Уже с первой реплики Фонвизин вводит своего читателя в обыденную помещичью русскую усадьбу. И сразу же дает понять, что представляет из себя здесь “политическая вольность” хозяйки имения госпожи Простаковой.
“Кафтан весь испорчен”, – кричит она и тут же зовет ни в чем не повинного Тришку, который портняжное дело освоил самоучкой. Такому крепостному “скоту” и портным-то не надо быть, “чтобы уметь сшить кафтан хорошенько”. А коли он, “воровская харя”, не угодил госпоже, хотя госпожа и сама-то не знает, чем кафтан плох, она холопам “потакать не намерена”.
“С тех пор, как все, что у крестьян ни было, мы отобрали, ничего уже содрать не можем. Такая беда!” – жалуется Простакова. И начинает хвастаться, как во всем “управляется” сама: с утра до вечера то бранится, то дерется: “тем и дом держится”. Простакова искренне удивляется: “Ах, она бестия! Лежит! Как будто она благородная!”.
А потом, когда не удастся ей очередная подлость – насильно выдать опекаемую ею Софью замуж за своего недоумка сыночка Митрофанушку, – раскрывается во всей самовластной “красе”: “Теперь-то дам я зорю канальям, своим людям. Теперь-то я всех переберу по одиночке”; “Разве я не властна и в своих людях?”; “Дворянин, когда захочет, и слуги высечь не волен: да на что ж дан нам указ-то о вольности дворянства?”.
Но при всем этом Простакова не зверь, а человек, пусть безнадежно испорченный средой и воспитанием, но все же человек. Фонвизин сумел показать это в последней сцене комедии, когда потерявшая власть Простакова, увидев крушение своих замыслов, бросается к сыну с возгласом: “Один ты остался у меня, мой сердешный друг, Митрофанушка!” – и наталкивается на бессердечный и злой ответ его: “Да отвяжись, матушка, как навязалась…” -“Вот злонравия достойные плоды!” – говорит Стародум, заканчивая комедию: но эта оценка его относится не только к Простаковой, а и ко всей системе государственного порядка в России.