“On the beach at night alone,
As the old mother sways her to and fro
Singing her husky song”.
(Ночью у моря один,
Вода, словно старая мать, с сиплой
Песней баюкает землю.)
У. Уитмен
Когда так кончается жизнь человека, всегда ищут объяснение несчастью. Одни говорят, что за яркую и содержательную жизнь приходится платить ее краткостью: молния потому и ослепительна, что растрачивает свою энергию действительно “В мгновение ока”. Другие скажут о сокрушительной роли женщины-Нелюбви в жизни мужчины и повторят вслед за тургеневским Базаровым: “Все поставил на карту женской любви, ну и проиграл”. Третьи – о трагическом взаимном непонимании таланта и массы посредственностей.
И будут правы, конечно, потому что все это есть в романе Джека Лондона, прожившего жизнь своего героя и почти его смерть.
По мне кажется, семена своей трагедии и гибели Мартин нес в своем здоровом и крепком теле с самого начала, и ничего не изменилось бы без Рут и ее семьи, без лихорадочной борьбы за издание книг, а жизнь таланта не обязательно краткий миг – вспомним Гете, Толстого, Шоу, Гамсуна…
Мартин с самого начала жизни разделил весь мир на две равные половины: я и все остальное. В этом “всем остальном” он видел прежде всего соперников и врагов. Недаром ярчайшие его воспоминания – это драки без правил за место под сумрачным солнцем города-“дикого леса”. Кроме конкурентов, видел Иден во “всем остальном” и союзников, но всегда становился над ними, добиваясь этого тоже драками – хотя и с определенными правилами. Равных себе он не видел, а физические лишения и сверхнагрузки только закалили его могучее тело.
Затем он – совершенно случайно, покровительствуя слабому, – попадает в иной мир, где знают слова “триг” и “матика”, где ему робко и неудобно, как новичку в уличной банде. Он чувствует, что физическое превосходство почему-то не ставит его над леди и джентльменами. Он смутно чувствует, что он как экспонат в зоопарке, он хочет встать над этим обществом: заставить их увидеть в нем высшее существо. Для этого надо “победить их на их поле” и отнять их женщину. Возможно, так можно понять его чувство к Рут -“этой бледной самочке”, как назвал ее Бриссенден.
Своего Мартин, конечно, добился: он много читал и работал, стал интеллигентом в среде интеллигентов и завоевал “любовь” духовно хилой девицы из общества. То, что он стал писателем, как раз правило для выходцев из низов: слишком хорошо они знают неведомую “образованной” публике жизнь и слишком хорошо владеют не худосочным жаргоном салонов, а мощным языком своего народа. И здесь борьба Мартина-писателя за признание ничуть не опаснее, чем у выходца из высших кругов Бриссендена; талант всегда встречает противодействие и должен пробиться сквозь него… Кстати, писательство для Мартина Идена – инструмент, ключ к дверям университетских салонов.
В спорах в гостиных Иден смеется, когда его называют социалистом. Нет, он не только не социалист, он более враг социализма, чем укоряющие его. Это они задумываются о социальной защите, о благотворительности и прочем таком. Мартин – индивидуалист, сторонник перенесения в общество дарвиновской идеи о борьбе особи с другими особями за существование, за место под солнцем, за право сильного восторжествовать над слабым – в конечном счете, за одиночество супермена в мире.
По складу личности, по ее размеру, супермен Мартин не будет топтать побежденных в битве жизни, он даже будет покровительствовать некоторым из них, тем, кто поближе – сестре, например, или квартирной хозяйке “Марии-большой дуре” и ее детворе, рабочей девчонке Лиззи… Он даже, кажется, будет симпатизировать им. Может быть, сладко думая о том, что вот и он был почти таким, но восстал из ничтожества и доказал “urbi et orbi”.
Ну хорошо, восстал и доказал, воплотил в себе Великую Американскую Мечту, проломил Великую китайскую стену между собой и высшими классами, покоренное племя Морзов само покорно привело в гостиницу Рут – эту, действительно, “бледную самочку”, на которую он – сам! – смотрел снизу вверх, и она казалась ему почти недосягаемой. Вот она перед ним, покоренная, готовая на все – но такая она ему не нужна. Он встал над – и тут он понял, что с собой сделал.
Он растратил себя в борьбе, которая никому не принесла счастья или хотя бы радости, как ему ничего не дали известность, деньги и возможность насмехаться над издателями… Он, которого не сломили ни город, ни море, ни прачечная…
Он по большому счету оказался никому не нужным, а если человек никому не нужен, он, как выяснилось, не нужен и себе.
И сломленный сознанием, что проиграл, что надо было жить иначе, что жить иначе ему уже нельзя – не сможет сам и не дадут другие, что он слишком здоров, чтобы умереть молодым, как гениальный чахоточный Бриссенден, Март Иден покупает билет в путешествие, из которого не возвращаются.
Из моря пришел он в пошлый морзовский мир, в море уйдет он из этого мира.