В “Сне Обломова” раскрывается идеальная картина патриархально-крепостнической утопии, главным содержанием которой, по словам Гончарова, были “сон, вечная тишина, вялая жизнь и отсутствие движения”. Мотив “сонного царства” пронизывает весь роман. Он становится характернейшей чертой всей старой Обломовки: “Это был какой-то всепоглощающий, ничем непобедимый сон, истинное подобие смерти”. Самым страшным оказывается то, что для обитателей Обломовки ничего не нужно: “жизнь, как покойная река, текла мимо их”.
Мир, воспроизведенный в “Сне Обломова”, дает представление не только о месте рождения героя, но и об источнике его духовных, нравственных, эстетических, вообще всех жизненных ориентиров.
Не возникло ли у вас ощущения, что Обломов на всем протяжении романа – не взрослый человек, а ребенок? На всю жизнь сохранил он детские иллюзии и детский эгоизм. Так, характерно для него типично детское непонимание реальных законов мира, желание, чтобы мир был таким, каким тебе хочется.
И замечательный сон Обломова – это, собственно, сон о детстве: как жаль, что оно скоро кончилось. Нельзя ли вернуться в чудесный, очаровательный, беззаботный мир детства, где все было так просто, понятно, естественно?.. Увы, неисполнимое желание.
Самое страшное для Обломова – это даже не вторжение жизни в его существование, а всего лишь ее прикосновение. “Жизнь трогает!” – испуганно жалуется каждый раз Илья Ильич. “Оставь меня”,-просит он Штольца в самом конце романа. Ему ведь так мало надо, только не мучьте его, не беспокойте, не трогайте. “Ваша жизнь непонятна и неприятна мне, оставьте меня…”
Незаметным для Обломова образом произошла подмена большой, настоящей жизни жизнью-дремой, жизнью-сном, окрашенным, подсвеченным трогательно-обманчивым “райским” светом обломовского идеала. Не будь этого идеала, созданного воображением Ильи Ильича, не было бы и той прочной для него философии, на которой покоится герой гончаровского романа. Что ж, думает он, одним суждено выражать тревожные стороны жизни, а он призван воплотить другую, идеально покойную сторону человеческого бытия. “И родился и воспитан он был не как гладиатор для арены, а как мирный зритель боя”. Таково его предназначение, а потому и каяться ему не в чем.
Обломов искренне убежден в нормальности и истинности собственных представлений о цели человеческого существования. Он видит сквозь всю “беготню”, страсти, войны, политику только “выделку покоя”, стремление к “идеалу утраченного рая”. Но как все-таки вожделенный покой “выделать”? В разговоре со Штольцем он призывает избрать “скромную, трудовую тропинку и идти по ней”. Однако на прямой вопрос Штольца, где же именно эта трудовая тропинка, Обломов смущенно замолкает. Может быть, Штольц знает ответ на свой вопрос?