Писателя Александра Солженицына с первого момента его появления в литературе провозглашали «новым Толстым» и по сей день приноравливают его к «новому Толстому» — или пеняют на «нового Толстого», кем он будто бы так и не стал. Но те, что ждали этого второго пришествия, да так и не дождались, усматривая эгоизм самоназначенного мессии уже только в затворничестве Солженицына, и тогда видимое выдавали за невидимое. В основе своей Толстой и Солженицын как личности не имеют ничего общего, кроме заурядного совпадения человеческих черт. Будь то самоограничение или волевое осознание свои* целей, у Толстого и у Солженицына это не натруженные мессианским призванием мускулы, а черты характера, человеческие черты, врожденные или воспитанные, то есть явившиеся еще, быть может, и до того момента, как стали они собственно писателями.
Но соизмерять личности Толстого и Солженицына — это как землю мерить с воздухом или воду с огнем. Это не просто иные — это взаимоотталкивающиеся творческие стихии. Солженицын — борец. Толстой — созерцатель. Один взывал жить не по лжи, что подразумевало борьбу, возмущение. Другой исповедовал под конец жизни непротивление злу, смирение. Сердцевина личности Толстого — в мучительном отношении ко всем институтам современного ему русского общества, будь то собственность или брак, в котором он мечтал отыскать прежде всего нравственную гармонию, тогда как сердцевина личности Солженицына — изгойство. Толстой верил в мировую волю и воплотил эту веру в «Войну и мир»; Солженицын — волю мировую в «Красном колесе» разъял на осколки и судьбы, растворил в почти почасовой хронике исторических событий. Толстой полагал, что принбсит своему народу какое-то страдание. Солженицын — что избавляет от страданий свой народ. Иначе сказать, один ощущал се§я чужим и одиноким в своих убеждениях, тогда как другой писал от имени миллионов.
В творчестве Солженицына, продолжающего традиции русской классики девятнадцатого века, трагические судьбы героев осмысливаются автором в свете нравственного и христианского идеала.
В феврале 1956 года Солженицын реабилитирован решением Верховного Суда СССР, что делает возможным возвращение в Россию: он учительствует в рязанской деревне, живя у героини будущего рассказа «Матренин двор». С 1957-го Солженицын в Рязани, преподает в школе. Все это время идет потаенная писательская работа над романом «В круге первом», созревает замысел «Архипелага ГУЛАГ’.
Как и у любого автора, женские образы у Солженицына имеют свои характерные особенности. Но, как известно, одинаковых людей не бывает, поэтому и женщина в его произведениях — отдельная судьба.
Произведение «Матренин двор» написано целиком о женщине. Несмотря на множество не связанных с ней событий, Матрена является главным действующим лицом. Вокруг нее развивается сюжет рассказа. И эта пожилая женщина имеет много общего с молодыми девушками из романа «В круге первом». В ее внешности есть, да и было в молодости, что-то нелепое, странное. Чужая среди своих, она имела свой собственный мир. Осуждаемая, непонятная в том, что не такая, как все. «В самом деле! — ведь поросенок-то в каждой избе! А у нее не было!..»
У Матрены непростая, трагическая судьба. И тем сильнее становится ее образ, чем больше раскрываются тяготы ее жизни: несчастная молодость, беспокойная старость. И в то же время в ней нет сеерхвыраженной индивидуальности, да и тяги к философским рассуждениям, как у Клары и Агнии из «В круге первом». Но зато сколько доброты и жизнелюбия! В конце произведения автор говорит о своей героине слова, характеризующие ее назначение: «Все мы жили рядом с ней и не поняли, что есть она тот самый праведник, без которого, по пословице, не стоит село. Ни город. Ни вся земля наша».
Такого рода женские образы проскальзывают в произведениях, подчеркивая прелесть высокодуховных героинь или внутреннюю непривлекательность некоторых других. Их порой больше, как, например, соседок и родственниц Матрены, лицемерных и расчетливых. Но количеством не подчеркнута их правота, а скорее наоборот: все они незаметные тени или просто кричащая толпа, которая забывается за более нравственным и глубоким.
Главной особенностью литературного языка Солженицына является то, что Александр Исаевич сам дает пояснительную трактовку по многим репликам героев рассказа, и это приоткрывает нам ту завесу, за которой кроется само настроение автора, его личное отношение к каждому из героев. Впрочем, у меня сложилось такое впечатление, что авторские трактовки имеют несколько ироничный характер, но в то же время они как бы синтезируют реплики и оставляют в них только подноготный, ничем не прикрытый, истинный смысл «Ах, тетенька-тетенька! И как же ты себя не берегла! И, наверно, теперь они на нас обиделись! И родимая же ты наша, и вина вся твоя! И горница тут ни при чем, и зачем же пошла ты туда, где смерть тебя стерегла? И никто тебя туда не звал! И как ты умерла
— не думала! И что же ты нас не слушалась? (И изо всех этих причитаний выпирал ответ: в смерти ее мы не виноваты, а насчет избы еще поговорим’)». Читая между строк рассказ Солженицына, можно понять, что и сам Александр Исаевич делает совсем иные выводы из услышанного, чем те, которых можно было ожидать.
Сам автор, пройдя сложный и разнообразный жизненный путь, повидав много разных людей, обосновал в своем сердце образ женщины — прежде всего человека: той, что поддержит и поймет; той, что, имея свою внутреннюю глубину, поймет и твой внутренний мир, воспримет тебя таким, каков ты есть.
Солженицын упоминает «праведника» в рассказе «Матренин двор» не случайно. Это может с какой-то стороны относиться ко всем положительным героям. Ведь все они умели смириться с чем бы то ни было и в то же время оставаться борцами
— борцами за жизнь, за доброту и духовность, не забывая о человечности и нравственности.