ЛИРИКА
Тема поэта и поэзии в творчестве Пушкина:
А) Гражданская позиция поэта, продолжение традиций Радищева и Рылеева, выступление против крепостничества.
Например, ода “Вольность” :
Где ты, где ты, гроза царей,
Свободы гордая певица?
Приди, сорви с меня венок,
Разбей изнеженную лиру…
Хочу воспеть свободу миру,
На тронах поразить порок.
Стихотворение “К Н. Я. Плюсковой” (1818):
На лире скромной, благородной
Земных богов я не хвалил
И силе в гордости свободной
Кадилом лести не кадил.
…
Я пел на троне добродетель
С ее приветною красой.
Любовь и тайная свобода
Внушали сердцу гимн простой,
И неподкупный голос мой
Был эхо русского народа.
Б) Проблема свободы творчества.
Эта тема отражается в стихотворении “Разговор книгопродавца с поэтом”:
Книгопродавец:
– Итак, любовью утомленный,
Наскуча лепетом молвы,
Заране отказались вы
От вашей лиры вдохновенной.
Теперь, оставя шумный свет,
И муз, и ветреную моду,
Что ж изберете вы?
Поэт:
– Свободу.
В стихотворении “Поэт” (1827):
Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно погружен;
Молчит его святая лира;
Душа вкушает хладный сон,
И меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он.
Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел.
В) Богоизбранность поэта, ощущение им своей ответственности за происходящее на земле.
Стихотворение “Пророк” (1826).
Здесь Пушкин обращается к образам библейской мифологии. В начале стихотворения нашли отражение душевная опустошенность, которая мучила Пушкина в годы “кризиса”, и чудесное
Преображение чувств и способностей, осознание своей миссии пророка. Чувства поэта предельно обостряются: открывается “мудрое зрение” (“Отверзлись вещие зеницы, как у испуганной орлицы…”), а также расширяется восприятие внешнего мира слухом (“Моих ушей коснулся он, и их наполнил шум и звон. И внял я неба содроганье, и горний ангелов полет, и гад морских подводный ход, и дольней лозы прозябанье…”). Поэт задается вопросом, возможно ли это изощренно-тонкое восприятие и мудрое наблюдение передать обыкновенным человеческим словом (“И он к устам моим приник, и вырвал грешный мой язык, и празднословный и лукавый, и жало мудрыя змеи в уста замершие мои вложил десницею кровавой…”). Поэту-реалисту необходим “жар сердца”. Только очень высокий накал чувств может переплавить обыденную прозаическую жизнь в чистое поэтическое золото (“И он мне грудь рассек мечом, и сердце трепетное вынул, и угль, пылающий огнем, во грудь отверстую водвинул…”). Одной острой наблюдательности и умения поэтически рассказать о том, что видишь, недостаточно для настоящего искусства, это мертвое фотографирование, натурализм. Необходимо активное отношение к наблюдаемому, умение оценивать его с определенной точки зрения, нужна глубокая и верная идея, наполняющая душу поэта. Так завершается преображение пророка: поэт приходит к мысли, что он должен не просто утешать, радовать людей или доставлять им наслаждение своим творчеством, а учить читателя, вести его за собой (“И бога глас ко мне воззвал: “Восстань, пророк, и виждь, и внемли, исполнись волею моей и, обходя моря и земли, глаголом жги сердца людей!”).
Г) Гуманистический пафос поэзии, осознание своего долга перед народом.
В стихотворении “Памятник” (1836) Пушкин излагает своего рода программу творчества, указывает, на что был направлен его пафос.
Я памятник воздвиг себе нерукотворный,
К нему не зарастет народная тропа…
Пушкин в первых же строках провозглашает основную ценность и мерило творчества любого поэта – народность. В чем именно состоит народность, Пушкин раскрывает далее.
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.
В этих строках утверждается гуманистическая идея творчества. Поэт, по мнению Пушкина, должен пытаться делать людей лучше, не упрекать их в невежестве и темноте, но указывать, куда им следует двигаться. И здесь художник должен слушать только веление собственного сердца:
Веленью божию, о, муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно
И не оспоривай глупца.
Характерно в этом отношении стихотворение “Поэт и толпа” (1928), где Пушкин показывает своего антипода, поэта, не желающего снизойти до народа.
Поэт на лире вдохновенной
Рукой рассеянной бряцал.
И толковала чернь тупая:
“Зачем он звучно так поет?
Напрасно ухо поражая,
К какой он цели нас ведет?
О чем бренчит? чему нас учит?
Зачем сердца волнует, мучит,
Как своенравный чародей?
Как ветер, песнь его свободна,
Зато, как ветер, и бесплодна:
Какая польза нам от ней?”
Поэт:
Молчи, бессмысленный народ,
Поденщик, раб нужды, забот!..
На упреки поэта чернь отвечает:
Нет, если ты небес избранник,
Свой дар, божественный посланник,
Во благо нам употребляй:
Сердца собратьев исправляй,
Мы малодушны, мы коварны,
Бесстыдны, злы, неблагодарны;
…
Гнездятся в нас клубом пороки.
Ты можешь, ближнего любя,
Давать нам смелые уроки,
А мы послушаем тебя.
На это поэт отвечает:
Подите прочь – какое дело
Поэту мирному до вас!
В разврате каменейте смело,
Не оживит вас лиры глас!
…
Не для житейского волненья,
Не для корысти,
Не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.
Пушкин полемизирует с точкой зрения поэта. “Чернь” в понимании поэта-антипода в данном стихотворении резко отличается от воззрений самого Пушкина и противоположна им. Непросвещенность, темнота народа, по мнению Пушкина, не порок. Это состояние народа не является следствием сознательного выбора, у народа нет возможности просвещаться, улучшать свои нравы, именно поэтому он и просит поэта указать ему правильный путь. “Чернью” же в понимании Пушкина является в первую очередь тот, кто сознательно остается в темноте, кто делает выбор в пользу порока, кто сознательно творит зло. Именно сюда относится пушкинская “светская чернь”, у которой есть возможность просвещаться, которая прекрасно отдает себе отчет в том, что нравственно, а что безнравственно, но сознательно делает выбор в пользу безнравственности. Поэт, по мнению Пушкина, всегда находится впереди своих современников, они не в состоянии его понять до конца. Толпа подвластна веяниям времени, моде и проч. Именно поэтому поэт изначально обречен в своем служении на одиночество и не должен ждать наград за свое служение. Он сам, чутко прислушиваясь к окружающему миру, является мерилом истинности своих творческих поисков. Наглядный пример тому – стихотворение “Поэту” (1830), написанное в форме сонета:
Поэт! не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли,
Взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.
Однако осознание своего призвания, своей твердой уверенности в правильности выбранного пути – еще не все. Пушкина мучают сомнения о том, насколько осязаемо, реально воздействие пророка (поэта) на людей. Периоды оптимизма сменяются минутами отчаяния, когда поэт видит, что люди по-прежнему коснеют во зле и неправедности. Характерный пример – стихотворение “Свободы сеятель пустынный…” , написанное в 1823 г.:
Свободы сеятель пустынный,
Я вышел рано, до звезды;
Рукою чистой и безвинной
В порабощенные бразды
Бросал живительное семя –
Но потерял я только время,
Благие мысли и труды…
Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.