В 1780 году выходит в свет “История одного города” Салтыкова-Щедрина. Очень трудно с первого взгляда определить жанр этого произведения. Это, скорее всего, историческая хроника с элементами фантазии, гиперболы, художественных иносказаний. Это блестящий пример общественно-политической сатиры, актуальность которой с годами приобретала все большую остроту и блеск.
“Он знает свою родную страну лучше кого бы то ни было”, – писал о Щедрине И. С. Тургенев, и весьма примечательно, что эти слова были вызваны у него именно “Историей одного города”. Начинается книга с того, что древний летописец, “сказав несколько слов в похвалу своей скромности”, продолжает: “Был… в древности народ, головотяпами именуемый”. Эти самые головотяпы разорили свои земли, разругались с соседями и “ободрали на лепешки кору с последней сосны”. Тогда “надумали искать себе князя”. Таким образом, стали они уже не головотяпами, а глуповцами, и город их стал именоваться Глуповым. Собственно повествование предваряется “описью градоначальников” в количестве 21 экземпляра. А начинается коллекция жизнеописаний глуповских градоначальников с Дементия Валамовича Брудастого. В голове его действовал огромный механизм, наигрывающий два слова-окрика: “не потерплю” и “раз-з-зорю”. По мнению сатирика, в Брудастом воплощен тип предельно упрощенного административного руководителя, вытекающий из самой природы тоталитаризма. Хроника продолжается “Сказанием о шести градоначалъницах”, вызывающим в памяти читателя бесчинства фаворитизма эпохи дворцовых переворотов в России. Амалька Штокфим свергла Клемантинку де Бурбони и посадила ее в клетку. Затем Нелька Ляховская свергла Амальку и заперла ее в одну клетку с Клемантинкой. На следующее утро в клетке “ничего, кроме смрадных костей, уже не было”. Так обыгрывал писатель смысл образного выражения “готовы съесть друг друга”. И далее идут истории о прочих градоначальниках, из которых один омерзительнее другого. И завершается это описание образом Угрюм-Бурчеева. Вот уж где деспотическая природа абсолютизма и его “обуздательские возможности” раскрываются в полной мере. Угрюм-бурчеевщина – это гениальное сатирическое обобщение всех режимов и традиций, основанных на единоначалии. Но вот на город Глупов налетел не то ливень, не то смерч и “бывший прохвост моментально исчез, словно растаял в воздухе”. Заканчивается летопись загадочными словами: “История прекратила течение свое”. Все население Глупова объединяет трепет, подчинение обуздательским “мероприятиям” власти. Глуповцы почти всегда показаны массой: валом валят глуповцы к дому градоначальника, всей громадой бросаются на колени, толпами бегут из деревень, даже умирают вместе. Иногда, правда, и они ропщут, даже бунтуют. Но это “бунт на коленях”, с воплями высеченных, криками и стонами обезумевшей голодной толпы, как это было в неурожайный год.
Таков финал, одинаково горький для всех глуповцев. Салтыков-Щедрин любил повторять, что русский мужик беден во всех отношениях, и прежде всего сознанием своей бедности. Имея в виду эту бедность, пассивность и покорность мужика, сатирик с горечью восклицает от лица народа: “Терпим и холод, голод, каждый год все ждем: авось будет лучше… Доколе же?”