Один из современников Михаила Зощенко утверждал, что этот талантливый “мастер смеха” сам почти никогда не смеялся. Действительно, каждый, кто хотя бы немного знает трагические обстоятельства жизни писателя в советское время, вряд ли удивится такому необычному штриху биографии художника.
Травля политическая и литературная – таков удел человека одаренного и правдивого. А между тем в нашей стране долгие годы пытались представить Зощенко кем угодно, но только не сатириком.
В конце 30-х годов появляются многочисленные произведения с масштабным сатирическим диапазоном. Красноречиво название рассказа “История болезни” (1936 г.). Герой его попадает в больницу с брюшным тифом, и первое, что бросается пациенту в глаза, – большой плакат на стене: “Выдача трупов от 3 до 4”. “Не знаю, как другие больные, но я прямо закачался на ногах, когда прочел это воззвание”. Впрочем, и другие “прелести” больничного режима не внушают рассказчику особого оптимизма. Чего стоят, например, “обмывочный пункт” или рубаха с арестантским клеймом на груди?! Чего стоит небольшая палата, “где лежало около тридцати разного сорта больных”?! Только чудом удается горемыке-рассказчику поправиться, хотя все было сделано для того, чтобы выдать его тело от 3 до 4 в том виде, в каком указано на плакате.
Вот такая советская “Палата номер 6”! Поистине, “история болезни”! Но не одного человека или нескольких людей – всего нашего общества, отторгнувшего после 1917 года гуманизм, милосердие, человечность.
Резко отрицательное отношение писателя-сатирика вызывали такие характерные явления социалистической действительности, как доносительство (“На живца”, 1923 г.), тотальный контроль государства за всеми сторонами жизни человека (“Об уважении к людям”, 1936 г.).
Зощенко почти документально зафиксировал зарождение нового правящего класса – советского чиновничества. Отвратительная спесивость отличает “героя” рассказа “Пациентка” (1924 г.) Дмитрия Наумыча, стыдящегося собственной “необразованной” жены. Между тем речь персонажа саморазоблачительна. “Темная, говорит, ты у меня, Анисья Васильевна. Про что, говорит, я с тобой теперь разговаривать буду? Я, говорит, человек просвещенный и депутат советский. Я, говорит, может, четыре правила арифметики знаю. Дробь, говорит, умею…”. И это изрекает человек, наделенный властью!.
Заметим, что язык чиновничества метко назван Зощенко “обезьяньим” В рассказе “Обезьянин язык” высмеяна страсть иных номенклатурщиков к непонятным для них словам и сочетаниям типа “пленарное заседание”, “кворум”, “дискуссия”. Думаю, что и нынешнее “судьбоносное” время удивительно обогатило чиновничий язык – “консенсус” один чего только стоит…
Гневно бичует Михаил Зощенко фразерство, хвастовство, очковтирательство. Разоблачению этих пороков посвящены рассказы “Аристократка” (1923 г.), “Любовь” (1924 г.), “Больные” (1930 г.) и многие другие.
Чиновники-бездельники, чиновники-волокитчики – вот обычные персонажи сатирических рассказов Зощенко. Жители станции Рыбацкий Поселок написали жалобу в газету о плохом состоянии дорог (“Игра природы”, 1924 г.). Заметку напечатали. А дальше? Послушайте: “Пока заметку эту читали, да пока в правлении обсуждали, да пока комиссию снаряжали – прошло четырнадцать лет”. Конечно, за такой долгий срок дороги успели просохнуть, и в газете пришлось напечатать опровержение. “А в правлении и сейчас думают, что наш знакомый наврал”. Вот такой финал. Чиновникам нет никакого дела до вопиющей необустроенности и нищеты миллионов сограждан.
Зощенко сумел в своем творчестве создать своеобразный “сатирический антимир”; мир, кишащий доносчиками, взяточниками, льстецами, самодурами. И праведный гнев художника нельзя путать с непритязательным салонным юмором, с желанием посмешить смеха ради, развлечь. Поэтому так и возненавидели Зощенко защитники тоталитарно-бюрократической системы. И в наши дни сатира Михаила Зощенко не утратила своей актуальности. К счастью, никакие новые партийные постановления не могут разлучить замечательного художника слова с его читателями.