томимый страхом и предчувствием дурным, и думал – вот конец света, и невыносимая тоска томила душу мою: куда же подевались люди, где же мне теперь приклонить голову мою?”

    Художественное время жизни Авдия Каллистратова причудливо соединяет разные временные пласты: конкретное время реальности и мифологическое время вечности. Писатель называет это “историческим синхронизмом”, способностью человека “жить мысленно разом в нескольких временных воплощениях, разделенных порой столетиями и тысячелетиями”. Силой этой способности Авдий оказывается во времени Иисуса Христа. Он умоляет людей, собравшихся у стен Иерусалима, предотвратить страшную беду, не допустить казни Христа. И не может до них докричаться, потому что им не дано услышать его, для них он человек из другого времени, еще не родившийся человек. Но в памяти героя прошлое и настоящее связаны воедино, и в этом единстве времени – великое единство бытия: “…добро и зло передаются из поколения в поколение в нескончаемости памяти, в нескончаемости времени и пространства человеческого мира”.

    Мы видим, как сложно соотносятся миф и реальность в романе Ч. Айтматова “Плаха”: освещенная мифологической космичностью, реальность приобретает новую глубину и таким образом оказывается основой для новой мифологии. Введение евангельских мотивов сообщает художественным исканиям писателя особый эпический размах и философическую глубину. Время еще покажет, насколько удачными и плодотворными были поиски автора, одно уже сейчас несомненно: они свидетельство напряженной творческой работы мастера.

  • ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ФУНКЦИИ ПЕЙЗАЖА В ПЬЕСАХ А. Н. ОСТРОВСКОГО “ГРОЗА” И А. П. ЧЕХОВА “ВИШНЕВЫЙ САД”

    Пьесы А. Н. Островского “Гроза” и А. П. Чехова “Вишневый сад” различны и по проблематике, и по настроению, и по содержанию, но художественные функции пейзажа в обеих пьесах схожи. Та нагрузка, которую несет пейзаж, отражена и в названиях пьес. Пейзаж у Островского и Чехова является не только фоном, природа становится действующим лицом, а у Чехова вишневый сад является одним из главных персонажей.

    В обеих пьесах пейзаж удивительно красив, хотя трудно сравнивать захватывающие волжские виды, открывающиеся с того места, где расположен город Калинов, с маленьким по сравнению с великой русской рекой вишневым садом. Огромный, колоритный волжский пейзаж подавляет своей красотой, суровой и могучей. На его фоне человек кажется мелкой букашкой, ничтожеством по сравнению с необъятной, сильной рекой. Вишневый сад – это укромный, спокойный уголок, дорогой сердцу каждого, кто здесь вырос и живет. Он красив, – красив той тихой, милой, уютной красотой, что так притягивает человека к родному дому. Природа всегда оказывала влияние на души и сердца людей, если, конечно, в них еще жива душа и не очерствело сердце. Так, Кулигин, очень мягкий, слабый, но добрый и чуткий человек, за всю жизнь не мог наглядеться на красоту Волги-матушки. Катерина, эта чистая и светлая душа, выросла на берегу Волги и полюбила всем сердцем реку, которая была ей и другом, и защитницей в детстве. Отношение к природе являлось у Островского одним из критериев оценки человечности. Дикой, Кабаниха и другие послушные подданные “темного царства” равнодушны к красоте природы, в глубине души боятся ее.

    Герои “Вишневого сада” – Раневская, Гаев и все, чья жизнь долгое время была связана с вишневым садом, – любят его: нежная, тонкая красота цветущих вишневых деревьев оставила неизгладимый след в их душах. Все действие пьесы происходит на фоне этого сада. Вишневый сад все время незримо присутствует на сцене: о его судьбе говорят, его пытаются спасти, о нем спорят, философствуют, о нем мечтают, его вспоминают.

    У Островского пейзаж также дополняет действие. Так, объяснение Катерины с Борисом происходит на фоне прекрасной летней ночи, кается Катерины во время грозы в полуразрушенной церкви, где из всех фресок уцелела лишь картина ада.

    Для Раневской и Гаева вишневый сад – родовое гнездо, малая родина, где прошли их детство и юность, здесь родились и угасли их лучшие мечты и надежды, вишневый сад стал частью их самих. Продажа вишневого сада символизирует конец их жизни, от которой остались одни горькие воспоминания. Эти люди, обладающие великолепными душевными качествами, прекрасно развитые и образованные, не могут сохранить свой вишневый сад, лучшую часть своей жизни. Аня тоже выросла в вишневом саду, но она еще очень молода, полна жизненных сил и энергии, поэтому она покидает вишневый сад с легкостью, с радостью, для нее это освобождение, шаг в новую жизнь. Она стремится навстречу новым жизненным испытаниям, мечтая посадить новый сад лучше прежнего.

    Но в старом саду, в заколоченном доме, остался умирать забытый старый Фирс. Вишневый сад не отпускает никого просто так, как не дает человеку покоя его прошлое. Вишневый сад – это символ жизни, символ прошлого и будущего. Он бессмертен, как бессмертна сама жизнь. Да, его вырубят, да, на его месте построят дачи, но новые люди посадят новые вишневые сады, и все начнется заново.

    В момент покаяния Катерины разразилась гроза, пошел дождь, очищающий, смывающий все грехи. Но люди не столь милосердны: “темное царство” затравило героиню, которая осмелилась преступить его, законы. Волга помогла Катерине уйти от невыносимой жизни среди людей, прекратила муки и страдания. Дала покой. Смерть в Волге стала выходом из того тупика, куда загнали Катерину человеческая черствость и жестокость.

    Пейзаж в пьесах Островского и Чехова подчеркивает, кроме всего прочего, несовершенство, мелочность человеческих отношений перед лицом холодной и прекрасной природы.

  • “Сатирические страницы романа М. А. Булгакова “Мастер и Маргарита”

    Творчество великого русского писателя Михаила Афанасьевича Булгакова пришлось на первые послереволюционные годы и эпоху сталинизма. Атмосфера страха и беззакония царила в стране. Подлинная литература становилась формой неприятия такой действительности, способом нравственного преодоления ее. Верным союзником писателя был смех.

    Михаил Булгаков обладал блестящим даром сатирика. Об этом убедительно говорят повести “Дьяволиада”, “Роковые яйца”, “Собачье сердце” и многие страницы романа “Мастер и Маргарита” (1929-1949 гг.). Однако изображение “тины мелочей”, месива ничтожных страстей никогда не становилось самоцелью. Булгаков обозревает современную ему действительность как бы с высоты фантастического полета Маргариты над ночным Арбатом.

    Писателю важен и интересен тот самый вопрос, который бросает своим тяжелым басом Воланд в зачарованный зал “Варьете”: “Изменились ли эти горожане внутренне?” Сцена и зрительный зал меняются местами. Несколько простеньких фокусов Фагота с неопровержимостью свидетельствуют: природа человека не изменилась за века, минувшие после казни Иешуа. Вывод Воланда беспристрастен. “…Обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их…”

    В романе зло не просто показано. Оно осмеяно, разоблачено, пародийно снижено. Это позволяло психологически преодолеть страх перед теми явлениями действительности, которые сами по себе никаких “веселых” ассоциаций у современников Булгакова не вызывали.

    Речь идет конечно же, об арестах, доносах и допросах в “компетентных” органах. Собственно говоря, и начинается роман с доноса. Охваченные шпиономанией, Берлиоз и поэт Бездомный пытаются своевременно разоблачить подозрительного интуриста с Патриарших прудов, в котором видят преступника и иностранного агента. Увы! Почтенный редактор и глава МАССОЛИТа так и не доходит до ближайшего телефона-автомата.

    Вирус доносительства, по мысли Булгакова, глубоко проник в общество, коснулся даже детских душ. К сожалению, в большинстве случаев доносы вполне сознательны и приводят к неизбежным последствиям.

    Михаил Булгаков с большой изобретательностью находит способы сказать в своем романе и о массовых арестах. Таков намек о таинственных исчезновениях жильцов “нехорошей квартиры”, и сообщение в эпилоге о многочисленных арестах не только людей, но и черных котов. Но по-прежнему смех остается верным союзником автора. В столкновении со свитой Воланда накатанная система насилия обнаруживает свое полное бессилие, свою абсурдность – заметим, что пытаются арестовать не человека, а кота!

    Важную роль играет в романе Булгакова изображение психиатрической клиники профессора Стравинского и способов ведения уголовного дела следователем. Допросы Никанора Ивановича Босого и чумы-Аннушки анекдотичны именно потому, что допрашиваемые говорят чистую правду.

    Булгаков, как мы видим, находит в себе силы высмеивать то, что внушало его современникам почти мистический ужас. Вместе с тем писатель не оставляет зло безнаказанным, а прибегает к своеобразному приему фантастического возмездия. Всякий раз, когда реальное преодоление зла не представляется возможным, появляются Воланд и его свита.

    Именно на такую функцию нечистой силы в романе указывает и эпиграф из “Фауста” Гете. В самом деле, старанием сатаны похищен и превращен в вампира лжеязычный администратор Варьете Варенуха, застрелен “наушник и шпион” Барон Майгель…

    И это еще не все. Разве можно не вспомнить здесь разгрома дома драмлита с Маргаритой? Разве можно забыть последние похождения Коровьева и Бегемота? Огонь, в котором сгорают Торгсин и дом Грибоедова, не обжигает читателя горечью утраты. Напротив, перед нами, пожалуй, самые остроумные и веселые страницы.

    Таким образом, сатира Булгакова – это способ преодоления страха перед кровавой действительностью. К сожалению, творчество писателя в нашей стране начало возвращаться к читателю лишь в конце 1960-х гг.. Тогда же был издан роман “Мастер и Маргарита”, сыгравший свою роль в духовном становлении нескольких поколений читателей.

  • Стихотворение А. А. Фета “Еще весны душистой нега…” (Восприятие, истолкование, оценка.)

    Лирика Афанасия Фета переполнена чувствами. Поэт считал, что главная цель творчества – воспевать красоту этого мира, природы, любви. Трепет, восторг, умиление, пронзительная нежность звучат в его стихотворении “Еще весны душистой нега…”. Проникновенный лиризм этого произведения покорил меня. Как удается поэту выразить свои эмоции?

    Рассмотрим стихотворение. Перед нами монолог лирического героя, романтического, мечтательного человека, который влюблен в природу, наверное, родного края. С волнением ожидает он весну, грезит о ней, словно о чуде:

    Еще весны душистой нега

    К нам не успела низойти…

    Весна – создание изящное, тонкое, хрупкое, легкое. Именно это, я думаю, раскрывает нам метафора в первых строчках. Богатство чувственному образу весны придает аромат. Автору это удается показать с помощью эпитета “душистой”.

    Фет прав. Весна, пожалуй, самое ароматное время года, потому что она пробуждает все наше существо. Мы открываемся навстречу ей целиком, до потаенных уголков души, воспринимая остро, как в первый раз, и краски, и чувства, и запахи.

    Глагол “низойти” с высокой стилистической окраской добавляет образу возвышенность, облагораживает весну, отличая ее от не менее величественной, но более простой зимы:

    Еще овраги полны снега,

    Еще зарей гремит телега

    На замороженном пути.

    Здесь величие образам придает инверсия, как и в начале стихотворения, а также перемещение ударения в слове “полны”. Однако появление гремящей телеги в финале первой строфы, я считаю, характеризует зиму как обычное время года, которое не слишком поэтично.

    О весне так не скажешь. Это подчеркивает вторая строфа произведения, где, на мой взгляд, наиболее ярко раскрывается импрессионизм Фета. Поэт стремится показать приход весны во всем многообразии переменчивых форм. Образы, ощущения, настроения тут еле уловимы, в этом их прелесть:

    Едва лишь в полдень солнце греет,

    Краснеет липа в высоте,

    Сквозя, березник чуть желтеет…

    Сколько динамики в этих “едва” и “чуть”! Автор словно говорит нам, что весна приближается очень плавно, медленно, несмело, почти незаметно. Но она движется и непременно дает о себе знать тем, кто ждет ее, шаг за шагом, миг за мигом. Пока певец весны и любви, “соловей еще не смеет запеть в смородинном кусте”, но впечатлительное сознание героя-романтика уже рисует этот образ. Наверное, так воплощается мечта о мае, цветущих растениях, светлых вечерах, наполненных смятением и дерзостью любящего сердца.

    Желания героя непременно сбудутся, потому что даже отрицания в этом стихотворении (“не успела”, “не смеет”), я думаю, наоборот утверждают весну, законность ее благодатного прихода, который вот-вот наступит, осталось совсем немного.

    Финальная строфа произведения открывается глубокой философской мыслью, которая заключена в метафоре:

    Но возрожденья весть живая

    Уж есть в пролетных журавлях…

    Просыпается от зимнего сна природа, и возвращаются птицы. Они – радостные вестники весны, приносящие ее на своих крыльях. Курлыканье журавлей также оживляет все вокруг, поэтому их с полным правом можно назвать символами возрожденья природы.

    И, их глазами провожая,

    Стоит красавица степная

    С румянцем сизым на щеках.

    В последних строчках произведения перед нами неожиданно предстает лирический персонаж – “степная красавица”. Я думаю, этот образ не случаен. Он – отражение весны. Интересно, что у “красавицы” румянец “сизый”, а не розовый или красный. Почему? Наверное, это опять черта импрессионистического стиля. Фет изобразил, зафиксировал как бы не сам цвет щек, а свое впечатление, мгновенное, изменчивое, которое эта деталь произвела на него. “Сизым” румянец мог стать, например, под воздействием ярких солнечных лучей.

    Так постепенно перед нами возникает полная картина. Основная мысль стихотворения – предчувствие весны. Лирический герой будто растворяется в природе, очарованный предстоящим обновлением мира, которое одновременно уже свершается на его глазах. Эта одновременность происходящего, противоречивость, постоянное движение, развитие создают необыкновенное, особое чувственное пространство, раскрывающее человеческую душу.

    Здесь, как и во многих других произведениях, Фет выступает смелым новатором, который познает мир интуитивно.

  • Историю любви Старцева к Екатерине Ивановне

    В город С. приезжает Дмитрий Ионович Старцев – молодой земский врач, одержимый работой, стремлением помочь людям, совершить что-то незаурядное. Работа составляет для него смысл жизни, ради нее он отказывается от развлечений. Однако ему советуют бывать в “самой образованной в городе семье” Туркиных, которая на самом деле была вполне посредственной, но с потугами на оригинальность. Старцев начинает бывать у Туркиных, влюбляется в их дочь Екатерину Ивановну и даже пытается ухаживать за нею. Примечательно, что когда доктор поехал делать предложение Екатерине Ивановне, по дороге размышлял, сколько дадут приданого. Котик, вообразив себя талантливой пианисткой, отказывает Старцеву, и он горевал целых три(!) дня.

    Проходит время. Дмитрий Ионович обзавелся практикой, пополнел, по прежнему нигде не бывает – но уже не из-за служения медицине, а из-за ее доходности. Когда же, через четыре года, Екатерина приезжает погостить и, встретив Старцева, восторженно восклицает о том, как замечательно помогать страдальцам, Ионыч думает о том, с каким удовольствием он вынимает каждый вечер деньги из карманов. И огонек, едва затеплившийся в его душе, снова померк.

    Ионыч превратился в толстого, раздражительного, ленивого душой обывателя, владельца имения и двух домов в городе. И никто и ничто больше его не интересует, кроме денег. “А хорошо, что я тогда не женился!” – думает Ионыч. “Среда заела” – так объясняли в начале века подобные метаморфозы. Но ведь Дмитрий Старцев был неглупым человеком и сознавал, что с ним происходит – и тем глубже трясина обывательщины, в которую он погружался. Виноват сам Ионыч, значит в нем изначально сидел ленивый обыватель, а то, что было в нем хорошего, растущего, светлого, не смогло пробиться через эту лень и душевную неуверенность.

  • Лермонтов и Печорин

    “Душа Печорина не каменистая почва, но засохшая от зноя пламенной жизни земля…” (В. Г. Белинский).

    Лермонтов и Печорин… Герои одного и того же времени. Кто они? В чем сходство и в чем различие этих двух незаурядных людей? Вопрос автопортретности Печорина занимал умы уже современников писателя. Он интересует и нас.

    При беглом чтении романа кажется, что Лермонтов создал Печорина по своему подобию. Критический взгляд умного и наблюдательного Печорина на действительность совпадает со взглядом самого Лермонтова. Но заключение это крайне неверное. Между писателем и его героем общего намного меньше, чем различий.

    Да, у них похожи судьбы, мысли и взгляды их во многом совпадают. Оба они, личности одаренные и глубокие, вынуждены жить в мрачные годы николаевской реакции. Но как люди они совершенно разные. Вспомним Печорина. В молодости – погоня за светскими развлечениями, разочарование в них, .попытка заняться наукой и, наконец, скука. Лермонтов начинал так же. Был завсегдатаем балов и маскарадов, много писал, впал в немилость и был выслан. Пребывание Печорина на Кавказе надо рассматривать как ссылку, и Лермонтов попадает туда за вольномыслие.

    Печорин приходит к сознанию своей ничтожности, ненужности. Лермонтов, наоборот, с годами осознает свое значение как писатель. Печоринский пессимизм чужд ему. Печорин чувствует, что существовала цель, для которой он был рожден, назначение ему было высокое, он ощущал в душе своей силы необъятные, но с годами силы эти были растрачены по мелочам, он впал в уныние. От нечего делать начал играть в “кошки-Мышки” с жизнью. А достичь он мог многого. Природный ум, наблюдательность, высокая культура могли сделать его выдающимся человеком своего времени. Он, прекрасно разбиравшийся в душах человеческих, не стал писателем, как Лермонтов, чтобы “глаголом жечь сердца людей”. Печорин убивал в себе благородные стремления боязнью быть осмеянным. По-настоящему занятый только собой, Печорин заявляет, что “к дружбе он не способен”. Уходя от людей, он замыкается, только в себе ищет разрешения всех противоречий, которые поставила перед ним жизнь.

    Лермонтов не такой. Он все время тянулся к людям, ища и обретая среди них душевное равновесие. Он писал о людях и для людей. Если кого-то задевал желчный взгляд или колкая эпиграмма, то это потому, что ему горько и обидно было встретить в людях равнодушие и жестокость. Под маской отчужденности и иронии в поэте скрывалась отзывчивая и добрая душа.

    Печорин больше всего ценил свою свободу, желание ни от кого и ни от чего не зависеть, делать все, что хочется, не принося никому ни пользы, ни вреда. И только потом, оставив за плечами тридцать лет жизни, он понял, каким нелепым фарсом обернулась его свобода. Один, без родины, без друзей, без любимой.

    Разве такой жизнью жил Лермонтов? Его волновала современность, он не замыкался в себе, а пытался понять причину бесплодной жизни своего поколения. Его стихи и поэмы полны раздумий над жизнью, над судьбами людей.

    В дневниках и разговорах Печорина мы ни разу не услышали слов “родина”, “народ”. Его совершенно не интересует ни то, ни другое. А Лермонтов знает и любит свой народ. Он создает незабываемый образ купца Калашникова, ставшего символом русского духа. Он прекрасно понимает роль народа в развитии истории. Писатель часто задумывается над “странной” своей любовью к отчизне. Он любит ее природу, ценит ее национальное своеобразие. Но существующий в Рос – . сии строй вызывает у него гнев и презрение.

    Печорин – скептик, который живет из “любопытства”. В нем борется рассудочность с чувствами, ум с сердцем. Сколько циничности в его суждениях о Вере, хотя он и заявляет, что она “единственный человек. которого он не может обмануть и которого, может быть, любил по-настоящему”. Сколько расчета и логики в его ухаживаниях за Мери! Когда-то он был способен на глубокое чувство. Но противоречия его характера погубили эту, может быть, единственную для его спасения способность. Иногда сердце побеждает, и тогда он, “как безумный”, скачет вслед за Верой “пожать хоть раз ее руку”. Но, не догнав ее, падает на землю и рыдает. И тут же приводит в отчаяние княжну Мери своей грубой откровенностью. Чувства его какие-то рассудочные, вызванные честолюбием или любопытством. На первый взгляд может показаться, что в этом писатель и его герой схожи: быстрая смена увлечений, недолговечность чувства.

    Лермонтов любил искренно и глубоко. Он искал в женщине духовные богатства, искал подругу, которая поняла бы и ценила его мысли. Не его вина, что такую он не встретил (“не ты, но судьба виновата…”). Казалось бы, безнадежная любовь к Ивановой, вынужденная разлука с Лопухиной, неудавшаяся любовь к Щербатовой должны были ожесточить, озлобить Лермонтова. Этого не случилось. Он ждал серьезную любовь, основанную на родстве душ, до последних дней своей жизни ждал…

    Но несмотря на то, что различия Печорина и Лермонтова были очевидны, современники писателя находили в них много общего.

    У Лермонтова и Печорина схожи многие жизненные ассоциации. Величие вселенной вызывает у них размышления о человеческих судьбах. Печорин “в первой своей молодости был мечтателем”. Романтические настроения чувствуются в ранних стихах и поэмах Лермонтова. Вспомним две дуэли: Печорина и Грушницкого, Лермонтова и Мартынова. И те и другие дрались на смерть. Условия дуэли были тяжелые, счастливого исхода быть не могло. Лермонтов не был заядлым дуэлянтом, но вопрос чести – главная жизненная позиция писателя и его героя.

    Лермонтов критически относился к Печорину. Многие современники писателя увидели в герое “карикатуру на свое поколение”. Гончаров и Белинский отнесли Печорина к разряду “лишних людей”.

    Нам совершенно очевидны многочисленные недостатки Печорина, его эгоизм, сдержанность, переходящая в равнодушие. Но судьба этого героя волнует и трогает нас. Печорин был лучше, чем он пытался представить себя в глазах окружающих. В поведении и поступках его было больше позы, фразерства, чем искреннего чувства. “Он хоронил лучшие свои чувства, боясь насмешки в глубине своего сердца. Там они и умерли”. Печорин висит над пропастью: время декабристов уже прошло, эпоха демократов еще не наступила. Ему приходилось хуже других. Пытливый ум его требует пищи, деятельности. А однообразная действительность пищи для размышления дать не могла. Он пытался скрасить ее в юности, в зрелости он убедился в бесплодности своих попыток, ушел “в самое себя”.

    Умер Печорин, не оставив ни одного доброго зерна в человеческой памяти. Возможно, Лермонтов хотел понять и объяснить себя в Печорине, но, увлекшись, сделал его образ собирательным для своего поколения. А может, Печорин получил лермонтовские черты непроизвольно? Писатель бессознательно наделил своего героя чертами, типичными для себя и для своего времени.

  • Бессмертная лирика Басе

    Каждый, кто хотя бы немного знаком с японской поэзией, и даже тот, кто вовсе не знаком с ней, наверняка слышал имя великого поэта-странника XVII века Мацуо Басе. Неистощимым источником вдохновения Басе были его дорожные впечатления, все увиденное и услышанное во время странствий. Путевые дневники Басе в стихах и прозе принадлежат к самым известным памятникам японской литературы.

    Прошел я сотню ри,

    За дальней далью облаков

    Присяду отдохнуть.

    Умея ценить одиночество и уединение, великий поэт не сторонился людей, а сближался с ними.

    Это нашло отражение и в стихах Басе, героями которых были крестьяне, рыбаки, сборщики чайных листьев.

    Вот он – мой знак путеводный!

    Посреди высоких трав луговых

    Человек с охапкою сена.

    Во время странствий Басе видел, как тяжело живется простым людям. Будучи свидетелем многих бедствий, горя, болезней, поэт глубоко переживал их. Страшно видеть детей, покинутых на верную гибель обнищавшими родителями.

    Грустите вы, слушая крик обезьян,

    А знаете ли, как плачет ребенок,

    Покинутый на осеннем ветру?

    Хотя многие стихотворения Басе и проникнуты печалью, поэт был очень жизнелюбивым человеком. Удивительная красота природы, веселые игры с детьми, новизна и яркость впечатлений, новые интересные встречи – все это наполняет чудесные стихотворения поэта легкостью, радостью, прозрачностью.

    Бабочки полет

    Будит тихую поляну

    В солнечном свету.

    В своих многочисленных коротеньких произведениях Басе раскрывается перед нами как своеобразный и глубокий мыслитель с щедрым чувствительным сердцем и широкой чистой душой. Шагая по дорогам Японии, он зажигал в людях любовь к прекрасному, приобщая их к подлинному искусству. Вот почему не уменьшается слава Басе, а только крепнет с годами.

    Лишь ценителю тонких вин

    Расскажу, как сыплется водопад

    В пене вишневых цветов.