ТЕМА “ФУТЛЯРНОСТИ” В РАССКАЗАХ А. П. ЧЕХОВА
М. Горький писал Чехову: “Вы человек, которому достаточно одного слова для того, чтобы создать образ, и фразы, чтобы сотворить рассказ, дивный рассказ, который ввертывается в глубь и суть жизни, как бурав в землю”. Художник И. Репин писал о рассказе “Палата № 6”: “Даже просто непонятно, как из такого простого, незатейливого, совсем даже бедного по содержанию рассказа вырастает в конце такая глубокая и колоссальная идея человечества. Какой Вы силач!” Многие рассказы Чехова занимают не больше двух-трех страниц, и нужно было обладать особым даром наблюдательности и тончайшим мастерством, чтобы так кратко и просто изображать явления жизни и обыкновенных людей, передавать глубокое содержание и доставлять высокое художественное наслаждение. Чехов высмеивал все дурное, мешающее людям жить справедливо и честно: лицемерие, грубость, трусость, наглость сильных и заискивание слабых. Но больше всего писатель ненавидел пошлость и обывательское равнодушие к людям, потому что иногда пошляки и обыватели способны отравить жизнь целому городу. Смешное у Чехова переходит в обличительное, и искусство комического служит важным общественным целям.
Идеей разоблачения “футлярной” жизни связаны рассказы Чехова “Человек в футляре”, “Крыжовник” и “О любви” – рассказы “маленькой трилогии”. В этих рассказах писатель выступает против духовного одичания, обывательщины, охвативших значительные слои русской интеллигенции. Герои этих рассказов отказываются от общественных идеалов, что влечет за собой их моральное падение.
О замысле рассказа “Человек в футляре” Чехов писал так: “Человек в футляре”, в калошах, зонт в чехле, часы в футляре, нож в чехле. Когда лежал в гробу, то, казалось, улыбался: нашел свой идеал”. Для Беликова характерно стремление к “мертвой” форме – все заключить в футляр. Увидел Беликов девушку на велосипеде и возмутился – неприлично, услышал громкий смех и шутки – нарушение порядка. Образ Беликова символизирует тип чиновника, всего боящегося и держащего всех в страхе. Герой боялся всякого свежего слова, самостоятельной мысли, всего нового. Его любимое выражение – “Как бы чего не вышло” – стало классической формулой трусости.
Беликов не только смешон, но и опасен, его трусливой осторожности боялись учителя и даже директор. Буркин говорит о Беликове: “Мы, учителя, боялись его. И даже директор боялся… Под влиянием таких людей, как Беликов, за последние десять-пятнадцать лет в нашем городе стали бояться всего. Бояться громко говорить, посылать письма, знакомиться, читать книги, бояться помогать бедным, учить грамоте”.
На таких как Беликов держался царский режим, а беликовщина была порождением самодержавно-полицейского режима. Люди, подобные Беликову, душили все живое в обществе. В беликовщине воплощалась косность, стремление остановить жизнь, окутать все паутиной мещанства. Иван Иваныч говорит, что беликовщиной пропитана вся жизнь интеллигенции. В образе Беликова воплощены характернейшие черты эпохи: герою и его прототипам органически враждебно все живое. Чехов пишет о Беликове: “Действительность раздражала его, пугала, держала в постоянной тревоге, и, быть может, для того, чтобы оправдать эту свою робость, свое отвращение к настоящему, он всегда хвалил прошлое… Для него были ясны только циркуляры и газетные статьи, в которых запрещалось что-нибудь”. Футлярные люди стремились оградить учащуюся молодежь от “развращающего” влияния новых, революционных идей. Учитель Беликов соединил в себе существенные и характернейшие черты, свойственные и высоким чинам, и чинам поменьше.
Николай Иванович из рассказа “Крыжовник” – брат Беликова по духу. Все жизненные помыслы Николая Ивановича свелись к приобретению “усадьбы с крыжовником”. Герой мечтал: “Сидишь на балконе, пьешь чай, а на пруде твои уточки плавают, пахнет так хорошо, и… и крыжовник растет”. Приобретя имение, прежний работяга-чиновник стал настоящим барином, говорящим важным тоном, “точно министр”. Внешне он тоже изменился: Николай Иванович “постарел, располнел, обрюзг: щеки, нос и губы тянута ся вперед, – того и гляди хрюкнет в одеяло”. На свинью стал похож не только Николай Иванович, Но и его собака, которой стало лень лаять, и голоногая толстая кухарка.
Взгляды у героя стали ретроградные: “Образование необходимо, но для народа оно преждевременно” , “Телесные наказания вообще вредны, но в некоторых случаях они полезны и незаменимы”. Новый землевладелец стал равнодушен к чужим страданиям, к общественным интересам. Чехов осуждает его эгоизм и равнодушие, уход в мир своего “я” и стремление ограничить все тремя аршинами земли: “Человеку нужно не три аршина земли, не усадьба, а весь земной шар, вся природа, где на просторе он мог бы проявить все свойства и особенности своего свободного духа”. Сам Чехов так комментирует либерализм Николая Ивановича: “…от сытости начинается либерализм”, “Умеренный либерализм: нужна собаке свобода, но все-таки ее нужно на цепи держать”.
В рассказе “О любви” живое, искреннее и таинственное чувство губится самими любящими сердцами, приверженными к “футлярному” существованию. Герои боятся всего, что может открыть их тайну им же самим. Героиня боится нарушить покой безлюбовного семейного существования, “футляром” которого она очень дорожит. Герой не может порвать с будничной, бескрылой и скучной жизнью преуспевающего помещика: “Куда бы я мог увести ее? Другое дело, если бы у меня была красивая, интересная жизнь, если б я, например, боролся за освобождение родины или был знаменитым ученым, артистом, художником, а то ведь из одной обычной, будничной обстановки пришлось бы увлечь ее в другую такую же или еще более будничную”. Любви – “таинству великому” – нет места в мире усеченного существования. И только когда наступает разлука, со жгучей болью в сердце герой понимает, “как не нужно, мелко и как обманчиво было” все то, что мешало им любить.
Люди из рассказов “маленькой трилогии” многое понимают: они осознают безысходный тупик “футлярной” жизни, но их прозрение немного запаздывает. Инерция беликовского существования держит в плену их души, после праведных слов не появляются праведные дела: их жизнь никак не меняется, оставаясь “не запрещенной циркулярно, но и не разрешенной вполне”. Показывая исчерпанность и несостоятельность старых устоев русской жизни, писатель не скрывает и тех трудностей, которые подстерегают Россию на пути к обретению духовной свободы.
Писатель призывает: “…Не успокаивайтесь, не давайте усыплять себя! Пока молоды, сильны, добры, не уставайте делать добро! Счастья нет, и не должно его быть, а если в жизни есть смысл и цель, то смысл этот и цель вовсе не в нашем счастье, а в чем-то более разумном и великом. Делайте добро!”