В основе стихотворения А. С. Пушкина “Бесы” – диалог с ямщиком, хотя это сложно назвать диалогом, так как от лирического героя исходит только одна, причем стереотипная для путников, реплика: “Эй, пошел ямщик!..” Скорее это монолог ямщика, причем фактически без признаков стилизации простонародной речи. Общее впечатление от монолога – это, конечно, речь простого человека, но это все-таки не сказ. То, что говорит ямщик, фактически может сказать и его седок, или вернее, он может полностью согласиться с тем толкованием происходящего, которое дает ямщик. Ямщик и его речь явно воспринимаются неотстраненно. Подтверждение этому – четвертая строфа. Во втором диалоге с ямщиком реплики вообще не распределены, непонятно, кто что произносит: “Кони стали… “Что там в поле?” – // “Кто их знает? пень иль волк?” То есть фактически лирический герой и ямщик сливаются в своем восприятии и переживании происходящего; ямщик при этом больше не появляется в стихотворении. Значимость этого слияния можно прояснить из контекста. В стихотворении “Зимняя дорога” фигура ямщика дана вполне традиционно для русской “дорожной поэзии” – она полностью отстранена от лирического героя. Образ ямщика семантически взаимодействует не с лирическим героем, а с “зимней, скучной” дорогой, звоном колокольчика, “печальными полянами”. Ямщик принадлежит не внутреннему миру переживаний, а внешнему миру дорожного пространства. Кроме того, здесь ямщик, как, кстати, и в целом в русской поэзии, является своеобразным символом народного лирического и душевного универсума. Не случайно ямщик характеризуется через песню, а песня через воплощенные в ней основные состояния русской души: “разгулье удалое”, “сердечная тоска”. Вообще для русской дворянской культуры ямщик – это связующее звено с миром народной традиции; даже с крепостными крестьянами общался отнюдь не каждый дворянин, а вот песни ямщиков слушал каждый. Во многом через ямщицкую тему русская литература открывала народный мир.