Сейчас, наверное, как никогда много, говорят о добре и милосердии, меня остро задела статья Ксении Беловой в “Независимой газете” (15 февраля 1995г.) “Месяц – в Освенциме, месяц – в Майданеке”, посвященная художнику Геннадию Доброву и его персональной выставке. “Листы скорби” – так назвал новую серию своих работ Геннадий Добров. Напмсаны они на основе впечатлений, полученных от поездок художника в бывшие концлагеря – Штутгоф, Освенцим, Майданек. Его выставка – реквием прошлому и настоящему. Поражают его слова: “Я давно думаю об отношениях между людьми, об отношениях между нациями, между государствами. Можно горячо любить свою семью, своих близких и ненавидеть соседей. Можно гордиться своей нацией и презирать другую. Но существует и иная степень любви, высшая, – это любовь ко всем людям, ко всему человечеству.” Простые эти истины художник особенно ощутил там, где человеческая боль и страдания предельно сконцентрированы.

Я прочитал статью о Доброве после прочтения и “Мастера и Маргариты” М. Булгакова. Меня поразило, что люди в разное время (Михаил Булгаков умер в 1940-ом, а Геннадий Добров родился в 1937-ом), говорят об одном. – О любви, о добре, о милосердии человеческом…

Вот цитата из дневника Г. Доброва, приведу ее полностью: “Я предчувствовал, что концлагеря должны как-то быть связаны с моим детством. В Омске я жил рядом с двумя корпусами сумасшедшего дома и часто, набирая воду из колодца, наблюдал за стриженными и неопрятными женщинами за решетками в окнах этого дома, от которого всегда несло вонью. Я запомнил этих несчастных, они были с синими кругами под глазами и часто в крови. То же самое я прочитал сегодня в архиве Бжезински в воспоминаниях санитарки. После освобождения она первые дни ухаживала за оставшимися в бараках женщинами. То, что она описывает, обстановка в точности совпадает с тем, что я видел в Омске в 1946-49 годах. Да и позже тоже, когда приезжал из Москвы на каникулы”.

У Михаила Булгакова в “Мастере и Маргарите” печальный дом и его обитатели выглядят совсем иначе, чем у Доброва. Достаточно вспомнить пробуждение писателя Ивана Николаевича Бездомного в сумасшедшем доме. Что он увидел вокруг? – “Комнату с белыми стенами, с удивительным ночным столиком из какого-то светлого металла и с белой шторой, за которой чувствовалось солнце”, а сам он лежал “в чистейшей, мягкой и удобной пружиной кровати.” От всего веет покоем и добротой, чувствуется много воздуха и свежести. Больше всего героя, да и нас, читателей, поражает кнопка звонка около кровати “больного” и происходящее после ее нажатия: “загорелся матовый цилиндр, на котором было написано: “Пить”. Постояв некоторое время, цилиндр начал вращаться до тех пор, пока не выскочила надпись: “Няня”. Надпись “Няня” сменилась надписью “Вызовите доктора”. Иван Николаевич нажимает кнопку на слове “Фельдшерица”, и “в комнату вошла полная симпатичная женщина в белом чистом халате и сказала Ивану: “Доброе утро”.

Почему-то эта сцена поражает, хотя ничего сверхъестественного не происходит. Милосердие! – Вот что поражает. Михаил Булгаков, доктор по образованию, поскитавшись по земским, отдаленным от цивилизации, больничкам, насмотревшись человеческих бед и мытарств, думаю, воплотил в романе в главе “Поединок между профессором и поэтом” Свою мечту о том, в каких условиях должны содержаться больные, даже душевнобольные. – Ведь люди все перед Богом и болезнью – равны! Добро и милосердие, только они исправят, выпрямят кривой мир, искривленное сознание, искривленные души.

Что же у Булгакова в этой главе дальше? – “Женщина, не теряя благодушного выражения лица, при помощи одного нажима кнопки, увела штору вверх, и в комнату через широкопетлистую и легкую решетку, доходящую до самого пола, хлынуло солнце. За решеткой открылся балкон, за ним берег извивающейся реки и на другом ее берегу – веселый сосновый бор.”

Эти потоки солнечного света, сосновый бор – не просто сосновый бор, а “веселый сосновый бор”, – гимн жизни, красоте добру.

– Пожалуйте ванну брать, – пригласила женщина, и под руками ее раздвинулась внутренняя стена, за которой оказалось ванное отделение и прекрасно оборудованная уборная”. Даже кран ванной – не просто кран, а “сияющий кран”. А чего стоит предложение: “Что желаете надеть – халатик или пижамку?” А вежливо-внимательный и участливый профессор с его свитой?! А завтрак, состоящий из чашки кофе, двух яиц всмятку и белого хлеба с маслом?! А простые слова профессора, полные милосердия: “Вам здесь помогут, а без этого у вас ничего не выйдет. Вы меня слышите? Вам здесь помогут… вам здесь помогут.”

Сразу невольно вспоминаются строки из дневника художника Геннадия Доброва и его “Листы скорби”.

Добро и милосердие – они вечны, неразлучны. Пока живут люди, они будут жить с нами. Вспомните, кого просила пощадить Маргарита на шабаше, устроенном Воландом?

– Фриду, погубившую своего ребенка и горько раскаявшуюся!

Иешуа, по прозвищу Га-Ноцри, несет любовь ко всем людям, он их так и называет – даже своих врагов – “люди добрые” .

И не есть ли истина жизни по-булгаковски – “Любовь, Добро, Милосердие”.