Учитель русского языка и литературы в небольшом провинциальном городе Сергей Васильевич Никитин влюблен в дочь местного помещика Машу Шелестову, восемнадцати лет, которую “в семье еще не отвыкли считать маленькой” и потому зовут ее Маней и Манюсей, а когда в городе побывал цирк, который она усердно посещала, ее стали звать Марией Годфруа. Она страстная лошадница, как и отец; часто с сестрой и гостями она выезжает кататься верхом, подбирая Никитину особую лошадь, так как наездник он неважный. Ее сестра Варя, двадцати трех лет, гораздо красивее Манюси. Она умна, образованна и как бы занимает в доме место покойной матери. Называет себя старой девой – значит, замечает автор, “была уверена, что выйдет замуж”. В доме Шелестовых имеют виды на одного из частых гостей, штабс-капитана Полянского, надеясь, что он вскоре сделает Варе предложение. Варя – заядлая спорщица. Никитин раздражает ее больше всех. Она спорит с ним по каждому поводу и на его возражения отвечает: “Это старо!” или “Это плоско!” В этом что-то общее с ее отцом, который по обыкновению всех бранит за глаза и повторяет при этом: “Это хамство!”
Главная мука Никитина – его моложавый вид. Никто не верит, что ему двадцать шесть лет; ученики не уважают его, и он сам их не любит. Школа вызывает скуку. Он делит квартиру с учителем географии и истории Ипполитом Ипполитычем Рыжицким, зануднейшим человеком, “с лицом грубоватым и неинтеллигентным, как у мастерового, но добродушным”. Рыжицкий постоянно говорит банальности: “Теперь май, скоро будет настоящее лето. А лето не то, что зима. Зимою нужно печи топить, а летом и без печей тепло…” и т. п. По ходу рассказа он неожиданно умирает и перед смертью, в бреду, твердит: “Волга впадает в Каспийское море… Лошади кушают овес и сено…”
Влюбленный в Маню Никитин любит все в доме Шелестовых. Он не замечает пошлости их жизни. “Не нравилось ему только изобилие собак и кошек да египетские голуби, которые уныло стонали в большой клетке на террасе”, впрочем, и здесь Никитин уверяет себя в том, что стонут они “потому, что иначе не умеют выражать своей радости”. По мере знакомства с героем читатель понимает, что и Никитин уже заражен провинциальной ленью. Например, один из гостей выясняет, что учитель словесности не читал Лессинга. Тот чувствует неловкость и дает себе слово прочитать, но забывает об этом. Все его мысли заняты Маней. Наконец он объясняется в любви и идет просить руки Мани у отца. Отец не против, но “по-мужски” советует Никитину повременить: “Это только мужики женятся рано, но там, известно, хамство, а вы-то с чего? Что за удовольствие в такие молодые годы надевать на себя кандалы?”
Свадьба состоялась. Ее описание – в дневнике Никитина, написанном восторженным тоном. Все прекрасно: молодая жена, их дом, полученный в наследство, мелкие заботы по хозяйству и т. д. Казалось бы, герой счастлив. Жизнь с Маней напоминает ему “пастушеские идиллии”. Но как-то великим постом, вернувшись домой после игры в карты, он говорит с женой и узнает, что Полянский перевелся в другой город. Маня думает, что он поступил “дурно”, не сделав Варе ожидаемого предложения, и эти слова неприятно поражают Никитина. “Так значит, – спросил он, сдерживая себя, – если я ходил к вам в дом, то непременно должен был жениться на тебе?” “Конечно. Ты сам это отлично понимаешь”.
Никитин чувствует себя в ловушке. Он видит, что не сам распорядился судьбой, а некая тупая, посторонняя сила определила его жизнь. Начавшаяся весна контрастно подчеркивает чувство безнадежности, овладевшее Никитиным. За стеной пришедшие в гости Варя и Шелестов обедают. Варя жалуется на головную боль, а старик твердит о том, “как теперешние молодые люди ненадежды и как мало в них джентльменства”.
“Это хамство! – говорил он. – Так я ему прямо и скажу: это хамство, Милостивый государь!”
Никитин мечтает бежать в Москву и пишет в дневнике: “Где я, боже мой?! Меня окружает пошлость и пошлость… Нет ничего страшнее, оскорбительнее, тоскливее пошлости. Бежать отсюда, бежать сегодня, иначе я сойду с ума!”