Нужно отметить, что эпизод столкновения экипажей распадается на две микротемы. Одна из них – это появление толпы зевак и “помощников” из соседней деревни, другая – мысли Чичикова, вызванные встречей с молоденькой незнакомкой. Обе эти темы имеют как внешний, поверхностный пласт, касающийся непосредственно персонажей поэмы, так и пласт глубинный, выводящий на масштаб авторских размышлений о России и ее людях.
Итак, столкновение происходит внезапно, когда Чичиков про себя посылает проклятия Ноздреву, думая, что мог бы и со свету сгинуть в его имении, если бы не появление капитана? исправника. Тем же занят Селифан, рассерженный тем, что Ноздрев не дал коням овса, даже кони, и те были не в духе. Столкновение – и чужой кучер, не смущаясь присутствием в коляске дам, бранит Селифана: “Ах ты мошенник эдакой; ведь я кричал в голос: сворачивай, ворона, направо! Пьян ты, что ли?” Селифан же, будучи согласно авторской характеристике истинно русским человеком, не любящим сознаваться в своей оплошности, не уступает “коллеге”: “А ты что так расскакался? Глаза? то свои в кабаке заложил, что ли?” Попытки высвободить запутавшихся лошадей не приводят к успеху, слышатся брань кучеров, визг хлыстов, но кони стоят на месте. Стоят до тех пор, пока вокруг них не собрались мужики и не приняли горячее участие в разведении лошадей. Начинается настоящая круговерть: дядя Митяй, дядя Миняй и некий Андрюшка усаживаются по очереди то на коренного, то на пристяжного, остальные мужики хором выкрикивают советы и в конце концов помогают они только тем, что измучивают и лошадей, и кучера, и тот прогоняет их, разводит лошадей, и бричка уезжает.
Весь эпизод сопровождается авторскими не столько рассуждениями, сколько намеками на то, что столкновение это не есть только выдумка, нужная, чтобы повеселить читателя. Здесь подключается мотив толпы, во многом бездумного коллективного действа, будто освобождающего каждого отдельного его участника от ответственности, мотив скуки, царящей в русских деревнях: “…подобное зрелище для мужика сущая благодать, все равно что для немца газеты или клуб”, переплетающийся с мотивом какой? то детскости, непосредственности, свойственной русскому человеку.
Наш главный герой тоже был отвлечен от своих мыслей о Ноздреве, но не столько самим столкновением, сколько тем, что в другой коляске рядом со старухой увидел он молоденькую женщину с золотистыми волосами, с милым свежим лицом. Но, как уже мы знаем, в герое нашем отсутствует романтическая составляющая: и возраст уже не тот, и присущая ему практичность заставляет его рассматривать любую молодую женщину с точки зрения ее пригодность на роль жены не именно для него, а вообще. Поэтому Чичиков не стоит, “вперивши бессмысленно очи вдаль” и мечтая о знакомстве с молодой прелестницей, а деловито сам себе замечает: “Славная бабешка!” И тут автор отдает Чичикову размышления над проблемой, может быть, менее актуальной для современных девушек, но чуть ли не основной для молоденьких выпускниц пансионатов и институтов того времени. Это проблема воспитания, осуществляемого маменьками и тетушками, направленного на формирование “правильного” поведения в свете: “с кем, и как, и сколько нужно говорить, как на кого смотреть”. Воспитания, прививающего чопорность и приводящего к выбору “вранья” линией жизненного поведения. Этой теме, теме предопределенности судьбы светской женщины XIX в., теме необходимости соответствовать “вытверженным наставлениям” и единственной целью видеть замужество, посвящены многие повести того времени. И сам Чичиков, несмотря на то что девушка совершенно ему не знакома, рассматривает ее вовсе не как самостоятельного человека, но как “очень лакомый кусочек”, женщину, способную “составить…счастье порядочного человека” при условии, что за ней дадут “тысчонок двести приданого”.
Так на первый взгляд только юмористический эпизод выводит читателя к темам важным, неизбывным: к размышлению над особенностями национального характера, над воспитанием, над отношением мужчины к женщине, их ролями в обществе в любой период его исторического развития.