Было воскресное утро, когда мы с бабушкой, нагруженные сумками, возвращались домой с базара. Мы выбрали дорогу через парк – она была немного длиннее, но несравнимо приятнее короткого пути через многоэтажки.
Было еще очень рано, и в парке стояла солнечная и торжественная тишина, в которую гармонично вплетались звуки проснувшейся природы: звонкое щебетание птиц, осторожный шорох листьев. Кудрявые клены, как на параде, выстроились вдоль аллеи и по мере нашего прохождения, осыпали нас зеленовато-золотым дождем созревших семян -“самолетиков”. Солнечные лучи, пронизывающие густые кроны деревьев, казались прозрачными, золотистыми колоннами, наполненными деловитыми стрекозами и мошкарой.
Не торопясь, шли мы с бабушкой по дороге, как вдруг из-за поворота донеслось размеренное постукивание, будто кто-то тихонько ударял палкой по асфальту. Через несколько секунд нам навстречу вышел Николай Федорович со своей овчаркой-поводырем. Задумчиво и неторопливо шел слепой. Высокий, подтянутый, с широко развернутыми плечами. Вся его горделивая осанка говорила о военной выправке. На лице старика не было выражения беспомощности, которое часто выдает слабо видящих. Не было лицо и неподвижным, как у многих слепых. Обычное спокойное лицо с морщинками возле глаз.
Николай Федорович первым поздоровался с нами, назвав бабушку по имени. Как он угадал, что это мы – уму непостижимо!
-Спасатель пошел, – сказала бабушка, когда мы разошлись.
-Бабушка, это у него фамилия такая – Спасатель? – удивился я, вспомнив, что многие наши соседи так говорили о слепом.
-Нет, внучек. Это его люди так прозвали за дело одно. После этого он слепым и остался.
-Бабушка, расскажи скорее, что же это за дело?
-Ну, слушай. Всю войну Николая Федоровича судьба миловала. И на передовой он был, и Берлин брал, и домой живым и невредимым вернулся. Завидовали ему некоторые соседи, чьи мужья или сыновья навсегда остались в чужой земле.
А Николай – мастер на все руки. Многим он тогда помогал: технику чинил, мебель ремонтировал, с электричеством разбирался. Шел однажды Николай Федорович мимо школы, а там ребятишки костер затеяли и бросают что-то в огонь. Екнуло у Николая сердце, подбежал он к мальчишкам – а те врассыпную. Снаряды они где-то раскопали, а теперь, значит, взорвать их хотели. Знали ведь, сорванцы, чем закончиться может. Ну вот, мальчишки разбежались, а Николаю за них и досталось. Спас их значит, а сам, бедолага, без глаз остался. Вот так-то, внучек, жизнь складывается…
Родители ребят тех долго потом своего спасителя благодарили. Письмо в Москву писали – о лечении просили. Да так и не смогли вернуть зрение Николаю Федоровичу. А прозвище-то и прилипло, как нарекли.
Замолчала бабушка, да и я прекратил расспросы. Парк закончился, навстречу стали попадаться пешеходы. Все шли по своим делам, радуясь чудесному солнечному утру. А в моих ушах все стоял стук палочки слепого и тихое дыхание собаки-поводыря.