Время и личность — вот тема, заявленная в самом названии повести «Один день Ивана Денисовича» (1959 г.) и обретающая подлинную философскую глубину под пером Солженицына. Речь идет о жертве всепоглощающего сталинского ГУЛАГа — советском зэке, каменщике Иване Денисовиче Шухове. Назван этот работяга уважительно — по имени и отчеству. День жизни Ивана Денисовича для писателя нисколько не менее значим в судьбах страны и человечества, чем день личности незаурядной, известной.
Чисто хронологическая канва обозначена точно — 1951-й год. Еще у власти Сталин. Даже на воле жизнь миллионов, загнанных в колхозы и работающих на социалистическом производстве, строго регламентирована, расписана буквально от рождения до смерти. Государство национализировало не только заводы и фабрики, оно грубо присвоило себе время человеческой жизни. Человек перестал принадлежать себе, ему отказали в свободе выбора. «Из рассказов вольных шоферов и экскаваторщиков видит Шухов, что прямую дорогу людям загородили, но люди не теряются: в обход идут — и тем живы».
«В обход идут» и обитатели особого лагеря, в котором томится Шухов. Да и как иначе, ведь условия лагерной жизни ужасны, законы бесчеловечны. Потрясающей жестокостью славится начальник режима лейтенант Волковой. Ловить заключенных на малейшем отступлении от лагерного режима помогают Волковому и ему подобным многочисленные доносчики, «стукачи» типа Шкуропатенко или десятника Дэра.
Кошмарна повседневная, обычная жизнь зэков. Все в лагере сделано для того, чтобы низвести человека до положения животного. В жилом бараке царит воровство, заставляющее заключенных устраивать тайники («заначки») в самых необычных местах. Воруют и в столовой. Опаздывает человек — кто-нибудь из бригады стережет его пайку. Иначе унесут.
В лагере, как и на воле, царит строгая иерархия, хотя есть нечто, объединяющее всех, — общий трагизм судеб. Особое место среди зэков занимают верующие и интеллигенты. Баптист Алешка не расстается с записной книжкой, где у него переписана половина Евангелия. Фельдшер Коля Вдовушкин, бывший студент литературного факультета, арестованный со второго курса, тайком от доктора Степана Григорьевича пишет стихи. Все это — и Библия, и стихи — способ противодействия ужасу, ужасу повседневной лагерной суеты. Верхнюю ступеньку лагерной иерархии занимает бригадир.
Беспросветное, страшное будущее зэков запечатлено в образе старика Ю-81. Но в этом же образе есть своя несломленность, своя непокорность силе зла.
Не примирился со своим положением зэка и Шухов. История Ивана Денисовича не менее трагична, чем у любого другого заключенного. Сначала была война. В феврале 42-го попал в окружение, а потом в плен. Бежал с четырьмя товарищами, пробирался к своим. «Только двоих автоматчик свой на месте уложил, третий от ран умер, двое и дошло… Открылись: мол, из плена немецкого. Из плена?? …Фашистские агенты! И за решетку». Так и сел Иван Денисович «за измену родине», за то, что якобы выполнял задание немецкой разведки.
Как и у других заключенных, жизнь Шухова втиснута в жесткие рамки лагерного распорядка: подъем, завтрак, ТЭЦ, обед, снова работа, ужин, вечерняя проверка. Невозможным кажется при такой отупляющей, растянувшейся на многие годы «тягомотине» сохранить в себе человека. Ан нет! Находятся в Иване Денисовиче силы остаться личностью, сохранить человеческое достоинство. И основа всему — с детства воспитанное трудолюбие.
Уже в лагере выучился Шухов на каменщика, стал незаменимым мастером в своей 104-й бригаде. Именно народная привычка к труду помогает Ивану Денисовичу выстоять, все превозмочь, остаться человеком.
Солженицын в своей повести не пишет ни о каком явном сопротивлении лагерному начальству, ни о каком бунте или восстании. Нет, день идет за днем, год за годом, десятилетие за десятилетием. Но любое мгновение подневольной жизни, сосчитанное многократно каждым зэком, становится полем боя за человеческое достоинство. И человеку дан выбор в этом противостоянии личности эпохе тоталитаризма. Выбор трагический, но неизбежный.