Молиться надо о духовном: чтоб Господь
с нашего сердца накипь злую снимал.
А. И. Солженицын. “Один день Ивана Денисовича”
Давно известно, что русская литература – это литература вопросов. Множество проблем названо отечественными писателями: “Кто виноват?”, “С чего начать?”, “Что делать?”. Мучительно пытаясь понять “Кто мы?” и “Что с нами происходит?”, художники слова старались своими творениями ответить на вопросы общества. Солженицын больше чем какой-либо другой русский писатель отвечает на вопрос “Кто – мы нынешние?” через вопрос “Что с нами происходит?”. “Не результат важен… А дух! не что сделано – а как. Не что достигнуто – а какой ценой”, – не устает повторять он, выявляя ложные нравственные основы общества.
Яркой чертой отечественной словесности является изображение жизни человеческой в страдании. Ведь так складывалась русская история, что выражение “смотреть в глаза правде” мы понимаем как “смотреть в глаза страданию”. Крепостничество, революция и гражданская война, коллективизация, террор тридцатых годов и Отечественная война, годы культа и застоя – все это не просто жизненные эпизоды, а сама жизнь.
Через страдания человека мы постигаем страдания народа – страдания человечества. Поэтому роль настоящего писателя, живущего общей судьбой со своей страной, – роль страдательная.
Обязательно в русской литературе появляется писатель, который, пересилив свою собственную страдальческую судьбу, решался говорить о людском несчастье не от своего, а от народного имени.
Одним из таких творцов стал А. И. Солженицын. Не случайно, размышляя о роли художника слова, он выделяет в соответствии с литературными традициями XIX века два типа писателей. Один “мнит себя творцом независимого духовного мира и взваливает на свои плечи акт творения этого мира”. Другой знает над собой силу высшую: не “им этот мир создан… художнику дано лишь острее других ощутить гармонию мира, красоту и безобразие человеческого вклада в него – и остро передать это людям”.
Искусство и, в частности, литература обладают возможностью рассказать людям о них самих, раскрыть тайники души, понять человека и помочь ему не погубить лучшее, что скрыто в нем. Это основные принципы гуманизма, на которых строится творчество писателя.
Первым, “дебютным” выступлением в печати стала повесть об одном счастливом дне з/к Щ-854 “Один день Ивана Денисовича”. Это был тот редкий в литературе случай, когда выход в свет художественного произведения в короткий срок стал событием общественно-политическим. Замысел автора был строг и прост, почти аскетичен – рассказать час за часом об одном дне одного заключенного, от подъема и до отбоя. И это была тем большая смелость, что трудно было себе представить, как можно остаться простым, спокойным, естественным, почти обыденным в такой жестокой и трагической теме. Самое же парадоксальное и смелое, что автор выбирает из длинной череды дней, проведенных Иваном Денисовичем за колючей проволокой, день не просто рядовой, но даже удачный для Шухова, “почти счастливый”. К чему это? Не хочет же он в самом деле уверить нас, что и в лагере “жить можно”? Но ведь и о мере несчастья человека можно дать понятие, рассказав о том, что кажется ему счастьем. Все, к чему давно притерпелись глаза Ивана Денисовича, что вошло в его быт и стало казаться обычным, по существу своему страшно и бесчеловечно. И когда мы читаем в конце повести, что Шухов засыпал “вполне удоволенный”, потому что на дню у него выдалось много удач: в карцер не посадили, на Соцгородок бригаду не выгнали, в обед он “закосил” лишнюю кашу и т. д., – это приносит нам не чувство облегчения, но чувство щемящей, мучительной боли.
О прошлом Ивана Денисовича знаем мы мало. Жил Шухов в маленькой деревне. Началась война – на войну пошел и воевал честно; потом армию окружили, многие попали в плен, но Шухов из плена бежал, его обвинили в измене: мол, задание немецкой разведки выполнял. “Какое ж задание – ни Шухов сам не мог придумать, ни следователь. Так и оставили просто задание”. Умирать ни за что ни про что было глупо, бессмысленно, противоестественно. Шухов выбрал жизнь – хоть лагерную, скудную, мучительную, но жизнь, и тут задачей его стало не просто выжить как-нибудь, любой ценой выжить, но вынести это испытание судьбы так, чтобы за себя не было совестно, чтобы сохранить уважение к себе.
У Ивана Денисовича руки рабочего человека, а глаз мастера, повадка мастера. Чтобы лучше понять Шухова, надо помнить, что он не так прост, чтобы ко всякому труду, какой он ни будь, относиться без разбора. Работа, рассуждает Иван Денисович, “она как палка, конца в ней два: для людей делаешь – качество дай, для дурака делаешь – дай показуху”. Та работа, что зазря или по пустому принуждению, не по душе Шухову.
Вот тут и проявляется интересный парадокс, связь с общей идеей повести. Когда на картину труда принудительного как бы наплывает картина труда свободного, труда по внутреннему побуждению, это заставляет глубже и острее понять, чего стоят такие люди, как наш Иван Денисович и какая преступная нелепость держать их вдали от родного дома, под охраной автоматчиков, за колючей проволокой.
Кроме труда, другая внутренняя опора Ивана Денисовича, помогающая ему жить и “утверждаться”, – это его отношения с людьми: соседями по вагонке, товарищами по бригаде. Едва ли не на каждой странице мы убеждаемся, что годы каторги не заставили Шухова озлобиться, ожесточиться. Но в нем сохранились вопреки всему доброта, отзывчивость, сердечное, благожелательное отношение к людям, за которое ему в бригаде платят тем же.
После Шухова бригада – второй главный герой повести Солженицына. Бригада – как нечто пестрое, шумное, разнородное, но в то же время и как одна большая семья (“Как семья большая. Она и есть семья, бригада”). Эти люди могут казаться со стороны жестокими, грубыми, но они никогда не откажут в поддержке. Поэтому неуместно рассуждать о “трагедии одиночества” Ивана Денисовича. Речь в повести идет о другой трагедии – трагедии честных людей, ставших жертвами произвола и насилия.
В повести перед читателями проходят десятки лиц, соседей Ивана Денисовича по бараку, надзирателей, конвойных. И художественная концентрированность этого текста такова, что большинство из них, даже отмеченные двумя-тремя летучими штрихами, надолго остаются в памяти. Морской офицер Буйновский и добросовестный работяга Сенька Клевшин, бежавший из Бухенвальда, чтобы оказаться в советской неволе; московский кинорежиссер Цезарь Маркович в пушистой шапке и со своими столичными разговорами об искусстве; и опустившийся вконец, подбирающий окурки Фетюков… Крестьяне, солдаты, люди интеллигентского круга, они думают о многом по-разному и говорят о разном – не только о повседневном лагерном быте, но и о том, с чем связано их прошлое: о коллективизации, о войне, об искусстве, о том, как живет деревня. Это очень важные страницы книги. Чего стоит одна история жизни бригадира Тюрина, рассказанная им самим, – поразительное по своей глубине и силе место в повести!
Для Солженицына не существует деления на “простой люд” и “интеллигентов”, в лагере он видит более общее и важное различие: людей трудовых и людей, сознательно или бессознательно паразитирующих на чужом труде.
Представление об Иване Денисовиче было бы неполным, если бы Солженицын показал нам только то, что сближает Шухова с его товарищами по несчастью, и не увидел в лагерной среде своих противоречий и контрастов. Речь идет о тайной вражде заключенных со “стукачами”, подобными некоему Пантелееву, которого оставляют днем под видом больного в бараке и который внушает Ивану Денисовичу настороженное и брезгливое чувство. Читая повесть, мы не только узнаем обиход жизни заключенных, их подневольную работу и скудный радостями быт. Мы узнаем там людей, в каждом из которых отозвалось что-то типичное, существенное для понимания времени. Восхищает в произведении уровень правды – без уклончивости и компромиссов, правды обжигающей и неожиданной, с глубокой, свойственной русской традиции болью за человека. Бросается в глаза выбор героя, чьим уважительным именем и отчеством названа повесть. Это самый обычный рядовой крестьянин, один из безгласных миллионов, и его глазами автор увидел запроволочную жизнь с грязной вагонки в вонючем душном бараке, из колонны бредущих по морозу на каторжную работу людей, взглядом исподлобья над миской с жидкой баландой… Александр Исаевич Солженицын создал поистине народный характер.
Гуманистический пафос этой повести, как и других произведений, роднит писателя с творцами литературы XIX века. Величайшая заслуга А. Солженицына заключена в его жгучем стремлении к отысканию правды и во взыскательной доброте к людям. Завершая нобелевскую лекцию, А. И. Солженицын произнес пророческие слова, отразившие его позицию писателя-гуманиста, борца за справедливость: “Простой шаг простого мужественного человека: не участвовать во лжи, не поддерживать ложных действий!.. Писателям же и художникам доступно большее: победить ложь!.. Против многого в мире может выстоять ложь – но только не против искусства…
Вот почему я думаю, друзья, что мы способны помочь миру в его раскаленный час. Не отнекиваться безоружностью, не отдаваться беспечной жизни – но выйти на бой!
В русском языке излюбленны пословицы о правде. Они настойчиво выражают немалый тяжелый народный опыт и иногда поразительно: “Одно слово правды весь мир перетянет”.
Вот на таком мнимо фантастическом нарушении закона сохранения масс и энергий основана и моя собственная деятельность, и мой призыв к писателям мира”.